Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе
Шрифт:
А вот пример, где Эпиктет ставит под сомнение собственный путь к стоической идее, что мы свободно распоряжаемся своим разумом, а не разум распоряжается нами:
Эпиктет. Беседы, 4.1.66–71
– Когда ты хочешь, чтобы тело было целым и невредимым, от тебя ли зависит это или нет? – Не от меня. – А чтобы было здоровым? – Тоже нет. – А чтобы было красивым? – Тоже нет. – А чтобы жило или умерло? – Тоже нет. – Следовательно, тело есть чужое, подвластное всему более сильному. – Допустим. ‹…› – Так нет ли у тебя ничего независимого, того, что от тебя только зависит, или есть у тебя что-то такое? – Не знаю. – Так смотри вот таким образом и рассмотри это. Может ли кто-нибудь заставить тебя согласиться с ложным? Никто. – Следовательно, в вопросе о согласии ты неподвластен помехам и неподвластен препятствиям. – Допустим. – Ну а влечься к тому, к чему ты не хочешь, может ли кто-нибудь принудить тебя? – Может. Ведь когда он угрожает мне смертью или оковами, то принуждает меня влечься. – Так если ты с презрением будешь относиться
Процитированные диалоги, безусловно, можно считать сократическими. Эпиктет доводит утверждение ученика до абсурда или же показывает, что оно противоречит другим его собственным допущениям. Но есть, однако, и различия. В отличие от Сократа, Эпиктет менее склонен требовать от собеседника дефиниций или абстрактных утверждений, а затем оспаривать их. Скорее, он предпочитает напрямую следовать за этическими догадками своих учеников, а также посредством вопросов акцентировать те моменты, понимания которых ему хочется от них добиться. Он не стремится к апории; у него уже есть мнение относительно правильного и неправильного взгляда на проблему, и он лишь старается подтолкнуть своих слушателей к таким же результатам. Обычно его темы более конкретны, вопросы не так сложны, а результаты более практичны, чем те, что получал Сократ у Платона [213] . (В этих отношениях он больше напоминает ксенофонтовского Сократа.) Тем не менее по своему духу подход стоиков очень напоминает метод Сократа. Они не призывают ученика принять на веру ту или иную истину. Они апеллируют к его опыту, а потом говорят: «Тебе не кажется, что?..» или «Не считаешь ли ты, что?..»
213
Более подробный анализ см.: Brennan, Socrates and Epictetus, p. 286–291.
В моей книге уже говорилось о том, что привычка задавать сократические вопросы в значительной степени предназначена и для внутреннего диалога. Эпиктет тоже так считал [214] .
Эпиктет. Беседы, 2.1.32
Поскольку [Сократ] не всегда мог иметь опровергающего его мнения или опровергаемого в свою очередь, он сам себя опровергал и исследовал, и всегда с пользой упражнениями развивал хотя бы одно какое-нибудь общее понятие.
Эпиктет. Беседы, 1.30.1–3, 5–7
Когда ты являешься к кому-нибудь из высокопоставленных, помни, что и другой сверху видит все происходящее и что ты должен быть угодным более ему, чем этому человеку. Так вот, тот другой спрашивает тебя: Изгнание, тюрьму, оковы, смерть, бесславие чем называл ты в школе? – Я – безразличными вещами. – Ну а сейчас чем ты их называешь? Изменились ли они? – Нет. – Ну а сам ты изменился? – Нет. ‹…› Входи, стало быть, со смелой уверенностью и памятуя обо всем этом, и ты увидишь, что такое молодой человек, приучивший себя к тому, что следует, среди людей, не занимавшихся приучением себя к этому.
214
На это обращает внимание Лонг: A. A. Long, Socrates in Later Greek Philosophy, p. 373.
Порой Эпиктет довольно резок со своими учениками. В современных учебных заведениях такой подход не очень приветствуется. Однако, как и у Сократа, подобная резкость уместна, если вы работаете не над чужими, а над собственными ошибками.
Эпиктет. Беседы, 2.16.32
«Когда же увижу я опять Афины и Акрополь!» Несчастный, разве тебе недостаточно всего того, что ты видишь каждый день? Можешь ли ты увидеть что-нибудь лучше или величественнее солнца, луны, звезд, всей земли, моря?
Эпиктет. Беседы, 2.16.11–14
Чем дорожим мы? Тем, что относится к внешнему миру. Чем серьезно заняты мы? Тем, что относится к внешнему миру. И мы еще недоумеваем, как это мы страшимся или как это мы беспокоимся? Что же может быть, когда мы что-то предстоящее считаем злом? Мы не можем не страшиться, мы не можем не беспокоиться. И мы еще говорим: «Господи боже, как бы мне не беспокоиться?» Глупец, разве нет у тебя рук? Разве не сделал их тебе бог? Сиди теперь и молись, чтобы у тебя не текли сопли! Ты лучше высморкнись и не вини. Что же, здесь он тебе ничего не дал? Разве не дал он тебе стойкости, не дал тебе величия духа, не дал мужества?
