Межледниковье

Тарутин Олег Аркадьевич

— А такой, что если укусит — либо концы отдашь, либо калекой останешься, иди­отом например.

— Черт с ним, если стану идиотом, попрошусь в Воркуту, — сказал я. — В самом деле — Дальневосточная лучше Гидропроекта.

С приятелем мы посетили экспедицию. Это оказалось совсем рядом с моим до­мом — в одном из подвалов громадного старого школьного здания на улице Восста­ния. Тот геолог, который на распределении должен был предъявить заявку экспеди­ции на моего приятеля, согласился похлопотать и за меня. Потом нужно было посе­тить Гидропроект — с извинением и отказом. Это был риск — заявка могучего Гидро­проекта была для распределительной комиссии

гораздо весомее заявки какой-то Даль­невосточной экспедиции.

Наступил день распределения. Увидев среди членов комиссии, помимо нашей профессуры, представителя парткома, того самого, что был главным обвинителем на нашей с Агеем выволочке в деканате по поводу самодеятельной пьесы о строи­тельстве обжещития ("В Москве прошел двадцатый съезд"), увидев того самого парткомовца, я понял, что дело мое кисло. Подошла моя очередь распределяться.

— На вас есть заявка из Геологического управления Инты, — сказал кто-то, водя пальцем по заявочному списку. — Вы согласны? Вас это устраивает?

— На меня есть заявка из Ленинградской экспедиции Дальневосто чного управле­ния, — сказал я. — Представитель экспедиции здесь, в коридоре.

— Ну, если персональная заявка ... — благосклонно начал наш профессор Погребицкий, но тут же встрял парткомовец:

— А как быть с заявкой Инты? У них постоянная нехватка специалистов вашего профиля. Или думаете, что государство даром обучало вас пять лет? Извольте-ка отработать три года! Подписывайте документы!

— А я и собираюсь отрабатывать, только геологом, а не тем, кем меня там сунут, как прошлогодних выпускников, этими, как их там...

— "Как их там!" — передразнил меня парткомовец. — Стишки небось легче писать? Про романтику да про трудные дороги, а как до дела дошло — хвост поджал и в кус­ты? Подписывайте!

— Не буду я подписывать, — сказал я, — и стихи тут ни при чем. Что мне в Инте делать, если я знаю, что там нет мест по специальности? А в Дальневосточной экспедиции...

— Подпи-и-шете! — грозно пообещал парткомец.

Преподаватели, впрочем, глядели на меня сочувственно: уж они-то знали цену подобных заявок. Туго бы мне пришлось, если бы не заглянул вдруг в дверь и не по­манил моего ненавистника некто, а поманив, не увлек бы его с собой.

— Сейчас вернусь, — пообещал, уходя, ненавистник, с таким выражением лица, точно отправлялся за подкреплением.

— Подождите в коридоре и давайте сюда вашего представителя с заявкой, — ска­зал Погребицкий.

Через несколько минут заявка Дальневосточной экспедиции была удовлетворена, и я стал ее полноценным сотрудником.

— Постарайтесь защитить диплом досрочно, — сказал спасший меня от Инты дальневосточник, — как только освободитесь, оформляйтесь у нас в кадрах и — в поле. Наши уезжают еще в мае.

О том, что после защиты мне предстоят еще военные сборы, я ему не сказал. Впро­чем, я слыхал, что их тоже можно пройти досрочно при какой-нибудь артиллерий­ской части.

Так оно и оказалось. Защитив диплом на месяц раньше срока, я оказался в Павлов­ске, в артполку, в числе двух десятков человек, таких же досрочников с нашего курса. Как мы там стажировались, будущие комвзводы управления артиллерийских батарей, я не помню. По сравнению с прошлогодними лагерями это был курорт. Ни стрельб, ни строевой, ни обязательных лекций. И отменная кормежка, и даже мертвый час, будто бы введенный в армии Жуковым. Мы загорали, болтались на стадионе (по ста­рой памяти я прихватил с собой шиповки), изредка нас зазывали на политзанятия, проводимые

для солдат, занятия весьма тоже либеральные, почти семейные.

