Мёртвая зыбь
Шрифт:
Чтобы не замерзнуть, Сходов напрягал мышцы. В юности он занимался “волевой гимнастикой” — усилием воли напрягал и расслаблял мышцы. И Сходов заставлял себя мысленно идти, бежать, взбираться на скалы. Ему становилось жарко, силы оставляли его, он изнемогал от усталости, но снова принимался за свой тяжелый и невидимый труд.
Сходов вспомнил об Анисимове. О чем бы он думал в таком тяжелом положении? Наверное, он думал бы о своем ветродвигателе или о грандиозном арктическом ветрокольце, которое посылало бы энергию на южные заводы…
Сходов
А как же дальше? Полагаться на Анисимова? Так ведь у него с камнями ничего не получается! Стой! А зачем камни? Зачем тормозить камнями, которые быстро износятся, когда можно тормозить самой водой? Заставить мешалку перемешивать воду. Вода будет затруднять ее вращение, тормозить, и энергия, затраченная на преодоление этого сопротивления, перейдет в тепло. Вода нагреется!
Эх, только бы выбраться теперь! И уголь есть, и вертушка заработает.
Пурга выла, ревела. Отовсюду несся треск, похожий на выстрелы. В море подвижка льдов. Ураганный ветер гнал ледяные поля одно на другое. Если Анисимов и стрелял из ружья, Сходов бы не услышал выстрелов в общем хаосе звуков.
Но что это за грохот, назойливый, несмолкаемый грохот?
Сходов прислушался. Вскочил. Снег посыпался с него. Как он мог так долго ничего не понимать? Ведь это вертелась вертушка! Значит, пурга не заглушила ее! Она слышна!
Еле волоча ноги, Сходов побрел по направлению к тому месту, откуда слышался грохот. Он попытался тащить за собой мешок, но силы оставили его.
Теперь он знал, где стоит дом. Над домом снова завертелась вертушка.
Согнувшись Сходов брел вперед. Вдруг он отчетливо услышал выстрел. Значит, Анисимов все-таки стреляет! Вот и крыльцо…
Анисимов увидел почти ползущего к дому начальника, вернее мутную тень, на мгновение мелькнувшую в снежном вихре.
Механик втащил Сходова в дом, в коридор, потом прямо на кухню. Здесь в одной рубашке на спальном мешке, разбросавшись, лежал Женя.
— Раздевайтесь, Василь Васильевич! — торопил Анисимов. — Сейчас согреетесь.
Сходов тяжело опустился на скамью, удивленно глядя на плачущие, в потеках, стены.
— Тепло? — Как бы не веря себе, выговорил он, потом спросил строго: — За углем ходили? Кто вам разрешил покидать станцию в пургу?
— Да никуда я не ходил! — С восторгом перебил его Анисимов. — Работает наша карусель… И тормоз работает! Наладил я его! Все дело в обхвате. Надо было, чтобы колодка на большой поверхности к шкиву прижималась. Вот смотрите…
Только теперь Сходов рассмотрел, что уходившая через потолок стальная труба крутилась. Анисимов сунул руку в котел центрального отопления и сразу выдернул ее.
— Кипяток, прямо кипяток! — радостно крикнул он.
— А мешки там… — проговорил Сходов. — Вехи я поставил.
— Это наш резерв, Василь Васильевич! Все-таки ветер не
— Верно, — согласился Сходов. — Он встал, подошел к больному, склонился над ним. — Ну, как, Женюшка? Хорошо в тепле?
— Хорошо, Василь Васильевич! — тихо проговорил метеоролог и улыбнулся.
Сходов подошел к Анисимову, крепко обнял и неожиданно поцеловал.
— Самолетов больше вызывать не будем, — твердо сказал он. — Камни износятся. Вместо диска мешалку поставим. Понял?
Яростный ветер носился по острову, наметая сугробы. Он снова с печной пальбой гнал одно на другое ледяные поля, рвал в небе черные тучи и с ревом набрасывался на одинокий дом.
И опять от дома к метеоплощадке шел человек. Ветер хватал его за полы полушубка, вставал перед ним снежной стеной. Но тот же ветер с дикой силой крутил на крыше дома диковинную вертушку, которая громыхала, как танк.
Человек с электрическим фонариком и тетрадкой в руках шел против ветра…
Глава пятая. Остров Исчезающий
И в Арктике полно загадок,
Как исчезающих земель
Среди арктических реликвий Званцев хранил кусок угля. Подарил его Толстиков, выковыряв из обнажившегося пласта на острове Исчезающем. Полярники называют этот уголь каменным, но он очень легок. На его черной поверхности можно различить строение древесины. Это, несомненно, уголь, однако происхождение его загадочно.
Вот, что рассказал Толстиков и записал Званцев:
“…Были тогда на борту “Седова” полярники, направляясь на зимовки, и один московский профессор. Старик живой, подвижный, со всеми знакомился, заговаривал, спорил, все хотел знать. Его полюбили на корабле. Он плыл на остров, чтобы изучить найденный там уголь.
Одетый совсем не по-северному, он расхаживал по палубе и заговаривал то с одним, то с другим из молодых ребят, комсомольцев, направлявшихся на остров.
— Скажите, молодой человек, вы довольны, что попали в Арктику? — допрашивал он веснушчатого паренька, жадно смотревшего на море.
— Ничего. Доволен, — нехотя отвечал тот.
— А кем работать будете, позвольте узнать?
— Метеорологом. Курсы окончил.
— Работа метеоролога — это работа ученого! — заявил профессор.
Паренек вскинул на него удивленные глаза и покраснел.
— А пейзаж? Как вам нравится пейзаж? — продолжал спрашивать старик.
— Пейзаж ничего… Льдов что-то маловато, да и медведей не видно, — важно ответил парень, глядя на редкие, освещенные солнцем, источенные водой льдины.
— Маловато? Но ведь для вас это первые льдины. Они не могут не волновать! По лицу вашему вижу, что это так. А вот скоро подойдем к вашему острову. Каков-то он окажется?