Межесвет
Шрифт:
— На сегодня достаточно.
— Но почему? — принялась канючить Дейдре. — Так мало!
— Хорошо. — Лиандри сжалилась над ней, ссыпала в ладонь горстку травы и протянула девушке. — Но теперь ты сама.
Госпожа Келлер не стала возражать.
— Тебе нравится Ланн? — спросила она в перерыве между затяжками.
— Что, если так?
— Как мне его соблазнить? Ты говорила, что умеешь это делать.
— Никак, — пожала плечами ведьма. — Его сердце принадлежит другой, и уж поверь мне, женщин редко любят так сильно. Честно говоря, я ей немного завидую.
Дейдре облизала мундштук кончиком языка. Вот оно как. Лиандри, видно, уже попытала счастья с Ланном и потерпела поражение. Но Дейдре, как бы там ни было, знатная аристократка и дочь богача, к которой около года благоволил сам король, и у нее намного больше шансов на успех.
— И где же она сейчас?
— Неизвестно. Она от него сбежала.
Дейдре рассмеялась.
— Это упрощает дело, — с улыбкой сказала она.
— Смотри, как бы она не вернулась.
— Мне-то что?
— Она ведьма, — сказала Лиандри, — как и я. Отдай трубку.
Дейдре неохотно выпустила трубку из рук. После нескольких глубоких вдохов в голове прояснилось, но девушку все еще немного качало, и Лиандри помогла ей спуститься с крыши, а затем испросила разрешения побыть в одиночестве. Просьба была всего лишь формальностью, Дейдре не имела права приказывать ведьме и прекрасно это знала. На ужин Лиандри тоже не явилась. Госпожа Келлер, сидя за длинным столом по левую руку отца, не спускала глаз с Ланна, у которого, несмотря на ошеломляющее разнообразие яств, не было аппетита. Его взгляд блуждал по комнате, ни на чем не задерживаясь, в том числе на юной Дейдре в роскошном платье цвета сочных апельсинов. Глубокое декольте подчеркивало полную грудь, чересчур крупную для ее возраста и сложения, и девушка специально низко наклонялась над столом, по привычке прислуживая отцу, позволяя всем желающим рассмотреть ее внушительные достоинства. Стыд был ей неведом. Дейдре привыкла, что красоту нужно демонстрировать, а не скрывать под слоями кружев.
Все ее старания оказались напрасны: Ланн был околдован кем-то другим. Снова ведьма, подумала Дейдре, но вслед за мимолетной вспышкой гнева пришло осознание собственного бессилия. Она не могла быть врагом тем, кто облечен властью, в сотни раз более могущественным, чем она сама: по той же причине госпожа Келлер не возненавидела короля. Дейдре была по-своему простодушна и все еще питала надежды на возвращение в Аверну Лиму, а на Ланне было рано ставить крест. Сидящий напротив человек был одинок, подобно ее отцу, в его глазах затаилась печаль; а скорбящий, как известно, нуждается в утешении.
В тот вечер Дейдре не представился случай остаться с Ланном наедине: после ужина он ушел вместе с отцом, чтобы продолжить незаконченный разговор. Логан привел его в ту же потайную комнату, в которой, как надеялся старик, стены не имели глаз и ушей. Там хранились его воспоминания, покрытые пылью, фрагменты из жизни, которую он хотел бы вернуть. Ульцескор попросил портрет своей семьи, и после минутного колебания Логан отдал ему картинку. Эта вещь была ему дорога.
— Ты говорил с сестрой? — спросил Логан. У него еще не было возможности увидеться с Лиандри, хотя Дейдре души в ней не чаяла и практически все время проводила с ведьмой. Ланн покачал головой: его внимание было сосредоточено на портрете. — Почему?
— Не думал, что скажу это когда-то, но я боюсь последствий. А если это известие всколыхнет в ее сердце что-то, чему лучше остаться нетронутым? Что, если она захочет… — Ланн умолк. Старик терпеливо ждал продолжения. — Она больна.
— Мы все больны, Ланн.
— Вы не понимаете. Она сама — болезнь. Мне хочется думать, что я контролирую ее и смогу удержать от насилия, но это чересчур самонадеянно. Я не уверен. Она из Вираго, сильнее ее только дис, утратившие плоть и парящие где-то за пределами материальных пространств. Скажите мне, Логан, что стало с моим отцом? Должна же быть какая-то причина, по которой ему отсекли голову. Королей казнят только за измену.
— За тиранию. Шпионаж. Насилие над членами царственного дома.
— Что же это было? Он угнетал аристократов? Продавал оружие на Альвийские острова? Искалечил своего брата?
Логан издал тяжелый вздох и сел на кровать.
— Твои дядья плохо кончили, а отец женился на танцовщице без роду и племени. Твой дед, тогдашний король, был уже довольно стар, и потеря сыновей не могла не сказаться на его рассудке. Он вбил себе в голову, что союз с твоей бабушкой посеял в роду семена безумия и что все его дети заражены, в том числе твой отец. Но только не Ирвин Август. Дитя от второго брака, он единственный был чист. Два сводных брата лежали в могиле, остался только один: кто бы упустил такую возможность, когда на кону стояло целое королевство? Но одних подозрений было недостаточно, а Рен не подавал признаков умственного недуга. А потом родился ты, и он стал растерянным, замкнутым, подолгу не выходил из своей спальни. Навещал твоего дедушку и сидел у его постели, как будто извинялся за что-то, еще не совершенное. Приходил один, по ночам. Перед одним из таких визитов Ирвин Август вложил ему в руку нож.
На шее Ланна дрогнула жилка, он напрягся, стиснув руки в кулаки.
— Он убил своего отца и короля? — спросил ульцескор.
— Успокойся, Ланн. Ничего не случилось, но король испугался. У Рена отняли право наследования. А после смерти твоего дедушки и коронации Ирвина Августа было проще простого лишить его еще и головы. — Логан подошел к столу, наполнил кубок вином и промочил горло. Он сознательно давал ульцескору время переварить услышанное. — Но есть кое-что еще, что ты должен знать. Имя человека, одурманившего твоего отца.
— И вы никому не сказали?
— Я слаб, Ланн. Я и тогда был слабым. Я не думал, что все так обернется, а потом было уже поздно. Некого было спасать.
— А меня? Мою сестру?
Логан промолчал.
— Так кто это, ведьма?
— Нет, не ведьма. — Старик сделал еще один глоток, собираясь с духом. — Это был я. Я показал ему болота, богатые триофеном. Мы вместе вдыхали этот газ, хотя тогда я не знал, что это может привести к смертельному исходу. Я не мог ничего доказать, но я продолжил изучать триофен и спустя годы убедился, что твой отец не был безумен. Он умирал, он чувствовал это — и не мог сказать близким.
Долгое время Ланн не знал, что говорить.
— И все это время вы торговали газом, который убил моего отца?
— У меня не было выбора. Теперь ты понимаешь? Перед казнью он был особенно плох. Он все равно бы умер — спустя месяц или два. — Маска спокойствия, которую старик с таким трудом удерживал на лице, разбилась вдребезги, кубок звякнул, выскользнув из его руки. Логан упал на колени и подполз к Ланну: дряхлый, жалкий, раздираемый чувством вины. Старик захлебывался слезами. — Прости меня. Прости. Я отдам тебе все. Даже свою дочь.