Межесвет
Шрифт:
— Что нужно делать? — тихо спросила Лиандри.
— Весь город состоит из стекла, — отозвался Ланн, продолжая напряженно глядеть вдаль, — но не Грань. Стекло можно разбить. И лед тоже можно.
— Что ты хочешь сказать?
— Грань нужно заморозить, — невозмутимо закончил он.
Лиандри вытаращила глаза, не в силах скрыть изумление.
— Но она же вздымается до самых облаков!
— Не всю, конечно. Сколько сможешь.
— Я даже не представляю, из чего она сделана.
— Тебе и не нужно это знать.
Ульцескор резко пригнулся.
— У меня нет других идей, — добавил он уже шепотом. — Ты готова попробовать?
Прошло несколько секунд, прежде чем Лиандри кивнула. Его губ коснулась тонкая бледная улыбка: впервые за все время в ее обществе их действительно что-то объединило.
Она укоротила платье, чтобы было удобно бежать. Под своими длинными одеждами колдуньи скрывали не только уродство, но и красоту: у Снежной Ведьмы оказались стройные, великолепной формы ноги. Ланн даже ощутил сожаление, что они с Лиандри не состоят в близком родстве, — такой королевой гордился бы весь Ан'Фаскар. Это снова навело его на мысли о сестре, имя которой он так и не узнал. Ланн перебирал в памяти лица, когда ведьма доложила о своей готовности. Он счел необходимым снова напомнить ей, что предприятие рисковое, но не менее опасным будет сидеть сложа руки в ожидании утра. В ее глазах застыла мрачная решимость: за Гранью Лиандри ничего хорошего не ждало, здесь же им была уготована верная смерть.
— Я сделаю все, что ты скажешь. Но я… — она запнулась, попыталась расчесать пальцами торчащие локоны и еще больше запутала их, — не уверена, что смогу остаться прежней. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Ланн изобразил на лице удивление. Лиандри прижала руку к груди.
— Что-то не так во мне. Я чувствую это уже сейчас. Я как сломанный инструмент… — Она вскинула глаза на ульцескора. — Когда они придут, ты не отдашь меня. Обещай мне.
— Экзалторам? — догадался он. Немного помедлил и сказал: — Ты принадлежишь Гильдии, ты не моя. Я не могу принимать такие решения. Ты даже не мой контрактор.
— А как же доброта? Простое человеческое милосердие?
Колкость достигла цели. Когда Ланн ответил, в его голосе звенел металл:
— Ты делаешь это не ради меня, а ради нас двоих.
Она сдалась без боя.
— Ладно. Но знай, Ланн… — Лиандри воздела руки к небесам, позволяя Веспере омыть их мертвенно-бледным светом, — знай, что я падаю.
Ланн понял, о чем она говорила, но это случилось многим позже.
Живые в царстве мертвых, они шли рука об руку, как влюбленные, и каждый делал то, что должен был: смотрел в оба. Доверие между ними на короткое время стало безграничным, любой жест или взгляд расценивался как предупреждение об угрозе. Они стали единой тенью, скользящей под луной, тихим шорохом во мраке ночных улиц, размытым отпечатком на темной воде. Они видели рефиайтов, но те их не замечали.
Лиандри прижала руку к мерцающей стене Грани, медленно и осторожно, как кладут ладонь на горящий детский лоб. Прислушалась к чему-то, подвигав пальцами и закрыв глаза. Ее лицо отразило сосредоточенность.
— Эта вибрация, — спустя время сказала Снежная Ведьма, — похожа на биение сердца. Неторопливое, размеренное стаккато. Она отрывисто дышит, заглатывая воздуха больше, чем могут вместить легкие. В этой стене пульсирует жизнь, вот что я хочу сказать.
— Давай опустим эти подробности, — нетерпеливо произнес Ланн, — надеюсь, ты не забыла, что я умираю?
Лиандри обернулась и испытующе взглянула на него.
— Ты вовсе не выглядишь больным.
Он промолчал, чтобы не грубить, хотя чувствовал себя значительно лучше, чем в момент пробуждения. Немного покалывало кисти рук под повязками — вероятно, бинты были пропитаны какой-то антисептической дрянью. Соображал он неплохо, ум был ясен и чист, тело слушалось практически безотказно, редко давая слабину вроде дрожи в руках или приступов вялости, и только перед глазами иногда словно пробегал черный фантом. Со всем этим Ланн мог совладать.
— Принимайся за дело.
Он притиснул ее руку к стене, накрыв своей ладонью. Лиандри вскрикнула от неожиданности, кончики тонких пальцев слегка покраснели, будто от холода. Мгновением позже под ведьминой дланью возник инеевый орнамент: белые завитки заструились вверх по стене, подобно тому, как виноградные лозы карабкаются навстречу солнцу, цепляясь за опоры. За первым слоем ледяных кристаллов последовал второй, и Ланн отдернул руку, начинавшую цепенеть. Перед его взором вырастал целый город: Лиандри не просто умела колдовать, она делала это виртуозно. На миниатюрных улицах бушевала метель, шпили башен были острыми, как иглы, а стекло из тончайшего льда могло разбиться, если стукнуть по нему кончиком ногтя. Ланн заглянул в крошечное окно и, увидев в нем скорбное личико, неистово затряс головой в попытке отогнать наваждение. Ему померещилось, что девочка плачет. Он не пробовал остановить Лиандри, не велел ей прекратить это безобразие и просто заморозить стену; не мог. Его потрясло ее мастерство, отобрало у него дар речи и способность двигаться. Фантазия ведьмы нарисовала разрушенный форт на окраине города, группку детей, беззаботно игравших в снежки, труп нищего под высоким резным окном.
Лиандри была художницей, ваятелем, автором и всеми его героями одновременно. Все то, что Ланн знавал о ней ранее, никак не вязалось с ее ошеломляющим умением творить. Она беззастенчиво торговала своей красотой, но ее разум был далек от греха. Той малышкой, что он увидел в окне, была Лиандри: дитя, чересчур смышленое для своих лет, которого словно в насмешку научили распутству.
И эта девочка сейчас таяла и исчезала.
— Хватит, — шепнул он.
Но было уже поздно. Лиандри стала снежной королевой из его сна.
Несколько рефиайтов стояли неподалеку, странно щурясь и не решаясь приблизиться. Ланну не нужно было обороняться: Вираго ослепила их, своих недавних друзей. Ее глаза ярко горели, разгоняя тьму, будто Лиандри носила серьги ульцескора, кожа сделалась белее инея, уста посинели, как у мертвой. Ланну хотелось надеяться, что она всего лишь переусердствовала, охладив сама себя, но он знал, что это неправда. Ее лазоревый взгляд блуждал, ни на чем не задерживаясь; Лиандри чувствовала себя как человек, который только проснулся и не может понять, где находится. Ведьмы платят высокую цену за владение темным искусством, и она включает не только отказ от страстной любви.
Ему оставалось только одно. Ланн вытащил клинок и вонзил его в центр ледяного пятна, расползавшегося по стене, будто скверна. Снежный город осыпался белой пылью, слух потревожил странный шум, похожий на далекий раскат грома, стена Грани содрогнулась, хотя удар мечом был для нее сродни булавочному уколу. Ланн не привык мыслить в широких масштабах, в его сознании существовал лишь он сам, место, что он мог назвать домом, и скудная горстка избранных вроде Анцеля и Летиции ди Рейз. Остальной мир явно не стоил того, чтобы за него переживать.