Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
– Ну и хорошо. В Швеции и Финляндии мы пробудем недели две, 18 декабря полагаем возвратиться, ты позвони мне к тому времени, договоримся об остальном… А что… курсы эти ваши, есть интерес?
Я сказал, что весьма интересны и полезны. Занятиями нас не перегружали, но зато людей для лекций, бесед приглашали интереснейших. Лекции читали лекторы ЦК КПСС, крупные ученые в разных областях науки. Приходили Л. Леонов, И. Эренбург, Л. Кассиль, И. Тихонов, Г. Марков, Л. Трауберг, многие другие, возникали жаркие дискуссии, высвечивались любопытнейшие факты истории. На занятия в нашу аудиторию набивались студенты института, говоря, что за два месяца нам читается больше интересного, чем им за все годы учебы.
Многие встречи, беседы, высказывания я фиксировал в большом блокноте. Сейчас хочется процитировать некоторые, они небезынтересны.
Г. Марков: «Надо издать речи Я. Яковлева – первого, кто стоял у истоков первого колхозного Устава, был завсельхозотделом ЦК РКП(б), погиб в годы культа Сталина… О культе. Вместо критики действительных ошибок Сталина, начали критиковать весь период, который мы с ним прожили, а это – 30 лет…»
Академик А. Берг: «Я был за 4 года в 18 тюрьмах. Со мной сидели Туполев и другие умы. Мы поставили перед собой: не опускаться, не сдаваться! А это зависит от воспитания. Что важнее: воспитание или образование? Конечно, воспитание… Что сделал Трофим Лысенко? 100 миллиардов рублей убытков, 30 тысяч погубленных людей и 50 лет отставания в сельском хозяйстве…»
Доцент В. Сидорин: «Безымянный автор «Слова о полку Игореве», «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева – пример того, как в произведениях надо жить и думать интересами нации, государства, гражданственности, патриотизма, быть летописцем..»
И. Эренбург: «В наш «нервный век» есть образование и нет воспитания… Надо полагать, вы на голову выше ваших сверстников. Если нет, то бросьте марать бумагу. Это не писатель, если он пишет только по чужим рассказам… Критики – это исполнители воли середняка. Почти все критические статьи построены на критике того, чего нет в книге. Сейчас не может быть таких критиков, как Белинский. Виссариона нет и не ждите, не родится… Бабель ходил к Ежову, к жене Ежова, с которой был когда-то связан. Он увел меня в «Метрополь», посадил в самое шумное место под оркестром и на ухо сказал: «Увы, Ежов только исполнитель!..»
Г. Радов: «Суть конфликта в очерке должна быть нравственная, а не хозяйственная… Героем очерка может быть и мысль художника…»
Л. Леонов: «Когда ко мне приходит автор и заявляет, что он новатор, я говорю жене: смотри за шубой в прихожей. Пушкин не называл себя новатором… Я не верю в тех цветущих писателей в Доме литераторов с огромными шевелюрами, в бобровых шапках, с лицами как спина… Хорошо сложенная вещь – как правильно сложенный парашют. Правильно сложен парашют – живет человек, неправильно – покойник. Так и с книгами. Если нам нужно вышить Красную площадь бисером, то простой смертный будет ползать по ней и размечать, где голова, где ноги. А гений поднимется на полкилометра и набросает рисунок быстро. Но работа у них будет одинаково кропотливая: вышивать бисером…»
Л. Трауберг: «Познание души, все ее нюансы в кинематографе сегодняшнего дня начались с Толстого, Достоевского и Чехова. И все крупнейшие режиссеры этого плана называют их своими родителями… 172 режиссера в СССР, а «верняковых» – 10–12…»
