Меняю курс
Шрифт:
Поскольку не было общего руководства операцией, наступление велось беспорядочно, и мятежники нанесли республиканцам значительный урон. Наконец удалось договориться о совместных действиях всех групп. Атака должна была начаться бомбардировкой с воздуха. Первая же бомба попала во двор казармы, и это решило исход боя. Тотчас же в окнах появились белые флаги. Республиканцы ворвались в здание. [338]
Восстание в столице было подавлено. Народ Мадрида выиграл первую битву с фашистами.
Засев в казармах, мятежники совершили ошибку. Они побоялись вывести войска на улицу и вступить с народом в открытый бой.
В то раннее утро со мной произошел довольно неприятный случай, едва не окончившийся трагично. Отдав приказ начальнику аэродрома в Хетафе подготовить самолеты для участия в боевых действиях против мятежников, укрепившихся в Монтанья, я вышел в четыре часа утра из министерства и, сев в машину, один отправился к казарме, чтобы сообщить осаждавшим о времени начала бомбардировки ее с воздуха. На Гран Виа мою машину остановил патруль из четырех человек с черно-красными анархическими повязками на шеях. Они открыли дверцу и в упор нацелились в меня из ручного пулемета. Один из них, видимо очень довольный добычей, не отводя пистолета от моей груди, игривым тоном предложил мне выйти из машины. Я мгновенно осознал серьезность положения: эти люди были убеждены, что к ним в руки попал один из офицеров-фашистов. При малейшей оплошности с моей стороны они, не колеблясь, расстреляют меня. В безупречной офицерской форме, хотя в то время все военные-республиканцы уже носили комбинезоны, с подстриженными барскими усиками, я имел вид типичного офицера-фашиста. Стараясь казаться совершенно спокойным, я поздравил их с хорошей организацией службы охраны. Это польстило им, однако они продолжали держать свои пистолеты у моей груди. Затем сказал, что являюсь начальником аэродрома в Хетафе, сейчас направляюсь к казарме Монтанья для руководства бомбардировкой, поэтому не могу терять времени. Если они хотят удостовериться - могут поехать со мной. Видимо, мое предложение их не особенно привлекло, но тем не менее целиться в меня они перестали. По выражению их лиц было видно, что им не хочется отпускать меня. Но они уже начали колебаться. Воспользовавшись их замешательством, я сел в машину и как можно более непринужденно сказал, что больше ждать не имею возможности. Пока они спорили между собой, я включил мотор, дав себе клятву никогда не ездить одному по ночам, ибо со мной это был уже второй случай.
Накануне ночью, когда я тоже ехал куда-то, меня остановил патруль, потребовав пароль. Надо было ответить: «Мы победим фашизм», но, необычайно уставший после нескольких [339] бессонных ночей, я по рассеянности произнес: «Победит фашизм!» На мое счастье, патрульные поняли, что я оговорился, и, рассмеявшись, отпустили, пожелав отоспаться. Нарвись я на какого-нибудь тупицу, он пристрелил бы меня и остался доволен, думая, что прикончил фашиста.
В первые дни после начала мятежа в Мадриде фактически не было никакой власти. Поэтому не следует удивляться подобным происшествиям, которые, кстати, не всегда оканчивались благополучно. Реакция, воспользовавшись растерянностью руководителей республики, всячески старалась опорочить действия республиканцев и оправдать то, что не подлежит оправданию, а именно хладнокровно совершаемые фашистами убийства. Убийства с ведома и одобрения их главарей и открыто присоединившихся к ним епископов.
* * *
Пассивное, неспособное противостоять натиску реакции, правительство Касареса окончательно потеряло авторитет и было вынуждено подать в отставку. Новый кабинет возглавил Мартинес Баррио. Откровенно правого направления, правительство уже в своем первом заявлении не скрывало намерения пойти на компромисс с мятежниками.
Среди летчиков стремление Баррио договориться с врагами республики вызвало всеобщее негодование. Мы отлично понимали: это значило отдать Испанию без малейшего сопротивления фашистам. Возмущенные офицеры-республиканцы спрашивали меня, что нужно делать, чтобы не допустить такого позора. Люди, так решительно ставшие на сторону республики, сражавшиеся за нее и готовые, не жалея жизни, продолжать борьбу, не могли понять происходящего. Они готовы были решительно воспрепятствовать торгу с мятежными генералами. Я полностью поддерживал своих товарищей. Но, не желая подливать масла в огонь - все мы и без того находились в страшном возбуждении, - старался успокоить самых горячих и выиграть время, чтобы выяснить обстановку.
