Мёртвый палец
Шрифт:
Со времени совершенного в доме часовщика убийства прошло уже четыре месяца, и власти потеряли всякую надежду поймать преступника.
Наступил Иванов день, который, как известно, каменщики празднуют совершенно особенным образом. В этот день в ложу собрались все братья и приятели, и, по окончании каменщицких работ и после приличного такому дню поучения, сели за веселый пир.
Ланглад был тут же и в необыкновенно веселом расположении духа. Он забавлял общество разными веселыми выдумками и остроумными анекдотами, заставляя поневоле улыбаться даже самого серьезного человека из
Молодой легкомысленный студент только что отпустил какую-то забавную шутку и в награду заслужил от общества единодушное «браво», как вдруг один из участников, за несколько минут перед тем вышедший из залы, появился в дверях со всеми знаками живейшего смущения в лице и телодвижениях и громко, что есть духу, крикнул:
— Братья, друзья, пойдемте со мною… я… я, кажется… напал на ужасное преступление…
Только что раздававшийся громкий смех вдруг точно осекся; некоторые повставали со своих мест.
— Что вы говорите, брат? — воскликнул Ланглад с принужденным смехом. — Преступление? Что вы там нашли?
Говоря это, он страшно побледнел и силился скрыть свое смущение.
— Идите же! — торопливо продолжал другой, не обращая внимания на это замечание. — Я покажу вам нечто ужасное. Я был в саду, чтобы освежить свою горячую голову; вижу, что моя собака усердно разрывает в одном месте землю, подбегаю и вижу человеческий палец, потом руку… о, это ужасно!
У говорившего прервался голос, он содрогнулся и повернул к двери.
Все присутствовавшие встали и выбежали на двор.
— Проклятое животное! — пробормотал Ланглад, бледный, как мертвец, идя за другими и дрожа всем телом, не-нзвестно, от бешенства ли или от страха.
Между тем, выбежавшие на двор вошли в сад, где в отдаленном углу, между деревьями, собака продолжала усердно рыться. На окрик хозяина собака отошла. Один из каменщиков захватил с собой лопату и принялся рыть землю на месте преступления; через несколько минут показался человеческий труп. По бывшей на нем одежде сейчас же узнали, что это было тело несчастного Иосифа Минса.
Несколько минут все присутствовавшие стояли точно пораженные громом, немые от изумления и ужаса. Тогда только они заметили отсутствие Ланглада.
— Где Ланглад? — воскликнул один из каменщиков. — Ему нужно сейчас же сказать об этом ужасном открытии, он должен знать… ведь Иосиф Минс был его друг.
— Он не мог уйти; я видел, кажется, что он шел за нами, — заметил другой.
— Может быть, с ним вдруг сделалось дурно, — сказал третий.
— Да, должно быть, — подтвердил четвертый, — я совершенно ясно видел, как он при вести, сообщенной нам братом Муцием без всякого предуведомления, ужасно побледнел. Он закрылся платком, точно у него вдруг пошла носом кровь.
Казалось, никто еще и не подозревал настоящей причины, почему молодой человек так поспешно скрылся.
— Все равно! — начал опять первый из говоривших. — Его нужно отыскать. Он, верно, отправился домой. Пойдемте к нему, братья!
Не теряя времени, все общество направилось к дому Мартино, где, как нам известно, проживал Ланглад. Когда они дошли до угла улицы, то, к своему немалому удивлению, увидали перед его домом дорожный экипаж и кучера, собиравшегося к поспешному отъезду. Их удивление удвоилось, когда они заметили в ту же минуту Ланглада, выходившего из дверей дома и поспешно приближавшегося к экипажу.
При виде этого каменщики, бывшие только уже в нескольких шагах от дома Мартино, остановились на секунду как вкопанные, но в следующую же секунду бросились с громким криком: «Держите убийцу!» к экипажу.
В голове у всех промелькнуло страшное подозрение. Лежащие на мостовой часы и драгоценности, признанные за вещи, похищенные у Минса, поспешное бегство Ланглада, все это стало слишком очевидным доказательством виновности молодого человека, чтобы иметь насчет этого хотя малейшее сомнение.
Улица была малолюдная, на ней лишь кое-когда показывались одинокие прохожие, и покамест они успели понять, в чем дело, Ланглад мог бы давно уже оказаться в безопасности, если бы ему удалось вовремя уйти от своих собратьев.
Увидев угрожавшую ему опасность, он вскочил в экипаж, выскочил с противоположной его стороны и со всех ног пустился по улице, опрокинув двух полицейских, загородивших было ему дорогу.
Добежав до монастыря целестинов, он стал просить, чтобы его впустили, но получил отказ. С отчаянием оглядывался он кругом, — его преследовали, гнались за ним по пятам, со всех сторон сбегался народ, созванный каменщиками, и он, наверное, стал бы жертвой его ярости, если бы в последнюю минуту ему не пришла в голову счастливая мысль.
Точно гонимый фуриями, бросился он снова вперед по улицам к воротам св. Роха. За этими воротами, почти в четверти часа ходьбы от города, стоял монастырь францисканцев. Если его пустят туда, то он спасен, будет в безопасности, по крайней мере на время.
Но за ним гналась разъяренная толпа, и один носильщик уже хотел схватить его, как раскрылись ворота и францисканский монастырь доставил ему убежище. Когда ворота за проскользнувшим преступником закрылись, в толпе раздался рев ярости и тысячи проклятий огласили воздух против ордена, присвоившего себе право укрывать убийцу от земного правосудия. С трудом, при помощи обещания, что Ланглад все-таки будет в руках правосудия, удалось полицейским чиновникам успокоить толпу и уговорить ее разойтись.
Но не так-то легко было исполнить обещание. Одной из особенных привилегий францисканского ордена, бывшего тогда во всей силе, было то, что если преступник прибегал к покровительству ордена, то светская власть теряла над ним всякие права, и он подвергался только суду духовному. Но этот последний наказывал по своим статутам, предписывавшим бичевание и пост, но не допускавшим смертной казни. Последняя применялась только тогда, когда преступление касалось непосредственно церкви, например, за кощунство над причастием, соблазн или изнасилование монахини; в этих случаях преступника замуравливали, то есть закладывали в стену, насмерть. Но так как Ланглад не учинил ни одного из этих преступлений, то было сомнительно, чтобы он подвергся этой последней казни.