Михайлов или Михась?
Шрифт:
Кандова провели в дом, на пороге которого стояли несколько человек в камуфляжной форме, вооруженные автоматами. Посередине завешанной коврами комнаты стоял невысокого роста и плотного сложения чернобородый человек. «Доехали», – не спросил, а утвердительно произнес он. Это было единственное слово, которое Антон услышал в тот день. Перед ним молча поставили еду, также деловито-молча сделали ему наркотический укол, без слов указали на диван, где уже лежала стопка постельного белья. Все прояснилось на следующий день, когда в комнату вошли несколько чеченцев, которых Антону еще видеть не приходилось. Без всяких предисловий и лишних слов они сообщили Антону, что отпустят его, как только за него внесут выкуп – 10 миллионов долларов. Говорили
Борис Кандов – крупный австрийский бизнесмен, успешно ведущий свои дела во многих странах мира. Захватив Антона в Москве и доставив его в Чечню, чеченцы не сомневались, что за младшего брата Борис отдаст выкуп.
По поводу захвата Антона Кандова в те дни да и впоследствии ходило множество различных версий. Поговаривали, что источником информации да и наводчиком мог стать один из компаньонов Антона по работе в Москве. Но ни одна из версий не нашла своего логического подтверждения. Скорее всего, потому, что после счастливого освобождения Антона из чеченского плена никто уже тща-тельными расследованиями не занимался. Власти Австрии были удовлетворены тем, что гражданин их страны оказался в итоге дома практически невредимым. Москва официального уголовного дела по факту пропажи иностранца не возбуждала, а в Чечне в 1994 году заложников брали пачками, и пленение иностранцев стало там делом совершенно обыденным.
Как Антону и обещали, ему позволили связаться по телефону с братом. Для этого его привезли в город, завели на почту, но там, хотя и стояли кабины с телефонами междугородной связи, ему дали сотовый телефон. Антон привычно быстро набрал знакомый номер и уже вскоре услышал голос Бориса.
– Где ты, где ты? – кричал в трубку Борис.
– Я в Грозном, они охраняют меня, требуют выкуп…
Едва он произнес эти слова, один из охранников вырвал из его рук телефон и прорычал:
– Эй ты, поменьше болтай.
Трубку ему вернули, еще с минуту брат расспрашивал Антона о его самочувствии, потом разговор прервался. Кандова привезли в тот же дом, но уже вскоре снова вывели на улицу и усадили в машину. Очевидно, бандиты решили, что рискованно оставлять пленника в Грозном, коли он успел все-таки сообщить брату, что находится в этом городе. Через несколько часов они оказались в горном ауле.
* * *
АНТОН КАНДОВ:
В том горном доме меня тоже охраняли с автоматами. Но эти люди по отношению ко мне были довольно доброжелательны. В них каким-то удивительным образом сочетались их обязанности охранников и кавказское гостеприимство. Готовя обед, они всегда интересовались, что бы мне хотелось попробовать, и старались баловать меня блюдами кавказской кухни. В то же время следили за мной зорко и не забывали колоть мне наркотики. Я в книгах читал, да и так слышать приходилось, как сажали людей «на иглу», превращали их в наркоманов, и этого я боялся больше всего. Но теперь-то я знаю точно, если человек сам не хочет стать наркоманом, он им не станет. Конечно, после окончания моего кавказского плена мне пришлось какое-то время провести в больнице, мне очищали кровь, но все закончилось благополучно, ни разу не испытал я потребности в наркотиках, напротив, всегда вспоминаю о них с отвращением.
Конечно, я пытался своих охранников убедить, чтобы они мне наркотиков не кололи, но в этом они были непреклонны, извиняющимся тоном говорили, что делают то, что им приказано, но ни одного укола ни разу не пропустили. Я, в свою очередь, подчеркивал всякий раз, что понимаю их и обиды не держу. Так что между нами установились вполне дружелюбные отношения. Во всяком случае, меня никто не бил, напротив, они старались подчеркнуть, что, хотя я и остаюсь пленником, они относятся ко мне, как к гостю. Ситуация была какая-то ненормальная, но что мне оставалось делать, я, как говорится, принимал эти правила чужой игры. Я очень люблю готовить и несколько раз даже сам готовил обед. Они ели, искренне хвалили, говорили, что я отличный парень, они бы хотели иметь такого друга. Но автоматов своих даже при этих словах из рук не выпускали.
