Мертвый разлив
Шрифт:
– Прежде всего: прекратить выпендреж. Я ж не Тим, на это не клюну.
– Уже прекратила. Дальше?
– Раздеться. Совсем.
– Ну наконец! – оживилась девушка, спешно принимаясь за дело. – Я свежевымытая, ты не думай.
– Я что, похож на мыслителя?
– То-то, что похож! – Хихикнув, она уселась голым задом на столик, чуть не в посуду, и с усилием принялась стаскивать с себя тесные джинсы. На всякий случай Вадим убрал от нее подальше дымящиеся чашки и блюдо с пирожными. Затем, прикинув, освободил столик от прочей снеди.
– Дальше что? – слегка задыхаясь, спросила Юля. – Ложиться? Где?
– Сначала встань. В полный рост, сколько наберется.
– Хочешь провести ревизию налички? – догадалась она. – Да пожалуйста, чего мне скрывать!
Подобрав под себя ступни, девочка распрямилась прямо на столике, затем широко расставила ноги и закинула руки за голову, будто сдавалась блюстителям.
– Ну, – спросила она, глядя на Вадима исподлобья, – какие ваши впечатления?
– Замечательные.
– А поконкретней?
– Ножки – прелесть, – не спеша заговорил Вадим, – попка – загляденье, талия – обзавидуешься, “хороши также грудь и улыбка”…
– Ладно, кончили расшаркиваться! – хмуро распорядилась Юля. – Давай по существу.
– А если по существу, то какой из тебя боец, сама подумай? – со вздохом сказал он. – Это только в кино подобные милашки запросто прошибают кулачками стены. И даже не в кулачках загвоздка – их-то еще можно укрепить. А вот с прочим что делать? Когда лупишь рукой, по телу будто волна проходит, разгоняясь от ступней через несколько мышечных поясов и суставных узлов, пока не ударяет в кулак. А у тебя волна погаснет уже на талии – про плечи и локти даже не вспоминаю…
– Чего ж делать-то? Мне надо!
– Если у тебя и поднакопилось мясцо, то лишь на бедрышках да ягодичках. Наверно, бегаешь много?
– Точно, – подтвердила девочка и похвалилась: – Я еще та лошадь, не угонишься!.. И танцевать люблю.
– К тому же растяжку я тебе обеспечил, – добавил Вадим. – Так что главный упор придется делать на ноги.
– Лучше бы – между.
– Ладно, ложись.
– Где?
– Да здесь же, где сидишь.
Послушно девочка разлеглась на прохладной столешнице, забросив руки за голову. Длины столика как раз хватило ей от локтей до коленок, а предплечья и голени свисали, немного не доставая до пола. Повернув голову, она посмотрела на хозяина – с надеждой и опаской.
– За кого меня принимаешь, – полюбопытствовал он, – за колдуна?
Юля молча кивнула.
– Ну, дожил!.. И не боишься?
На этот раз она не шелохнулась.
– Что же, trust me и лови кайф – если сможешь.
Поднявшись, Вадим “аккуратно, но сильно” привязал ее запястья и лодыжки к ножкам столика, словно бы специально предназначенного для ритуальных распятий. (Видел бы ее сейчас Тим!) Потушив верхний свет, он установил по сторонам ее талии и меж колен три высоких мерцающих свечи, добавляя сцене мрачного уюта и торжественности. Затем снова спросил – больше для очистки совести:
– Так ты на все готова?
– Абсолютно!
– Тогда держись.
Сходив на кухню, Вадим вернулся, неся в одной ладони горку натертого сыра, в другой – нахохленного притихшего мышонка. Увидав зверька, Юля содрогнулась, но тут же закусила припухлую губку. А чего она ожидала – что он будет резать над ней черного петуха?
– Теперь представь, – заговорил Вадим, – будто это и есть тот громадный, хищный, напавший на нас Крыс-людогрыз, гроза темных Подземелий, и попытайся понять его, проникнуться им – может, даже полюбить… Не передумала?
– Н-нет, – выдохнула она.
Небрежно Вадим рассыпал по ее озябшим животу и груди сырные стружки, а поверх вздрагивающего пупка усадил бесстрашного мыша, для начала тут же принявшегося умываться. Приподняв лицо, девочка уставилась на кухонного зверя, задеревенев всем распятым телом, и в ее взгляде читалось что угодно, кроме понимания и любви.
– Расслабься, – тихонько посоветовал Вадим, в два приема сбрасывая с себя одежду. – Что тебе еще остается?
Присев позади Юли, он взял ее небольшую голову, мягким нажимом уложил обратно и склонился над ней – глаза в глаза. Затем сдвинул руки вперед, локтями подперев Юлин затылок, а ладони осторожно разместил на нежных грудках – просто для лучшего контакта.
– Слушай меня, девонька, – зашептал монотонно, не разрывая взглядов. – Мне не нужны ни твое подчинение, ни твое поклонение, ни твой страх, ни твоя любовь – только доверие, ничего больше. Я не господин тебе и не раб, я частица твоя, как и ты – моя. Проникнись этим и откройся. Все мы зависим друг от друга и все – разные…
Слова этого импровизированного заклинания мало что значили, важно было только настроить сознание Юли надлежащим образом, а “колдовать” она будет уже сама. Малышка и ждала от Вадима чего-то подобного, какой-нибудь скла дной красивой сказочки, он почти читал этот текст в ее глазах, словно на суфлерном экране, – но девочка-то принимала его бормотание за истинное колдовство!
Вадим и сам не заметил, как его шепот, постепенно набирая силу и выразительность, превратился в негромкий, сдержанный, мелодичный плач, странный гибрид мужских рыданий с песней, не свойственный ему ни по стилю ни по характеру, но тем сильнее впечатливший единственную слушательницу. Слов в этом сонге-плаче (“этот стон у нас песней зовется”) уже не осталось – только энергетика чистых эмоций.
Как видно, сегодняшние гонки, вкупе с привычным уже дневным приемом сотрудников, изрядно потрепали злосчастное мысле-облако , сколько Вадим ни отстранялся , – а может, именно поэтому. Однако его хватило, чтобы протянуться к Юле и обволочь ее сознание, словно бы туманом. Она действительно открылась Вадиму, однако глубоко проникать он не стал: во-первых, его туда не звали; во-вторых, это и не требовалось. Всеми доступными средствами Вадим выстраивал в чужом сознании некое подобие собственного, отпечаток или матрицу, чтобы укорениться там накрепко и уже по этому мостику, протянувшемуся между двумя подобиями, устремить жизне-силу , будто плазму по ионизированному каналу.
Запрокинув голову, девочка завороженно смотрела на Вадима, и сам он будто впадал в транс. Изнутри на него наползала тьма, и повинуясь ей, Вадим начал медленный танец, двигаясь в такт собственной песни. Теперь это и вправду смахивало на камланье, только вместо обычных шаманских выкрутас Вадим разворачивал длиннейшую цепь бойцовских приемов, постепенно их усложняя. Он знал, что каждый его жест, каждый взмах впечатывается во взбудораженное сознание Юли, будто прочнейшее из заклятий, и что наброшенная на девушку колдовская матрица-сеть, собственное его отражение, подпитываясь его же жизне-силой , быстро проникает в глубину ее персонального Порядка, формируя новые рефлексы. Похожим образом, наверно, поступали с жертвами садисты, только там энергия двигалась в обратную сторону, обессиливая несчастных. Зато как кейфовали убийцы!..