— В прошлый раз мы проходили, — начинал офицер, налистывая нужную страни­цу в толстенном пособии, — юные годы Владимира Ильича Ленина, тогдашнего Во­лоди Ульянова. В частности, я читал вам о его разговоре с жандармским офицером. Кто желает высказаться по этому поводу? — вопрошал он дремлющую аудиторию. — Гаврилин! Что вы узнали на прошлом занятии?

Поднимался Гаврилин, парень в быту на редкость сообразительный и предпри­имчивый. Поднявшись, он молча глядел на офицера.

— Жандармский полковник, как вы узнали на прошлом занятии, сказал Ленину, тогдашнему Володе... Что он ему сказал? — офицер опускал глаза в пособие: "На что вы, молодой человек, рассчитываете? — сказал он Володе. — Перед вами стена". Что он имел в виду, что подразумевал под словом "стена"?

— Царский строй, — отвечал Гаврилин, полон скуки.

— Правильно, царский строй. А Володя что ответил? Что Володя-то ему в ответ? "Стена, да..." Какая стена? — клещами тянул старлей ответ из упрямого солдата.

— Гнилая! — не выдерживал кто-то из рядов.

— Правильно: "Стена, да гнилая, — кивал офицер, — ткни, да..." Что будет, если ткнешь, а? — подначивал он аудиторию. — "Стена, да гнилая, ткни, да..." Ну?

— Развалится! — опять не выдерживал кто-то.

— "Стена, да гнилая, ткни, да развалится" — завершил офицер, точно античный шедевр, по фрагментам собрав и склеив это историческое изречение юного гимназиста Володи Ульянова.

Кстати, и старлей этот был в быту отнюдь не схоласт и имел широко известную репутацию сердцееда и ходока. Именно он обеспечивал нам доступ к цивильной одежде для редких самовольных отлучек в Ленинград.

Из Павловска я слал Татьяне письма в стихах с описанием солдатского быта, о том, как она снится мне на моей верхней койке солдатской казармы. Люби меня, как я тебя, Таня!

В отношении ее чувств ко мне я был совершенно уверен: кого же ей любить, как не меня?

30

После военных сборов я явился в отдел кадров экспедиции и доложил, что готов ехать. Мне объяснили, что оформят меня на работу лишь за день до моего отъезда в поле, так что доставайте билеты, а пока что идите на инструктаж к бывшей начальни­це Бакторской партии, той самой партии, где вам предстоит работать.

Бакторская партия давно уже была в поле, а бывшая начальница осталась в городе по причине какой-то болезни.

Инструктаж был таков:

— Вы, Олег, доедете до Хабаровска. В Хабаровске пересадка. Сядете в поезд, кото­рый идет до Комсомольска-на-Амуре. (Правильно, записывайте, записывайте!) До­едете до Комсомольска, спросите речную пристань, там сядете на пароход и добере­тесь по Амуру до поселка Нижние Халбы (Нижние Халбы, записали?). Пароход подхо­дит почти к самому берегу, так что на лодке проплыть остается совсем ерунда. Прав­да, это обычно бывает ночью, но, думаю, вам повезет, и доберетесь до Халб засветло. Там, в Халбах, имеется медпункт и при нем медсестрой — Мей-хай-дарова, — про­диктовала начальница по слогам, под мою торопливую запись. — Надежда. Отчество — боюсь соврать. Надежда и все, тем более она еще молодая. Надя хорошо знает нашу партию, у нее вы и остановитесь. Она подскажет, когда пойдет почтовый глиссер на поселок Бичи. (Мать-перемать! — думал я, записывая. — Мейхайдарова, глиссер, Бичи какие-то, ни хрена себе, маршрут!)