Так прошло больше месяца. Однажды меня снова посадили в машину, и мы опять приехали в Грозный. Остановились перед огромным зданием, окруженным вооруженными до зубов людьми. Здесь мне сообщили, что я свободен. Из Грозного я вылетел в Баку, оттуда в Турцию, а уже из Стамбула прилетел в Вену, где меня встретили родители, дети, брат, друзья. Почти месяц мне пришлось провести в больнице, но постоянно рядом со мной были близкие мне люди. Только вернувшись домой, я узнал, какую роль сыграли в моем освобождении мои друзья, и прежде всего Сергей Михайлов. Собственно, до этого я не был с Сергеем в близких, дружеских отношениях. Я был с ним знаком, знал, что у него с моим братом совместный бизнес. Но после чеченской истории мы подружились. Правительство Австрии выразило Сергею Михайлову свою благодарность за освобождение австрийского гражданина, ну а в нашей семье он просто стал самым дорогим человеком. И поэтому, когда у Сергея случилось несчастье и его арестовали в Женеве, я, не раздумывая, предложил свою помощь.
Прожив в Австрии более четверти века, я хорошо говорю, читаю и пишу по-немецки, могу объясниться на английском языке. И, конечно, в Женеве, где многие говорят на немецком, мне было проще сориентироваться. Довольно быстро я установил контакт с адвокатами, прежде всего с Ральфом Изенеггером. В Женеве я покупал продукты для передачи их Михайлову в тюрьму, отправлял по факсу и по почте многочисленные документы от адвокатов. Встречал, когда разрешались свидания, отца Сергея, его жену и дочерей, приезжавших в Швейцарию. Если я о чем-то и жалел, то только о том, что мало могу сделать для моего друга.
Да, я передавал адвокату Изенеггеру записки от друзей и родных Сергея. А от адвоката получал те записки, которые Сергей писал в тюрьме. Понимал ли я, что совершаю что-то противозаконное? Нет. Я никогда не считал, что нарушаю закон. Прежде всего потому, что эти записки – и в ту и в другую сторону – шли через адвоката. Кроме того, а вернее, в первую очередь, содержание записок было сугубо личным. Ни в одной из них речь не шла о делах. Я вынужден был знакомиться с содержанием того, что написано, ибо Ральф Изенеггер, хотя и говорит по-русски, читать не может. Я читал ему большинство посланий, чтобы адвокат мог быть уверенным: в записках нет ничего такого, что бы могло помешать следствию.
В марте 1998 года Антон Кандов, которого друзья в шутку частенько величали «кавказским пленником», был арестован в гостинице «Долев» и отправлен в тюрьму Шан-Долон.
В середине марта в Женеву приехала жена Михайлова Людмила, которой предоставили очередное свидание с мужем. Деньги за аренду дома в Борексе были заплачены за много месяцев вперед, поэтому Антон, встретив Людмилу в аэропорту Куантрэн, отвез ее туда. На следующий день они поехали в Шан-Долон, Антон, как и во время прежних свиданий Людмилы с мужем, остался ждать ее в машине у ворот. Потом они отправились снова в Борекс, Людмила немного отдохнула, и они, сев в машину, собирались ехать в Женеву.
– Антон, за нами следят, – произнесла Людмила, едва они тронулись.
– С чего ты взяла? – удивился Кандов.
– В конце нашей улицы стояла машина. Я сначала не обратила на нее внимания, а сейчас посмотрела назад и увидела, как из этой машины вышел мужчина. Я его узнала, это один из тех полицейских, который арестовывал Сергея в аэропорту, а потом приходил к нам в дом с обыском.
Ни слова не говоря, Антон развернул машину и поехал к дому.
Навстречу им двигалась «хонда».