Между нами секрет

Саммер Катя

Перед глазами одна за другой сменяются две совершенно противоположные по шкале эмоций сцены – злые крики глушат вспышками широкую улыбку, что принесет еще много слез. Я вспоминаю, как все было: как растаяла, когда на следующий день после ссоры Ярик пришел извиниться, как обрадовалась, дура, когда заступился в школе, как ни с того ни с сего поехал со мной на автобусе. Вспоминаю, каким милым казался, когда пригласил составить компанию в поездке на дачу, которая, как выяснилось, принадлежала его маме. Это была дата ее смерти, мне стало жаль Ярика.

Хотя

кому я вру? Я так обрадовалась подвернувшемуся поводу остаться с ним наедине! Счастливей чувствовала себя только тем же вечером, когда разразился ужасный ливень и мы застряли. В доме. Одни. В то время я не догадывалась, чем это может обернуться, что это коварный план Жарова. Поэтому не прогнала, когда пришел согреть – эгоистично вырывала у судьбы каждый миг с ним.

Той ночью было много поцелуев, я была почти готова пойти дальше. Мне казалось, Ярик тоже, но… Тогда я подумала, наверное, сделала что-то не так, может, отпугнула неопытностью. Позже я была благодарна, что не довел дело до конца. Ведь если бы мы… Господи боже мой, я и сейчас не могу без красных щек подумать о сексе! Если бы мы переспали, вряд ли бы я вообще себя собрала.

– Спор был, – рушит тяжелой правдой воздушные замки. – Я хотел выйти, забить, но…

Ненавижу то, как прогибается память под Ярика, выдавая желаемое за действительное. Напоминаю себе, что Жаров виноват, хоть и началось все с меня. Напоминаю, как позировала в нижнем белье перед зеркалом в ванной с выпрыгивающим от страха и возбуждения сердцем. Как трясущимися руками не попадала по кнопкам и искусала губы, гадая отправлять или нет. Почему? Нет, я не думала о последствиях, просто не считала себя красивой в полуспортивном белье и с вечно бледной кожей: пока все загорали на пляже, я, как всегда, репетировала под Чайковского.

– Я отправил фотографию Платону, за это давно стоило извиниться. Прости, – наконец слышу то, о чем мечтала.

Да только легче не становится, накатывает новая волна. Не истерики, нет, какой-то тихой грусти, что беззвучно стекает солью по щекам.

– Когда я вернулся и увидел тебя… сопливую, с красным носом, – который я очень старалась замазать, но, видимо, бесполезно, – я удалил сообщение.

Но?

– Платон не успел прочитать, но… у него оказалось включено автосохранение, фотография осталась в памяти. У нас с ним были свои счеты. Ты пострадала из-за меня.

– Ты не защитил меня, – бормочу приглушенно. – Они говорили жуткие вещи, но ты не заткнул никого из них. Ты просто ушел с победой над… как ты сказал? Зарвавшейся соплячкой?

Поднимаю голову, яркий свет режет глаза. Набираюсь сил оттолкнуть Ярика, толкаю. Меня шатает без опоры, но я намеренно отступаю дальше.

– Я доверилась тебе. Я сказала, что люблю.

Вспоминаю в прямом смысле сопливые объятия, его ласковые глаза, когда температура сжирала меня. Неужели я бредила?

– Я пытался… Блть, это фото было уже везде! Потом я торчал у директора с этим ублюдком, – говорит, видимо, о Платоне. – А после твоя мать не пустила меня. Я чуть не сдох, пока ты захлебывалась рыданиями в своей комнате!

– Не сдох, – снова завожусь, потому что дурацкие слезы никак не перестанут литься.

Дальше Жаров мог не продолжать, историю я и без него знала: меня отправили к бабушке, а его – подальше от меня. Отчим ничего слышать не хотел, уверенный, что Ярик таким образом желал насолить именно ему и моей маме. Думал, сынок бесился из-за того, что они съехались. Видимо, Жаров соврал, что скачал фото с моего телефона или компьютера, потому как дядь Вова и мысли не допускал, что между нами что-то было. В отличие от мамы.

Последующие события известны и подавно: мне было не по-детски хреново, я бросила танцы и перевелась в другую школу, где меня не звали шлюхой, подстилкой и извращенкой, намекая на связь с братом, пусть и сводным.

– Я звонил.

– Не помню.

Хотя из той злосчастной недели я не помню ровным счетом ничего. Кажется, в истерике разбила телефон, потому что мама позже приехала с новым.

– У тебя сейчас такие яркие глаза, – сбивает с толку. Снова! – Всегда, когда злишься, такие.

– Они серые.

– Ярко-голубые.

В этот миг я ненавижу Ярика даже чуточку больше. За то, как точно подмечает детали: мои глаза и правда иногда меняют цвет на фоне зелени, от лишней порции алкоголя. Ну или когда раздирает злость.

А чего ты бесишься? Хотела правду – получай! Нужны же были ответы, как глоток воздуха, так жри! – ору в мыслях. Я себе в эту минуту главного персонажа «Сплита» напоминаю со всеми этими альтер эго в голове: какая-то часть меня в бой рвется, другая обниматься хочет, третья просто на бицепсы Жарова залипает. Пора руководить бездумной толпой.

– Блиц-опрос, и я больше тебя не потревожу.

– Ты можешь продолжать трогать и не только на словах, – выдает с самодовольной ухмылкой, но я затыкаю восторженные крики падких на лесть других моих «я».

– У тебя есть девушка? – Прямо в лоб и наотмашь.

Улыбка спадает с красивого лица, даже родинка будто сникает. Ярик молчит, вздыхает. Молчание – знак согласия, так ведь?

– Ладно. Ты собираешься вернуться в Америку?

Пауза дает ложные надежды, но уже скоро бросает лопатками об камни. С размаху.

– Скорее всего.

– Тогда зачем это все? – взрываюсь, когда пытается подойти. – И не делай вид, что не понимаешь, о чем речь! Зачем?

Кажется, что мой голос разлетается на километры, скользит вдаль по воде.

– Когда ты не маячишь перед глазами, задаюсь тем же вопросом.

Жаров стирает в невидимую пыль расстояние между нами. Один миг, два прыжка, и он рядом! Тянется поцеловать, пытается поймать губы, но так просто не выходит. Я отворачиваюсь, толкаюсь. Он не берет силой, но продолжает настаивать. Рычит, ведет языком влажную дорожку вдоль шеи.