Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
— А теперь ты мне расскажешь все? — усевшись со своей чашкой напротив, улыбнулась женщина. — Откуда ты на мою голову взялся и чего от меня на самом деле хочешь.
— Давно хотел встретить такого, как я сам, — помолчав, сказал Хунсаг.
— А почему ты думаешь, что мы одинаковые? — рассмеялась Софья.
— В тебе — сила, и во мне — сила, — ответил он. — Только ты с силой родилась, а я сам ее воспитал. Зато живу я намного дольше. Мы можем быть полезными друг другу.
— Это я уже поняла.
Ее губы были перепачканы в шоколаде, как у ребенка, и Хунсаг не удержался — протянул руку, обтер их ладонью. Его немного пугало то, что его так тянет прикасаться к этой женщине. Хотя «любовью с первого взгляда» он свои ощущения не назвал бы. Да и не верил Хунсаг в любовь. Но и отпускать ее не хотелось.
И тогда Хунсаг рассказал Софье все.
О том, что хочет построить Идеальный Город, а потом — и Идеальный Мир. О своем поселении, куда попадают лишь те, кто не потерял связь с заточенной внутри каждого человека Силой, кто хочет развивать в себе нового человека, сверхчеловека. Он находит таких людей по всей стране, его натренированный взгляд выхватывает их — мужчин, женщин, даже детей — из любой толпы. Что в его Идеальном Городе некоторые женщины живут только затем, чтобы рожать детей для него, Хунсага, но еще слишком мало времени прошло, чтобы он мог судить о том, передается ли Сила генетически. Однако факт: некоторые из его детей с младенчества умеют делать такие вещи, какие человечество традиционно причисляет к чудесам.
— Я не был уверен, но предполагал, что подобные мне люди существуют. И если бы у каждого из них имелся свой Идеальный Город, то в конце концов мы могли бы соединиться. И положить начало новой расе — людей духовных, развитых, свободных от страстей.
— Как ты все в одну кучу смешал… — нахмурилась Софья. — Ты говоришь о мировом господстве, прямо как злодей из плохого кино. — Перехватив его удивленный взгляд, она рассмеялась: — Да, я не совсем дикарка. У нас с бабушкой всегда был телевизор. Только вот я не очень понимаю, как сочетается с духовностью твой диктаторский подход. Ведь для того, чтобы одни люди установили власть над другими, должна пролиться кровь. Об этом свидетельствует не только логика, но и вся мировая история.
— Нам вовсе не нужно участвовать в войнах, — поморщился Хунсаг. — Если у тебя есть телевизор, ты и сама наверняка понимаешь, что происходит. Они же сами, без нашей помощи, друг друга пожрут. Люди придумывают смертельное оружие и смертельные вирусы, так обращаются с природой, что та вот-вот начнет им мстить. Уже начинает, но эти олухи не замечают ничего. Природа же мстит медленно. Пока нам нужно только затаиться. Такие, как мы, живут дольше обычных людей. Намного дольше. Сколько лет прожила твоя бабка?
— Сто сорок, — нехотя ответила Софья. — Но она была уже по человеческим меркам старой, когда занялась собою. Бабушка всегда говорила мне, что я проживу еще дольше, потому что занимаюсь развитием с младенчества.
— Вот-вот, и я о том же, — кивнул Хунсаг. — Всем людям, которые живут в моем Идеальном Городе, я даю знания. Они будут жить столетиями. И в будущем каждый сможет взять новых учеников, чтобы наша Сила росла и множилась. Только вот я не уверен, что людей, подобным нам с тобой, много. Но если я больше никого не встречу, то готов взять все на себя. Всю грубую работу. Воспитание богочеловеческой расы.
— Есть, есть такие люди, — вздохнула Софья. — Некоторые к бабке моей приезжали. Они все были старыми. Я запомнила одного, монгола. А еще к одному человеку бабушка сама ездила, но это было давно. Тот в Центральной Африке живет, и бабушка рассказывала, что ей не доводилось встречать человека сильнее и могущественнее. А уж ее слова чего-то стоят.
— Твоя бабушка ездила в Африку? — удивился Хунсаг.
