Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
Искусство притворяться отточено человеческой расой как драгоценный алмаз, достойный короны красивейшей из императриц. Каждый из так называемых влюбленных притворяется идеалом другого, а в итоге они создают основанный на лжи союз. Который в конце концов приходит к краху, потому что наступает день, когда тот, чье имя казалось священной мантрой, становится привычным, и уже не так хочется угождать ему, круглосуточно играя принца (или принцессу). Союз, прогнивший изнутри, лопается по швам, и разочарованные влюбленные, зализав раны, отправляются на поиски новых обманщиков.
Когда Хунсаг был много моложе, ему нравилось подтверждать человеческую неспособность любить экспериментами, жестокими и веселыми. Редко, но случалось, что он неделями зависал в городах — Сан-Франциско, Лондоне, Бомбее, Москве, Мехико. Уже к пятидесяти годам его восприятие мира было достаточно гибким, чтобы в считаные дни влиться в поток любой чужеземной жизни, понять ее механизмы, научиться говорить на любом языке. И вот, впившись когтями в сердце очередного города, он находил обожествлявших друг друга неразлучников. Особенно ему нравилось выхватывать из толпы молодоженов, которые с максимализмом подростков лелеяли свои иллюзии. Отыскав такую пару, он начинал действовать — продуманно, быстро, внезапно. Самое забавное тут то, что любая из подобных операций даже не нуждалась в творческом подходе — схема была проста, груба, в каждом случае одинакова и оскорбительно лишена уточняющих деталей.
Он попадал в поле зрения выбранных жертв, представлялся иностранцем, был предупредителен, мил, остроумен и в конечном счете всегда получал приглашение на ужин. Его принимали и в белокаменных дворцах, и в малогабаритках, его кормили и гусиной печенью, поданной на серебряном блюде, и залитыми кетчупом целлюлозными сосисками. С ним говорили об искусстве, политике и рассказывали ему анекдоты, приправленные грубым матерком. Люди были разными, но исход — всегда один.
Хунсаг умел очаровывать — к концу вечера мужчины хотели дружить с ним до скончания века, а женщины опасно блестели в его сторону глазами. Он не использовал свои способности внушать кому угодно собственную волю, нет — нарочно вел себя как обычный человек. Просто был таким, каким его хотели видеть, вот и все.
Однако надо отдать людям должное: не все человеческие самки мгновенно складывали свои тела и сердца к ногам Хунсага. На некоторых ему приходилось тратить второй вечер. Но к третьему холодных не оставалось.
Во время непринужденной беседы Хунсаг узнавал примерный график, в котором существует молодая семья, и в следующий раз появлялся в отсутствие мужа. Непременно с водевильно растерянным лицом. Женщины встречали его радушно и не то чтобы вовсе без задней мысли, но скорее в расчете на незамысловатый флирт, чем на адюльтер. И он опять принципиально не использовал гипноз — его мрачноватое обаяние лишало воли не хуже древних психотехник.
Женщина, еще несколько суток назад утверждавшая, что ей повезло найти вечную любовь, сидела, скажем, за столиком кафе (один из вариантов развития событий) напротив неулыбчивого, но такого притягательного мужчины с глазами столь темными, что зрачков не разглядишь, и доверчиво принимала из его рук кофе со сладостями, и смущалась его прямого взгляда, и чувствовала себя одновременно потерянной и счастливой. Хунсаг не переходил границ — для его игры с самим собою было важно, чтобы фатальная инициатива исходила именно от женщины. Он почти равнодушно следил за тем, как одно выражение ее лица сменяется другим. Когда официант приносил счет, глаза каждой уже были похожи на пропасти с хохочущими демонами. И когда наступал момент прощаться, Хунсаг только делал половину шага вперед, не сводя с ее лица беззастенчиво пристального откровенного взгляда. Остальное расстояние преодолевала уже она — падала в его руки, точно сбитая метким выстрелом птица.
Но и этого Хунсагу было мало — после поцелуя он ждал, чтобы именно женщина предложила снять комнату в отеле. Он не желал быть совратителем. Он вообще мало интересовался обычными человеческими самками, но ему было важно, чтобы каждая из них, находясь в трезвом уме, предпочла ночь с незнакомцем своей пресловутой вечной и святой любви. И каждая, подтвердившая его теорию о человеческой ненадежности и неумении сопротивляться голоду и похоти, получала награду. Хунсаг любил каждую так, как ее никто и никогда не любил — ни до, ни после встречи с ним. Несколько часов подряд он ломал их доверчивыми спинами гостиничный диван, а потом оставлял растерзанными, обессиленными и вознесенными на небеса, с которых им предстоял спуск на скоростном лифте в самый ад. Хунсаг уходил, не оборачиваясь, а позади оставалась преисподняя, в которой корчились от стыда, раскаяния и тоски их души.
Ни разу, ни одного единственного разу за долгие годы у него не было осечки. Поэтому Хунсаг был уверен, что так называемой любви не существует.
Но однажды ему почти доказали обратное.
Хунсаг знал наверняка, что на свете существуют и другие люди, подобно ему выбравшие развитие, а не медленное гниение. Но ему понадобилось дожить до возраста, который человеческая раса почитает за пожилой, чтобы встретить одного из них.
Вернее, одну.
Большую часть жизни презиравший женщин, Хунсаг никак не мог предположить, что одна из них окажется ему равной. Нет, даже превосходящей его во всем.
Он встретил ее в середине 80-х в Сибири, в забытых богом местах. Тот год он жил бездомным, почти каждую неделю переезжая в новое место. Не то чтобы у него была конкретная цель, но что-то постоянно звало его в дорогу, а Хунсаг привык доверять интуиции, которая, как считал он сам, у человека его уровня развита не хуже интеллекта.
Внешне напоминающий цыгана, он и жил как цыган, без жалости оставляя за спиной очередной город. Путешествовал налегке, с холщовым полупустым рюкзаком, в котором лежали тетрадь для записей, смена одежды и непромокаемая куртка.
И вот однажды в каком-то крошечном городке в Западной Сибири он познакомился с человеком, чье имя забыл, как только тот исчез из его поля зрения. Человек подошел к нему сам — что уже удивительно, потому что выражение лица Хунсага не располагало к сближению. Случилось это на привокзальном рыночке, спонтанно собиравшемся по утрам, — Хунсаг покупал у какой-то старушки моченые яблоки и душистые огородные травы, когда за плечо его тронул незнакомый мужчина.
— У вас такая прямая спина. Наверное, вы тоже занимаетесь йогой, — бесхитростно начал он.
Хунсага немного покоробило это свойское «тоже» — от незнакомца за версту разило колбасой и вареными яйцами, под его прозрачно-синими глазами набухли синяки, что означало привычку к неправильному питанию и нерегулярному сну урывками. Хунсаг не желал объединяться под условным знаменем «тоже» с такими не уважающими свое тело в частности и природу в целом людьми. Тем не менее вежливо поздоровался и даже принял приглашение выпить вместе по чашечке зеленого чаю.
Весь вид нового знакомого говорил о том, что словосочетание «зеленый чай» — какой-то местный секретный пароль, подразумевающий в лучшем случае пиво. Но мужчина действительно привел его в полуподвальное заведение, на двери которого было написано масляной краской: «Чайная» и где отечная официантка подала им остывшее мутное пойло в граненых стаканах. Хунсаг умел сохранять на лице непроницаемое выражение, поэтому спокойно принял из ее рук так называемый чай и даже сделал несколько небольших глотков.