Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
ПРОПАВШИЙ СТАРИК НАЙДЕН МЕРТВЫМ.
Только этого не хватало. Это тот самый впавший в детство старик, который ушел из дому и исчез. Когда это было? Наверное, с неделю назад. Теперь его нашли в кустарнике. Мертвым. Замерз.
У полиции нет оснований подозревать преступление, сообщала газета. Старик мало что соображал и заблудился буквально в километре от поселка, где прожил всю жизнь.
Герлоф не был с ним знаком, но все равно, статья его огорчила. Дурной знак, почему-то решил он.
Весь вечер он просидел
– Как вы там в церкви? Без меня-то? – спросила Мария, подавая ему тарелку. – Справились?
– Ну.
– Значит, похоронили Эрнста Адольфссона? – спросила Майя Нюман из-за соседнего столика.
Майя ведь тоже из Стенвика, хотя последние сорок лет там не жила.
– Похоронили, вечная ему память.
Он взял вилку и начал есть, не забыв, как всегда, поблагодарить Бога за здоровые зубы.
– Гроб красивый?
– Очень. Белый, полированный. Очень красивый.
– А мне бы хотелось красного дерева, – задумчиво произнесла Майя. – Если это, конечно, не слишком дорого… а так – простой гроб и в крематорий.
Герлоф вежливо кивнул, прожевал и собрался развить эту интересную тему – сказать, что он тоже сторонник кремации, объяснить почему, но тут кто-то тронул его за плечо. Он обернулся.
Буэль.
– Вас к телефону, Герлоф.
Он обернулся.
– Во время ужина?
– Да. Похоже, что-то важное. Леннарт Хенрикссон… из полиции.
У него похолодело в животе. И Шёгрен, почувствовав слабину, с новой силой взялся за суставы. Стресс провоцирует ревматизм, сказал когда-то доктор.
– Я подойду.
Юлия? Наверняка что-то с Юлией, и, судя по всему, новости скверные. Он с трудом встал, опираясь на палку.
– Вы можете пройти в кухню.
В кухне никого не было. Герлоф подошел к красному телефону на стене и снял трубку.
– Давидссон.
– Герлоф… это Леннарт.
Серьезный голос.
– Что-то случилось? – спросил неизвестно зачем Герлоф.
Он и так знал. Что-то случилось.
– Да. Юлия… Она не уехала в Гётеборг.
– Где она? – еле выговорил Герлоф. Дыхание перехватило.
– Она в Боргхольме. В больнице…
– Что-то серьезное?
– Да. Но могло быть много хуже. Она сильно расшиблась. Там сделали перевязку, что-то там еще… рентген… Я поеду за ней.
– А что она… – натворила, чуть не сорвалось с языка, но он вовремя удержался. – Что произошло?
– Она проникла в дом Веры Кант, – не сразу ответил Леннарт. – Вчера вечером. И упала с лестницы. Когда я ее нашел, она была немного… как бы это сказать… не в себе. Утверждает, что в доме кто-то есть. Что там живет… Нильс Кант.
21
Юлия очнулась от странного, продолжительного скрипа и тут же вспомнила,
Ей было очень холодно. Тело невыносимо болело, от боли кружилась голова, но в сознании застряла картина: последнее лето с Йенсом, солнце почти круглые сутки сияет над Эландом и до осени еще далеко… Как могло ей это привидеться в таком холоде?
Сквозь закрытые веки пробивался свет. Значит, она всю ночь провела на холодном, покрытом многолетним слоем пыли полу.
Но этот скрип… скрип открываемой двери.
– Юлия! – голос показался ей невыносимо громким, чудовищное эхо прокатилось по пустым комнатам.
Чьи-то руки приподняли ее голову.
– Вы меня слышите? Юлия, очнитесь! Очнись, Юлия!
Она с трудом открыла левый глаз. Правый заплыл и не открывался.
Леннарт – она и так узнала его голос, еще до того, как увидела, что это и в самом деле он. Почему-то в черном костюме, в начищенных выходных туфлях, запачканных глиной. Он подсунул ей куртку под голову.
– Я слышу…
– Вот и хорошо, – спокойный, без раздражения голос. – С добрым утром. Хотя уже день.
– Я… упала с лестницы, – еле слышно прошептала Юлия, пытаясь приподнять голову. – Дура какая…
– Герлоф сказал, что вы уехали… А я подумал, что вы еще здесь.
Она с трудом огляделась. Как она очутилась на веранде? В памяти всплыла картина: горящий керосин из разбитой лампы. Могла бы сгореть, но на каменном полу керосин быстро прогорел, и огонь погас.
Нога… вспомнила, как сгоряча попробовала встать, но правый голеностоп прострелила такая пронзительная боль, что она вскрикнула и упала. Упала и поползла. К выходу, куда угодно, лишь бы подальше от кухни. На веранде услышала, как по-волчьи воет ветер, поняла, что никуда ей не дойти, и потеряла сознание.
– Дура какая… какая дура… – только и повторяла она трясущимися губами.
– Не думайте об этом. Это я виноват – надо было приехать вчера, после собрания.
Он взял ее под мышки и попробовал приподнять.
– Вы можете встать?
– Не знаю… по-моему, я что-то сломала.
– Вы уверены?
– Я же медсестра, – уныло произнесла она.
Еще там, в кухне, она поставила себе диагноз: перелом лучевой кости в типичном месте, сломанная ключица и, возможно, какой-то перелом в стопе, в лучшем случае ушиб и растяжение связок. Так не определишь.
Она видела больных с растяжением, которые не могли наступить на ногу по нескольку недель. А другие, наоборот, ходили с переломанными костями. Как ни в чем не бывало. Больно, конечно, но скоро пройдет – так они полагали.
А вот как выглядит физиономия, даже думать не хотелось. Наверняка жутко. Нос заложен – скорее всего, от холода, но не исключено, что было носовое кровотечение. Она покосилась на пол рядом – следов крови нет.
– Попробуйте встать, Юлия.
Почему у него такой спокойный голос? Словно бы ничего не случилось. Словно он ежедневно подбирает упавших с лестниц теток…