Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Несколько отвлекаясь от темы беседы, Юрий Борисович задает вопрос, который, чувствую, его давно волнует как критика, литературоведа, просто как человека, бесконечно влюбленного в шолоховскую прозу.
– Михаил Александрович, – Лукин поправляет очки и кладет ладонь на открытую страницу блокнота, – вот некоторые критики, в частности ленинградец Бритиков, да и некоторые писатели (потом Юрий Борисович назвал мне фамилию одного весьма известного писателя. – Н. К.) всю вину в трагедии Григория Мелехова возлагают на тогдашние события, на неправильные действия местных властей. И получается, что сам Григорий в собственной трагедии не виноват. По-моему, это ошибочно.
– Конечно,
– Вот это мне и хотелось уточнить, – с удовлетворением говорит Лукин. – Если вы не против, продолжим наше интервью для «Правды». Как отразился сам факт присуждения Нобелевской премии на укладе вашей жизни, жизни ваших близких?
Михаил Александрович вынимает костяной мундштук с сигаретой изо рта, хитровато косится на Марию Петровну: она, не обращая на нас внимания, стремительно раскатывает на столе тесто, делая тончайшую лепешку, подсушивает ее, сворачивает несколько раз и начинает ловко, быстро крошить ножом лапшу.
– Уклад – прежний, по-моему! – улыбается писатель. – Вот Мария Петровна собирается угостить нас в обед домашней лапшой с птичьими потрохами… А если серьезно: ты ведь знаешь давно, что меня трудно выбить из седла. Работаю, отдыхаю, пью великолепный казахский кумыс, изредка, когда промерзну на охоте, разрешаю себе стопку казахской арака… Здесь, в этой безлюдной с виду степи, как и всюду на моей Родине, кипит жизнь: допахиваются последние гектары зяби, идущие сверх плана, животноводы готовятся к зимовке скота. Зимовка будет трудной, не стесняйтесь об этом писать. И не только из-за засушливого лета, из-за кормовой базы. Представьте, легко ли одному чабану ухаживать в непогоду за отарой в семьсот овец! Здесь у нас, в стране, еще не все продумано, не все решено…
Вон когда еще говорилось Шолоховым о неблагополучии в сельском хозяйстве, вон еще когда болела его душа, если видел бесхозяйственность, равнодушие, показуху, лозунговые рапорты! Впрочем, резким, бескомпромиссным в оценке безобразий, чиновного головотяпства он был и в тридцатых, и в сороковых, и в пятидесятых, и в семидесятых годах… Настоящий художник никогда не бывает конъюнктурщиком в делах общественных, государственных, примеров тому из мировой литературы – масса.
За стенами палатки слышится шум подъехавшей легковой автомашины. Выглядываем в оконца. Из светло-серой «Волги» вылезают люди. В одном из них узнаю местного журналиста Юрия Губанова, а в другом… Да это же Павел Кузнецов, поэт, лучший переводчик Джамбула! Я слышал, что он на днях приехал по командировке «Правды» писать очерк о нашей Урало-Кушумской оросительной системе, и этот очерк потом появился в газете. Бедная Урало-Кушумская, сколько и кто только не писал о ней, а по-настоящему система не давала отдачи и после пятидесяти лет своего существования! Бездумно, волюнтаристски вкладывались народные миллионы рублей, журналисты били тревогу, а воз… Страшно представить, что произошло с Урало-Кушумской ныне, на пороге XXI века, когда туда вернулись едва ли не первобытные времена…
Выходим наружу. Приветствия, поздравления. Гости говорят, что «попутно» заехали проведать – «всего лишь» 100–150 километров крюк. Я щелкаю фотоаппаратом, снимая всю группу на фоне палатки. Потом этот снимок Юрий Борисович поместил в своей книге, посвященной творчеству М.А. Шолохова.
Минут через десять Михаил Александрович просит у гостей прощения: «Нас ждет работа…»
Прощаемся, и «Волга» уезжает. Михаил Александрович и Юрий Борисович возвращаются
А мы втроем – Александр Шолохов, зять Александр Максимович и я – отправляемся на озеро попытать охотничьей удачи. Повезло только Шолохову-младшему: он снял матерого крякового селезня. Возвращаемся через час-полтора, Мария Петровна говорит, что лапша готова, пора садиться к столу.
Быстро летит время. Прочитана и завизирована статья. И тут Михаил Александрович, взяв бумагу и авторучку, вдруг создает смешную мини-новеллу, героем которой является Юр-Бор, причем блистательно выдержаны стиль, динамика Хемингуэя. Подарил ее Лукину:
– На память о пребывании здесь!
Я переписал юмореску для себя и попросил Михаила Александровича завизировать ее. Он подписался: «Хеменуэй»… Потом тоже попросил:
– Перепиши и для меня…
Настала минута отъезда, надо поторапливаться: осенние дни коротки, а дорога предстоит длинная, сложная. Лукину надо успеть передать по телефону статью.
Выкатываю из багажника арбузы, достаю хлеб, еще какие-то продукты. Говорю, что, как заметил, хлеба у здешних охотников недохват, так вот – «от лисички»… А арбузы – гостинец Уральской земли, они здесь всегда хороши, особенно на супесях: еще и ножа не поднесешь, а уж он лопается, обнажая медовую алость. Арбузы принимаются с удовольствием, а от хлеба и прочего Михаил Александрович категорически отказывается: «В долгой дороге всякое, знаешь, может случиться!» И окликает «шеф-повара»: – Раиса Александровна, положи-ка ребятам гостинца, кабанятинки свежей!..
Отказываться, знаем, бесполезно.
Было около шести вечера, когда мы уезжали с Жалтыркуля. Вскоре приземистая широкая палатка и стоящие у входа ее люди скрываются за серебристым от солончаковой наледи взгорком.
Через несколько дней с Жалтыркуля Шолоховы снова перебрались в дом на Братановском яру. Засобирались домой, в Вешенскую.
Двадцать четвертого октября, в воскресенье, Михаил Александрович внезапно появился в Уральске: «Необходимо кое-какие вопросы решить перед отъездом…»
Мы сходили с ним в обком партии, на главпочту. На обратном пути побывали в тогдашнем городском Доме пионеров, тут было немноголюдно, и на нас никто не обратил внимания. Нужно прекрасно знать Шолохова в лицо, чтобы угадать его в этом крепеньком невысоком мужичке, одетом в поношенную меховую куртку и брюки серого грубого сукна. Не так давно Михаил Александрович хлопотал перед властями области об освобождении сего дома от казенного учреждения. Дело в том, что этот двухэтажный особняк в начале прошлого века был построен итальянцем Дельмедино специально для наказных атаманов Уральского казачьего войска. Михаил Александрович внимательно прочитал мемориальные доски, висящие на доме. Они свидетельствовали: здесь в свое время останавливались
А.С. Пушкин, В.А. Жуковский, Л.Н. Толстой, В.И. Даль.
– А я смотрел из ваших и вареевских окон на этот дом, видел доски, да все как-то не собрался заглянуть сюда, – сказал Михаил Александрович. – А ведь дом и знаменит, и по архитектуре прекрасен. Только вот малость неухожен…
Неухоженность оставалась долгие годы, потому что у дома не было рачительных хозяев. Наконец по настоянию общественности историческое здание передали областному краеведческому музею под музей литературы и искусства (пионерии города дали более просторное помещение). Дом был взят под охрану государства, начались реставрационные работы. Думалось, одно из лучших мест в музее по праву будет принадлежать М.А. Шолохову. Думалось…