Меридон (др.перевод)
Шрифт:
Капитан Томас насмешливо мне поклонился.
– Весьма признателен вам, мэм, – сказал он. – И прошу прощения, что побеспокоил, сэр.
Мы услышали, как он сделал пару шагов.
– А леди-то не так увлечена, как мужчина, – сказал он, и его люди засмеялись.
Потом его голос переменился.
– Это они? Садятся в экипаж? Черт! За ними!
Мы услышали, как они с шумом ломятся через подлесок и кричат кучеру. Уилл и я застыли, тихо, как зайчата в вереске, слушая, как отъезжает экипаж, как они бегут следом, крича,
Потом наступила тишина.
Они ушли.
Уилл Тайяк лежал на мне, уткнувшись лицом в мою шею, вдыхая запах моего пота, терся лицом о мою кожу и настойчиво упирался сквозь мою задранную рубашку в мою глубокую, укромную сердцевину, где я намокала. Я была насквозь мокрой, как влюбленная потаскушка за стогом сена.
– Все хорошо, Уилл, – сказала я теплым от смеха голосом. – Можешь перестать притворяться. Они ушли.
Он, вздрогнув, остановился и поднял лицо, чтобы взглянуть на меня – оно было исполнено любви.
– Господи, как я тебя люблю, – просто сказал он. – Я бы дал себя повесить за шулерство, чтобы разодрать на тебе рубашку и полежать у тебя между ног – вот за это мгновение.
Я потянулась, плавно и чувственно, как кошка.
Мне казалось, в моих венах прежде никогда не струилась кровь, никогда до этой минуты.
Я вся была теплой, вся была живой.
Кожа, внутренняя сторона запястий, подошвы ног, теплые ладони, трепещущий кончик языка, каждая крупица меня сияла, как золото. И глубоко-глубоко между ног я ощутила стук крови, словно я никогда раньше не была там живой, словно Уилл был плугом, который должен был взрыть землю и сделать ее плодородной, и тело мое вдруг перестало быть пустошью, оно стало богатой пахотной землей, жаждущей сева.
– Не сейчас, – неохотно сказала я. – Они вернутся, когда остановят экипаж. Они же не глупые.
Уилл вскочил.
– Нет! – сказал он. – Вот! Твоя одежда!
Он полез в ежевичный куст, топая ногами и шепотом ругаясь, когда обдирался о колючки. Потом он из нелепого рыцарства отвернулся, пока я одевалась. Я нахлобучила шляпу и завернулась в плащ.
– Домой в Широкий Дол, – решительно сказал Уилл.
– Мне нужно забрать Море, – ответила я.
Уилл остановился и посмотрел на меня, словно я пошутила.
– Нельзя! – воскликнул он. – Мы не можем так рисковать, вдруг нас выследят, если пойдем туда, откуда пришли? Надо нам уходить через парк, на запад, а потом вернуться по своим следам.
– Мне нужен Море, – упрямо сказала я. – Море доставит нас домой. А тебе нужна твоя лошадь.
– Они их потом пригонят… – начал Уилл.
– Они – нет, – твердо оборвала его я. – Я покончила с Хейверингами навсегда. Они мне и носового платка не пришлют. Я заберу своего коня из их конюшни, прежде чем они поймут, что птичка вылетела из клетки.
Уилл помялся, посмотрел в мое решительное лицо, потом на городские улицы, на которых с рассветом начинались шум и толчея.
– Я не поеду без Моря, – сказала я.
– Ох, ну ладно, – набычившись, отозвался он, и мы вышли из рощицы плечом к плечу.
Между нами не было ни искорки страсти, даже нежности не было.
Мы шипели друг на друга, как злые кошки.
39
Мы заметили наемный экипаж, проезжавший по Парк-лейн, закричали, чтобы его остановить, и ввалились внутрь. Уилл в бледном свете, лившемся в окно, пересчитал серебро, решая, хватит ли нам монет заплатить за проезд, чтобы не светить золотые гинеи. Уилл Тайяк, неизменно предусмотрительный, как йомен.
Я откинулась на грязные подушки сиденья и вздохнула.
– Сколько у тебя? – спросила я.
Уилл тщательно сосчитал золотые монеты, вынимая по одной.
– Девяносто восемь гиней, – сказал он. – А ты все спустила, да?
– Да, – улыбаясь, ответила я и поглядела на него из-под ресниц. – Люблю играть по-джентльменски.
– По-шулерски ты любишь играть, – тут же отозвался он.
Потом настороженно поднял голову.
– Что это было?
Я опустила окно, и мы прислушались.
Позади нас слышались крики, я разобрала голос, оравший:
– Эй, кучер! Стой!
Лицо Уилла побелело.
– Вернулись, – сказал он. – Что теперь?
– Обгоним их! – ответила я.
Прежде чем он что-то возразил, я схватила горсть его гиней и запихала себе в карман. Потом высунулась из окна экипажа, вцепившись в раму, вылезла и забралась на козлы, рядом с кучером, как уличный мальчишка.
– Что такое? – вскинулся он.
Он уже натягивал вожжи, услышав, что кричали сзади.
– Гони! – взвизгнула я.
Он разинул рот.
Я набрала полный кулак гиней и сунула их ему в руки.
– Шулера! – крикнула я, перекрывая шум. – Не любят проигрывать. А мы их разорили. Гони свою клячу, и получишь двадцать гиней, когда будем на месте!
Он быстро оглянулся. Только капитан и еще двое-трое продолжали нас преследовать. Они не догнали бы нас, если бы чертова кляча в оглоблях была способна на что-то, кроме заплетающегося шага.
– Быстрее! – сказала я.
Кучер улыбнулся во весь щербатый рот.
– За двадцать гиней? – спросил он.
– За тридцать! – ответила я.
Он хлестнул лошадь кнутом по спине, и скотинка, вздрогнув, пустилась прихрамывающим галопом. Уилл высунул голову из окна и увидел, что мы отдаляемся от преследователей.
– Ура! – завопил он.
Я расхохоталась.
Потом взглянула вперед.
Какая-то телега, груженная чертовым сеном, преграждала нам путь. Она опрокинулась набок, и вокруг суетилось полдесятка человек, пытавшихся ее поднять, да остановились поглазеть пара молочниц и четыре-пять мальчишек-посыльных.