Непротиворечивость. Как мы видели в главе 7, Сократ рассматривает логическую непротиворечивость как критерий истины и залог душевного спокойствия. Люди, которые высказывают противоречивые мнения о чем-либо, не в ладах со своим собственным разумом.
Горгий, 491b
СОКРАТ. Ты коришь меня, что я постоянно твержу одно и то же, а я тебя – наоборот, что ты никогда не говоришь об одном и том же одинаково.
Подобные высказывания подтверждают вывод Властоса о том, что Сократ «в собственном поиске истины считает согласованность наивысшей целью» [215] .
215
Vlastos, Socratic Studies, p. 27.
Эпиктет. Беседы, 2.26.4–7
Искусен в рассуждении, а он же и в побуждении и опровержении, тот, кто умеет показать каждому то противоречие, вследствие которого он ошибается, и ясно представить ему, как он не делает того, что он хочет, и делает то, чего он не хочет. Ведь если показать ему это, он сам по себе отступит от этого. А до тех пор, пока не покажешь, не удивляйся, если он остается при этом. Он ведь делает это по своему представлению о правильности. Поэтому и Сократ, полагаясь на это умение, говорил: «Я никого другого не привык приводить в свидетели того, что я говорю, а мне всегда достаточно собеседника, и его мнение спрашиваю я, его призываю в свидетели, его одного достаточно мне вместо всех». Он ведь знал, чем движима обладающая разумом душа: она склонится, как чаша весов, хочешь ты этого или нет. Покажи разумной верховной части души противоречие, и она отступит от него. А если ты не покажешь, то вини скорее самого себя, чем не убеждающегося.
О последовательности как признаке истины говорит также и Сенека.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 20.5
Если я захочу отказаться от старых определений мудрости и обнять всю человеческую жизнь, то смогу довольствоваться таким правилом: что есть мудрость? Всегда и хотеть, и отвергать одно и то же. И незачем тебе даже вводить ограничение, говоря, что желать надо честного и правильного: ведь ничто другое не может привлекать всегда.
Такое отношение очень напоминает сократическую позицию, рассмотренную в главе 6: все ложное, во что вы верите, в конечном итоге войдет в противоречие с истинами, которые вам уже известны. Эпиктет, по-видимому, придерживался аналогичной точки зрения; именно в этом ключе он рассуждал о врожденном моральном чувстве, на которое люди могут опираться, вынося собственные суждения о том или об этом. Поскольку истины никогда не входят в противоречие друг с другом, согласованность убеждений после длительной проверки служит признаком того, что они верны [216] . И наоборот, непоследовательность – признак разума, недостаточно постигшего истину, как можно заключить из приведенного выше отрывка из «Горгия». Аналогичным образом трактовал последовательность в суждениях и Сенека.
216
Параллели между взглядами Эпиктета и этой интерпретацией эленхоса (предложенной Властосом) подробно рассматриваются Лонгом. См.: A. A. Long, Epictetus, p. 79–84.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 95.57–58
Спокойствие достанется на долю только тем, кто пришел к незыблемым и твердым суждениям, а остальные то и дело вновь берутся за прежнее, с чем покончили, и так мечутся между отказом и желанием. А причина метаний – в том, что для руководимых самым ненадежным вожатым, молвою, ничто не ясно.
Добродетель и счастье. Стоики в целом разделяли этические взгляды Сократа, изложенные в главе 14, но в некоторых случаях они пошли еще дальше [217] . В предыдущей главе отмечалось, что философ-сократик рассматривает достижение эвдемонии – счастья, хорошей жизни – как конечную цель. Еще мы увидели Сократа утверждающим, «что из всех остальных вещей ничто не есть ни добро, ни зло, а вот из этих двух – мудрости и невежества – первая есть благо, второе же – зло» [218] . Стоицизм тоже эвдемонистическая философия; стоическое учение о хорошей жизни очень напоминает сократическое, а возможно, даже совпадает с нею [219] .
217
Подробнее см.: Brown, Socrates in the Stoa; Striker, Plato's Socrates and the Stoics.
218
Евтидем, 281е.
219
Анализ свидетельств этого в диалогах см.: Annas, Virtue as the Use of Other Goods.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 71.32
Преподать его [учение] можно быстро и в немногих словах: есть одно благо – добродетель, и помимо нее благ нет; добродетель заключена в лучшей, то есть разумной, части нашего существа.
Сократ тоже пришел к выводу, что богатство и здоровье сами по себе благами не являются. Все зависит от того, как они используются. Мы уже сталкивались с примерами такой точки зрения; вот еще один: