Мёртвый хватает живого
Шрифт:
Рядом с неграми в другие три «Волги» грузили свои чемоданы белокожие иностранцы. Говорили по-английски. Она услышала: food, dead, food. Даже отчего-то fast food. Эти, похоже, соображают быстрее Сан Саныча. И быстрее её. Мы тут бегаем с камерами и дисками, а они покидают проклятую страну.
Те, что говорили по-английски, американцы или англичане, или кто там они, сторонились гостиничных лакеев, отказывались жестами от помощи. Один из англичан прямо-таки отпрыгнул от назойливого мальчишки — так, будто не хотел допустить, чтобы тот к нему прикоснулся. «Будто заразы боится». Англичане-американцы шарахнулись и от неё, а самый близкий к ней, как бы не зная, что ему делать, закрылся чемоданом, когда она проходила мимо.
Уходя от гостиницы, она услышала другие английские слова: и oil, и gas, и потом имена собственные: Тшернобил, Тшелябинск, Тэтча, и после этих имён — радиэйшен. Не надо быть переводчиком, чтобы уяснить: американцы-англичане говорили об экологической катастрофе, постигшей русских. И о том, что им надо удирать из России, чтобы не разделить с русскими их незавидную участь. Американский бизнес в Раше кончился. Чернобыль всё же в Украине, подумала Регина. И от Сибири довольно далеко. Плохо знают господа иностранцы географию.
А вот до паники в городе, кажется, недалеко. Интересно, что иностранцы паникуют оперативнее наших. Или нет, не то. Наши медленнее соображают. У нас всегда дефицит информации. Искусственный дефицит. А американские парнишки наш искусственный дефицит чуют за версту, то есть за милю, и используют его как намёк на информацию. Как сигнал к отступлению. А наши дурачки ждут, что им всё скажут по радио и покажут по телевизору. Ждите, Сан Саныч вам покажет и расскажет: и про то, какие ровные дороги построили чиновники в Тюменской области (своими руками), и про новые проекты молодёжных посёлков («Каждой молодой семье — дом и корову к Новому году!»), и про строительство мусороперерабатывающих заводов, на которых по немецкой технологии из пластика будут делать финскую бумагу, и про стопроцентное трудоустройство выпускников нефтегазового университета и кстати про плановые дезинфекционные работы «Водоканала».
Выйдя на странно малолюдную Орджоникидзе, Регина решила затем идти по Республики. На центральной улице любой беспорядок заметен издали, особенно когда деревья голые. Пока она шла, по Орджоникидзе проехали две или три машины. Должно было проехать двести-триста машин. Она словно перенеслась в прошлое. Так мало машин проезжало по тюменским дорогам, наверное, лет 13–14 тому назад, когда Регина училась в старших классах. Возможно, она ошибается: и после той густой пробки на Мельникайте ей всюду будет казаться мало машин. К тому же она давно не обращает внимание на машины.
Личной машине — а с её доходами она могла бы купить, обойдясь без банковского драконовского кредита и выпрашивания денег у знакомых, «Ладу» 16 модели, — она предпочитала такси и автобусы. И маршрутки. И ходила пешком. (Вот как сегодня. Впрочем, на улице Республики она сядет в автобус). Ещё не хватало прикармливать всяких придорожных паразитов в форме! А гараж, стоянка, парковка, бензоколонки, ежегодный налог на транспортные средства, ежегодно повышаемый, потом «КАСКО», «ОСАГО», аптечка, ремни безопасности, техосмотры и прочее автомобильное дерьмо? Она не желала, чтобы её руки воняли бензином, а ногти были обломаны о ниппели на колёсах. Она не хотела, чтобы её обманывали неквалифицированные работники автосервисов, в основном иммигрировавшие (по новой программе переселения) таджики и туркмены, плохо понимающие по-русски. Она не такая дура, чтобы искусственно создавать себе проблемы. Всю Тюмень можно пешком пройти за два часа. А если нужно торопиться — тише едешь, дальше будешь, — то имеются служебные машины или такси. Монтажёрша Наташка Коновалова, владелица «Лады-16», вечно жалуется ей на свою водительскую жизнь. А до того, как купила «Ладу», жаловалась на то, что плохо ей жить без машины. Иностранцы говорят, что им не понять русских. Мы, русские, сами себя не понимаем. Тютчев и Фет об этом что-то писали.