— Ну да. Она довольно много зарабатывала, хоть и не любила принимать людей. Многим бесплатно помогала. Но к ней приезжали, со всего мира. Одного она от лейкоза вылечила, так он потом в течение десяти лет огромные суммы нам переводил. Я могла бы купить дом в Париже и купаться в розовом шампанском… если бы подобное представляло для меня интерес.
— Расскажи о нем подробнее, о том человеке, к которому твоя бабка в Африку ездила. — Глаза Хунсага заблестели.
— Говорю же, давно это было, — пожала плечами Софья, — подробностей особых не помню. Бабушка говорила, что человек тот считается колдуном и что местные боятся его как молнии. Хотя он не злой и попусту никого не обижает. Но те, кто дорогу ему пытался перейти, погибали в тот же день. Он умеет читать мысли.
— Этой техникой владею и я. Не так уж трудно, как может показаться. Я тебя научу.
— Он умеет говорить с животными. Его не кусают змеи и не трогают хищники, даже голодные. А еще… — Софья понизила голос до шепота. — Еще он способен оживлять мертвецов.
Хунсаг нервно облизал губы и подался вперед.
С некоторых пор он верил в безграничные возможности, которые дарует Вселенная, но все-таки некоторые вещи, о которых до него доходила обрывочная, ничем не подтвержденная информация, ставили его в тупик. И о таких способностях он тоже раньше слышал.
В начале веке жила в Румынии старуха, которую все считали колдуньей. Жила она уединенно, в горах, и, кажется, никому не мешала, однако все равно вокруг ее имени ходили недобрые слухи. Говорят, однажды, когда она еще была молодой женщиной, дом ее подожгли, но женщина вышла из огня живой, с новорожденной дочкой на руках. Ее платье загорелось, и волосы все сгорели, а она сама и дочка ее остались невредимыми. Волосы потом новые выросли, хоть говорят, это и невозможно на обожженной коже. Правда, прежние волосы были медными, а новые выросли — совсем седые. С тех пор ее не трогали, сторонились. Дочка ее росла красавицей, но никто к ней не сватался, потому что взгляд у нее был холодный, волчий. Говорили, что и не человек она вовсе, а оборотень, каждую полную луну превращается в волчицу. И вот однажды дочка заболела так, что старуха, сроду не принимавшая в доме чужих, даже стала звать доктора. Конечно, никто к ней не пришел. И через несколько недель ее дочь умерла. Мертвое тело видели многие. Старуха совсем тронулась умом — выла так, что местные мужики пришли к ней с вилами. Один из них потом рассказывал, что тело девушки лежало в кровати, на ее некогда прекрасном лице появились уже зеленые трупные пятна, а в комнате стоял характерный запах — гнили и сладости.
Старуха выгнала мужиков и заперлась в доме. Три недели провела за закрытыми дверьми, никуда не выходя. Дочь ее так и осталась непохороненной. И вскоре жители деревни решили, что старуха тоже отдала богу душу (хотя в ее случае душа наверняка причиталась кому-то другому, согласно контракту, который, по поверью, подписывает с дьяволом каждая ведьма, прежде чем получить Силу).
Других наследников, кроме дочери-покойницы, у старухи не было, и однажды соседи решили, под предлогом «надо предать тела несчастных земле», что можно неплохо поживиться в старухином доме. Ведь несмотря на нелюдимость, жила колдунья небедно, всегда покупала лучшее мясо, носила шелка, а откуда у нее деньги, никому известно не было.
И вот люди пришли, но остановились пред тяжелой дубовой дверью в нерешительности. Когда кто-то уже хотел воспользоваться топором, дверь вдруг распахнулась, и они оказались лицом к лицу с дочерью старухи.
Недолго прожили те люди, которые рискнули тогда пойти мародерствовать, — кто-то утопился, кто-то сгинул без следа, кто-то сошел с ума, но, вернувшись в тот вечер домой, все рассказывали одно.
Девушка была бледна и очень худа, будто все это время ее не кормили. Пахло от нее очень странно — землей, прогорклым маслом и тошнотворной сладостью гниения. Лицо ее было все в трупных пятнах, глаза — подернуты беловатой пленкой, а рот набит землей — когда она открыла рот, оттуда посыпались влажные комья.