По телефону мне удалось связаться с Прието. Я разыскал его в редакции газеты «Эль сосиалиста». Там только что получили известие об отставке правительства. Всеобщее недовольство и протест, сказал дон Прието, вынудили Мартинеса Баррио подать в отставку. [340]
Тотчас же было сформировано новое правительство под председательством дона Хосе Хираля - лидера левой республиканской партии. В состав его кабинета вошли представители всех республиканских партий.
Перед зданием военного министерства и помещениями, занимаемыми партиями и профсоюзами, выстроились огромные очереди людей с профсоюзными билетами в руках. Они требовали оружия для защиты республики. Под давлением масс правительство Хираля приняло решение вооружить народ Мадрида.
Благодаря мероприятиям, проведенным генералом Нуньесом де Прадо, 80 процентов самолетов осталось в наших руках. Это дало республиканцам возможность быть полными хозяевами в воздухе, пока над Испанией не появились военные самолеты, присланные Гитлером и Муссолини. Вначале эти самолеты использовались для прикрытия перевозок по морю и переброски на полуостров из Испанского Марокко отрядов мятежников.
Созданная Франко на базе Иностранного легиона и регулярных марокканских войск армия насчитывала более 20 тысяч человек. Вместе с несколькими немецкими и итальянскими самолетами она в первое время составляла основную силу фашистов. Однако позже Гитлер и Муссолини прислали в помощь Франко и свои воинские части.
Прибывать в Испанию немецкие и итальянские самолеты стали с первого же дня мятежа. Немцы летели без посадки, а итальянцы делали две остановки - в Алжире и французской зоне Марокко.
Так, 18 июля в Алжире для пополнения запаса горючего были вынуждены приземлиться два прекрасно вооруженных итальянских военных самолета, направлявшихся в Испанское Марокко. Об этом писали почти все французские газеты.
Через несколько дней немецкий транспортный самолет «Юнкерс-52», везший оружие мятежникам, по ошибке совершил посадку на мадридском аэродроме Барахас. Экипаж обнаружил свою оплошность, когда самолет уже приземлился. Летчик быстро развернул машину и поднял ее в воздух, взяв направление на Португалию. Однако вскоре у немцев кончилось горючее, и пилоту пришлось вновь посадить самолет на нашей территории, где он вместе с экипажем попал в руки республиканцев. Уже на следующий день мы подготовили «Юнкерс-52» для бомбардировки фашистов, но германское посольство, поддержанное представителем Франции, [341] заявило протест, и правительство запретило нам использовать самолет. Он стоял на аэродроме до тех пор, пока не был уничтожен во время бомбардировки эскадрильей «Юнкерсов-52». Экипаж захваченного самолета был освобожден по приказу правительства.
А вот что сообщает об этих же фактах посол Соединенных Штатов Клод Бауэрс в своей книге «Миссия в Испанию».
Бауэрс пишет: «…неприятный инцидент не оставлял сомнений в скором прибытии в Испанию итальянских фашистов. Самолеты, посланные Муссолини мятежникам во исполнение предварительных договоров, были вынуждены приземлиться в Северной Африке на французской территории. Расследовать это происшествие правительство Франции послало генерального инспектора французской авиации генерала Денена. По его сообщению, самолеты вылетели из Сардинии, имея пунктами назначения Мелилью и Сеуту, уже находившиеся в руках мятежников…»
Об истории с «Юнкерсом-52» посол Бауэрс пишет следующее: «…немецкий военный трехмоторный «Юнкерс-52», израсходовав бензин, приземлился на территории Испанской республики и был конфискован ее правительством. Германский поверенный в делах Ганс Фелькерс, явившийся по приказу Гитлера к Августо Барсия, министру иностранных дел, потребовал немедленного освобождения самолета. Через час после того, как Фелькерс вышел из кабинета испанского министра, Барсия посетил французский поверенный в делах, имея инструкцию министра иностранных дел Франции Дельбоса просить испанское правительство немедленно удовлетворить требование Гитлера».
Я привел слова американского посла для того, чтобы дать представление о том, с каким цинизмом с первого же дня мятежа действовали нацистские дипломаты в Испании, и об атмосфере, созданной правительствами так называемых демократических стран вокруг Испанской республики. Через своих дипломатических представителей они в столь трудное для республики время оказывали нажим на законное правительство Испании, заставляя его подчиняться наглым требованиям Гитлера и Муссолини.
Как я уже говорил, в наших руках осталось 80 процентов самолетов. Однако верность республике сохранили лишь 35 процентов командиров и офицеров. Зато на ее защиту встал почти весь (90 процентов) младший персонал аэродромов - сержанты, механики, солдаты. [342]