Лицо Регины было мокро от снега. Она шла так быстро, как могла, и было у неё желание отломить у сапог каблуки — или вовсе снять обувь. Как сняли её те голыши.
Но они не снимали обувь. Номерок на ноге у голой старушки — не знак принадлежности к партии «Голая Россия», а бирка из городского морга.
Она остановилась. Из морга. Иностранцы.
Dead, dead, fast food!
И ещё что-то о живых они говорили. Говорили с испуганными лицами. Living dead. Вот чего они боялись. Living dead. Живые мертвецы!
Для них, западных людей, воспитанных на фильмах Джорджа Ромеро и Зака Снайдера, это обыкновенно. Живые мертвецы появились на улицах города — значит, надо покидать город. Вполне будничное действие, ничего экстраординарного. Чемоданы, такси, аэропорт или жэдэ вокзал. Гуд бай, Тьюмэн, гуд бай, Раша. Ещё одна русская загадка? Тшелябинск? Свалки ядерных отходов? Пусть русские сами отгадывают свои проклятые загадки. «Поживёшь в России недолго — останешься иностранцем, — говорил ей Том Питчер, вашингтонский журналист, побывавший в Тюмени в прошлом году. — Поживёшь в России долго — станешь русским».
Living dead. Номерки. И те, одетые, в машинах. Людоедство. Откуда это? Почему? Почему не в Москве, не в Вашингтоне, а в Тюмени — столице деревень? Нефть, газ, как любят повторять иностранцы? Или и вправду какая-то радиация? Но откуда взяться в Тюмени радиации? Тут вам не Чернобыль, господа. А что, в Чернобыле оживали и разгуливали мертвецы из морга? Или в Хиросиме и Нагасаки наблюдалось явление жадных до человеческой плоти living dead с белыми лицами?
Американцы не желают разбираться в русской жизни, чтобы не заразиться русским духом, но ей, русской, опасность стать русской не грозит. Ей уже терять нечего. Кстати, Том Питчер говорил ещё вот что: «Немец или пакистанец, которые живут в Америке долго, становятся американцами. Русский, который живёт в Америке долго, остаётся русским». — «Быть русским, по-вашему, — хроническая болезнь?» — спросила у него Регина. — «Это как проклятие, — ответил Том. — Это как чёрная метка. Вы всё время стоите на грани смерти. Вы не умеете жить. Думаю, вы и не хотите».
И вот — living dead. Метка, правда, скорее белая, чем чёрная. Но о грани смерти замечено очень точно. Уж куда точнее. Со стороны всегда виднее, учила Регину мама. Вот Том Питчер и другие иностранцы и видят. И сейчас увидели. А мы, русские, — диск в сейф. Страусовая политика. Солипсизм. «Вы сами себя губите и уничтожаете, — говорил Питчер. — Не умеете жить. Другие сильные народы подавляют и уничтожают не себя, а вы — себя. Другие умные народы делают себе в прибыль, а вы — себе в убыток. Когда-нибудь вы поймёте, что едите сами себя, но будет поздно».
Едите сами себя. Когда-нибудь вы поймёте…
Если она, Регина, будет молчать — как Сан Саныч, то никогда не поймёт. Среди журналистов много женщин именно потому, что женщиной руководит страсть по имени Любопытство, а мужчиной всего лишь страсть к писанию и славе.
Но на университетских журфаках гасят стремление творить, а в телестудиях уничтожают на корню журналистское любопытство. И остаётся одна фантазия — у тех, у кого она есть от матушки-природы. Нет, женское любопытство учёбой не вытравишь…