Н. Тихонов: «До революции и после в Петрограде было такое кабаре, где все поэты и прочие собирались. И когда туда входила Ахматова, то спрашивали, кто это, им отвечали: «Ахматова!» – «А с ней кто?» – «Ее муж». А это был тот самый Гумилев, о котором сейчас пытаются шуметь. Я Гумилева видел в апреле 21-го года, а в августе он исчез, его арестовали и расстреляли. Ленин требовал его дело и дело одного архитектора в Москву, но Зиновьев устроил скандал: вокруг меня заговоры! И не отдал. Гумилев был обвинен в заговоре, хотя у него нет ни одного антисоветского стиха… (Был задан
Тихонову, который являлся председателем Комитета по Ленинским премиям, вопрос, почему не удостоен премии К. Паустовский.) Мы рассматривали его «Повесть о жизни». Что же получается? Получается, что революция в Москве, герой – в Одессу, революция в Одессе, он – в Киев, революция в Киеве, он – в Абхазию, оттуда – в Тбилиси. А ведь речь идет о Ленинской премии!.. Относительно премий всякое происходит. Например, Бунин написал «Деревню» в 1908 году, а премию Нобеля ему дали в 1933-м. И вот Нобелевский комитет вынужден был дать ее и Шолохову. А донская эпопея была создана еще до Отечественной войны…»
Считаю, среди многочисленных «престижных» мероприятий, которые проводило руководство Союза писателей, это, малозаметное, было наиболее нужным, полезным. Курсы были своеобразным писательским рабфаком, где приезжавшие со всех концов страны несколько десятков писателей в сжатой насыщенной форме узнавали за два месяца очень многое. Поскольку занятиями в аудитории нас не перегружали, мы имели возможность сидеть в Ленинской библиотеке, копаться в архивах, посещать редакции, издательства, музеи, выставки…
Как-то позже Шолохов спросил, что дали мне эти курсы, и я сказал: многое, вспоминаю их с благодарностью. Они дали толчок к написанию большого полотна о Великой Отечественной войне, где события показываются и в СССР, и в гитлеровской Германии, и в Польше, в ставках Верховного командования обеих сторон, в советской и немецкой деревнях и т. д. Первую книгу романа «Высшая мера» напечатал журнал «Простор», издал «Советский писатель». А сейчас эту дилогию издали в Оренбурге при финансовой поддержке администрации Оренбургской области. Не мне судить о достоинствах произведения, но все же считаю его своим главным трудом. Далее о замысле романа, о ходе работы над ним я еще буду говорить. Сейчас хочу высказать лишь сожаление о том, что хорошее начинание с двухмесячными курсами вскоре заглохло.
20 декабря я позвонил Шолоховым в десять утра. На квартире была только Мария Петровна. Справляюсь о поездке, о самочувствии.
– Все очень хорошо, поездка была запоминающейся. Правда, немного устали… Вам Михаила Александровича? Он недавно ушел. Позвоните между вторым и третьим часами дня, он приедет на обед…
В это время мы и переговорили с Михаилом Александровичем. Он не забыл о своем приглашении и сказал, что прием состоится 22 декабря в пять тридцать вечера в Доме приемов на Ленинских горах.
– Как ты тут? Скучаешь? – спрашивает, и по голосу чувствуется, что лукаво улыбается.
– Не сказал бы, что очень – некогда.
– Ох, яицкий казачок, смотри, я вот Зое скажу, она тебе кудри расчешет!
– Это не по-мужски, Михаил Александрович…
– Потом разберемся – по-каковски! Зоя-то собирается сюда?
– Еще бы! Такие события раз в жизни бывают…
– Я звонил сегодня в Уральск, разговаривал с вашим первым секретарем обкома. Говорит, что не сможет приехать сюда, мол, необходимо быть на сессии Верховного Совета республики. Что ж, дело его… Он сказал, что здесь, где-то под Москвой, отдыхает ваш секретарь обкома по пропаганде Жумагалиев. Мы разыскали его по телефону, он приедет на прием. Так что вы с Зоей не будете одинокими казахстанцами… Утречком двадцать второго звони пораньше, договоримся, где встретиться…