Место под солнцем
Шрифт:
Получив в ответ почти искреннюю улыбку, которая явно далась Ливию нелегко, Анвар кивнул.
— Ну, я пошел. Вряд ли успею сыграть в покер до отбоя, но зато подымлю. Спокойной ночи.
Умар присел на кровать и посмотрел на то, как Ливий кладет ручку между страниц тетради.
— Что это у тебя? — поинтересовался он.
— Дневник.
— А я думал, что ты пишешь письма домой. Или подружке. У тебя есть подружка?
Щеки Ливия порозовели, и он снова погладил белую кожу обложки — должно быть, это его успокаивало.
— Нет, — ответил он. — Да и писать мне некому. Точнее, есть кому, но… не очень-то хочется рассказывать сестрам и брату, что я попал в тюрьму.
Умар закивал.
— А, так у тебя есть сестры и братья. И много?
— Две сестры и брат.
— Ты старший?
— Второй по старшинству. Первой родилась сестра.
— А имя у твоей сестры есть?
— Альвис. Вторую сестру зовут Эльруния… Руна. А брата — Анигар.
— Классические имена. Вряд ли ты родился в вампирском клане, но, наверное, принадлежишь к первому поколению свободных темных эльфов. А что насчет твоих родителей?
Пальцы Ливия вцепились в тетрадную обложку.
— Их уже нет в живых. Давайте сменим тему.
— С удовольствием поговорил бы с тобой еще, но мне пора идти. Если не вернусь в камеру до отбоя, у меня отнимут права свободного заключенного.
— Свободный заключенный? Что это значит?
— Это значит, что я могу практически беспрепятственно передвигаться по тюрьме. К примеру, приходить сюда, в лазарет. Иногда помогаю доктору Самуэлю с пациентами.
— Вы врач?
— Не по образованию, если ты об этом. — Умар поднялся на ноги. — Завтра вернусь. Принести тебе что-нибудь? Помимо сигарет?
Ливий смущенно улыбнулся.
— У вас есть книги?
— Книги?..
— Здесь скучно. А я люблю читать.
— Спрошу у надзирателей, которые живут в городе. Там есть библиотека. Что ты обычно читаешь?
— Буду рад мемуарам исторических личностей или биографиям великих полководцев. Но научная литература меня тоже устроит. Или классика.
— Странный ты, дружок. Все у меня просили: дурь, порнографические картинки. Но биографии великих полководцев и классику? Черт с ним. Хочешь книги — пусть будут книги.
Глава двенадцатая. Ливий. Прошлое
1962 год
Багдад, Ирак
— Я работаю тут больше десяти лет, но еще никогда так не радовался освобождению заключенного. Будто с десяток заноз из задницы достал, ей-богу. Моя воля — сидел бы ты в одиночке все четыре с половиной года, Хиббинс, и не портил бы остальным кровь.
— Взаимно сынок. Если честно, я люблю доводить начатое до конца, и с не меньшим удовольствием провел бы в ваших стенах еще шесть месяцев, но уж коли начальник тюрьмы решил сделать мне подарок, кто я, чтобы говорить «нет».
— Подарок он сделал не тебе, а нам. Сюда, направо.
Надзиратель открыл перед Ливием железную дверь, за которой находился так называемый «коридор свободы» — участок тюрьмы, позволяющий обойти помещения с камерами. Халиф, успевший переодеться и воспользоваться услугами здешнего парикмахера, нес на плече небольшую дорожную сумку и размышлял о том, что делать дальше. Вряд ли ему предоставят машину с личным водителем, без которой до виллы Эоланты не добраться. Денег не было даже на еду, не говоря уж о возможности заправить автомобиль, если он им обзаведется. В Багдаде он бывал несколько раз, но с проводниками, и вряд ли быстро сориентируется на улицах. Оставалось надеяться на чудо. Или плюнуть на все и отправиться в пешее путешествие. Какой бы дикой ни казалась Ливию эта мысль, он был готов идти несколько дней без остановки, обходясь без пищи и воды.
С момента встречи с Эолантой прошло две недели, и для него они растянулись на несколько вечностей. Он почти не спал, отказывался от еды, отдавая ее сокамерникам, потерял интерес к книгам и игре в покер, не реагировал на нападки других заключенных. Асад и Эмир испугались, что друг подхватил серьезную болезнь — иных объяснений тому, что за четырнадцать дней он ни разу не сцепился языками с кем-то из заключенных и не притронулся к своему ножу, не нашлось. И с каждой минутой Ливий убеждался в том, что это правда. Он болен, его болезнь развивается чертовски быстро и пожирает трезвый рассудок, оставляя только воспоминания и предвкушение новой встречи с этой странной женщиной. Чем она отличается от других? Как ей удалось его зацепить? Почему он думает о ней двадцать четыре часа в сутки, не может выбросить из головы ее лицо, ее глаза, ее прикосновения? Почему вспоминает запах ее духов? В нем боролись два одинаково сильных, почти нестерпимых желания: вернуть контроль над своими мыслями и послать контроль ко всем чертям, окунувшись в омут с головой. И, хотя борьба еще не завершилась, Халиф знал, которое из желаний победит.
— Как там на улице, солнечно? — спросил у надзирателя Ливий. — У меня глаза болят от солнечного света. Знаешь, что случилось с моими очками? Я наступил на них, когда ребята на иракской таможне заламывали мне руки. И это после того, как я выразил готовность пойти с ними и пообещал не сопротивляться.
— Да-да, — кивнул спутник. — Знаю я твои обещания, Хиббинс. А они не просто так работают на таможне. Таких, как ты, видят насквозь. На их месте я бы двинул тебе в челюсть пару раз. Когда вижу мужиков с милой мордашкой, так и хочется их разукрасить.
— У тебя проблемы с немотивированной агрессией, сынок. Ты должен наладить отношения с отцом. Обида пополам с гневом — тяжкая ноша.
Надзиратель ткнул его в спину дубинкой.
— Я тысячу раз просил не обращаться ко мне «сынок».
— Между прочим, у меня больная спина.
— Не припомню, чтобы ты жаловался на больную спину, когда избивал Гасана Хабиба. Иди вперед и помалкивай. Еще пять минут — и я навсегда от тебя избавлюсь.
— Совсем забыл. Мне нужно позвонить. Снаружи есть телефон?
— Нет, только внутри. Шагай, пока не получил по шее.
— Я должен поговорить с приятелем. Иначе придется ночевать на улице.
Тяжело вздохнув, надзиратель повернул назад.
— Хрен с тобой. Пройдем через коридор, где находятся камеры. Предупреждаю: если выкинешь глупость, отхватишь тумаков.
***
Увидев Ливия с почетным эскортом, заключенные подошли к решеткам камер и загалдели, перекрикивая друг друга, но быстро успокоились, стоило надзирателю на них прикрикнуть. Единственным, кто остался на месте, был Гасан Хабиб, двухметровый детина с широкими, как у портового грузчика, плечами, и не обезображенным интеллектом лицом.