Место под солнцем

Эльберг Анастасия Ильинична

— Хорошо, — кивнула Брике. — Оставляю тебя за главного. Вспомним былые дни.

— Я не подведу, моя госпожа.

— Пойду собирать вещи. — Она подозвала одного из охранников и кивнула на сумки. — Помоги мне унести эту тяжесть, дорогой.

Когда за хозяйкой закрылась дверь, Рамон оправил манжеты рубашки и вновь оглядел женщин — на этот раз, оценивающе.

— То есть, — подытожил он, — все они наши.

— Именно так. Лучшие дамы в здешних краях. Большую часть я отбирал сам. Выполнят любой каприз, каким бы изощренным он ни был. У тебя есть изощренные капризы?

Друг улыбнулся с видом кота, поглядывающего на оставленную без присмотра банку с жирной свежей сметаной.

— И не один. А когда я закончу, то придумаю новые. Ты, — он указал на рыжеволосую девицу в лимонных шелках. — Как тебя зовут?

— Луна, мой господин, — ответила та, скромно опуская глаза.

— До ужина у нас есть минимум полчаса, и ты сможешь меня развлечь.

— Отличный выбор, — похвалил Ливий. — Миледи владеет тайным искусством восточного массажа с маслами и горячими камнями. Клиенты готовы платить ей двойную, а иногда и тройную цену.

Рамон взял Луну под руку.

— У тебя природный талант управляющего борделем, Халиф.

— Всегда к твоим услугам, друг мой.

Гвендолен обиженно выпятила нижнюю губу.

— А как же я? — спросила она у Ливия.

— Тебя подадут на десерт.

***

— Подай-ка мне вон ту шкатулку, солнышко. Нет, черную, которая поменьше. В большой — табачная смесь для трубки.

Гвендолен подала Ливию стоявшую на прикроватном столике шкатулку из черного дерева и вновь улеглась на спину поверх шелкового покрывала.

— Когда мадам вернется, расскажу ей, как чудесно мы провели время, — мечтательно протянула она.

— Подарок и вправду удался, — отозвался сидевший в кресле у окна Рамон. Он успел одеться и время от времени делал глоток вина, старательно водя ручкой по странице маленькой записной книжки в кожаном переплете.

Халиф достал из шкатулки щепотку белого порошка.

— Рад, что ты оценил. Я уже начал переживать, что после Треверберга здешние женщины покажутся тебе недостаточно изысканными.

— Не смеши. Женщины везде одинаковые.

— Неправда! — возмутилась Гвендолен. — Ты можешь объездить весь Ближний Восток, но в заведении мадам они лучше всех.

Друг перевернул страницу записной книжки и призадумался.

— Конечно, миледи. Как звали ту темнокожую, с золотыми браслетами на щиколотках?

— Саломея, — подсказал Ливий. Он вдохнул порошок и сжал переносицу большим и указательным пальцами, пережидая головокружение. — Брике пополняла запасы моих снадобий. При случае спрошу у нее, где она это достала. Куда уж Змею с его забористой азиатской дурью.

Гвендолен приподнялась на локтях.

— Господин позволит мне попробовать? — спросила она с надеждой.

— Нет. Иначе ты не слезешь с меня еще несколько дней, а силы у твоего господина уже не те. Я принимаю это в терапевтических целях. Для бодрости. Что ты там записываешь, Рамон?

— Имена дам, которыми ты меня угощал, — ответил друг, не поднимая головы. — Не лезь не в свое дело и дай мне закончить.

Ливий неторопливо оделся и подошел к большому напольному зеркалу для того, чтобы уложить растрепавшиеся волосы. Гвендолен следила за ним полным тоски взглядом, свернувшись клубком под простыней.

— Мой господин уже уходит, так скоро, — сказала она.

— Мы веселились три дня. Я должен хотя бы ради приличия открыть наши двери гостям. Деньги сами себя не заработают.

— Но в моей постели ты провел всего лишь несколько часов…

— И скоро вернусь. Не испытывай мое терпение, женщина. И предупреждаю: не смей открывать шкатулку. Для твоего же блага.

Гвендолен хищно улыбнулась.

— Поговорим об этом, когда ты вернешься, мой господин.

— Оденься и приведи себя в порядок. Ты тоже пойдешь работать. Рамон, хватит маяться дурью. Ты на полном серьезе записываешь имена всех женщин, которых отымел?

— Я уже просил тебя не лезть не в свое дело.

— Зачем ты это делаешь?

— Чтобы их запомнить, естественно.

— Боюсь, в твоем случае это невыполнимая миссия. Скоро ты начнешь коллекционировать записные книжки, и тебе понадобится огромная библиотека.

Рамон глянул на наручные часы.

— Как насчет ужина? Я проголодался.

Ливий вернул расческу в потайной карман пиджака и критически оглядел свое отражение в зеркале.

— Не понимаю, как ты вообще можешь думать о еде после трех суток непрекращающегося секса. Я бы отдал все за то, чтобы проспать двенадцать часов, а потом выпить вина и заснуть снова.

— Любой на моем месте решил бы, что ты стареешь, но я спишу все на десять лет тюрьмы. Еще пара-тройка таких сюрпризов — и ты вернешь себе былую форму.

— Буду ориентироваться на твой пример как на недостижимый идеал. Я могу заработать в десять раз больше денег, но в умении трахать каждый столб ты навсегда останешься номером один.

Гвендолен, успевшая одеться, небрежным жестом взбила волосы и взяла с туалетного столика крохотную бутылочку с духами.

— Я думаю, вы нашли друг друга, — рассмеялась она. — Моя матушка говорит, что не каждому дано встретить родственную душу. Как вы познакомились?

— В тюрьме, — ответил Ливий.

— Иногда мне кажется, что вне тюрьмы ты еще ни с кем не знакомился, — вставил Рамон, откладывая записную книжку.

— Между прочим, я оказал тебе большую услугу, — напомнил Халиф. — Можно сказать, спас твою задницу.

— Услугу ты мне и вправду оказал, но насчет последнего я бы не говорил так уверенно.

— Теперь самое время честно рассказать леди о том, что через три дня ты сбежал, оставив меня в одиночестве и даже не поблагодарив. Слава богам, до конца срока мне оставалось каких-то четыре месяца. И вот спустя полгода я прихожу на прием в посольстве, Гвен. И кого я там встречаю? Этого прохвоста. Он пьет шампанское, улыбается и излучает счастье. Я подхожу к нему и говорю: «Мистер Ковалев, полагаю?». А он делает такое лицо, будто впервые меня видит, и отвечает по-русски: «Здравствуйте, мы знакомы?».