Милая Шарлотта
Шрифт:
Кажется, это было в другой жизни.
Наконец, опершись на руку Госкара, Шарлотта вышла из кареты. Из замка так никто и не появился, и им пришлось стучать самим. Не открывали долго.
Поразительно, месяц назад этот замок был настолько светлым и праздничным, что, казалось, здесь только и делают, что веселятся, а сейчас у Шарлотты отчего-то были плохие предчувствия. Замок казался мрачным, будто погруженным в траур.
Когда дверь все же отворил дворецкий, одетый во все черное, у Шарлотты уже не осталось сомнений, что случилось непоправимое. В последние полгода граф постоянно болел, неужели…
Впрочем, едва гостей
Шарлотта ахнула и крепче вцепилась в руку мсье Госкара. Долю мгновения они смотрели друг на друга в полной тишине: в глазах де Руана был теперь только холод и, пожалуй, даже презрение. За что? Уж если кто и заслуживает презрения, так это он сам! Шарлотта, гордо вскинув голову, с деланным равнодушием перевела взгляд на других присутствующих.
Господин граф стоял у камина и растеряно глядел на них, даже не здороваясь. Графиня де Граммон, тоже облаченная в траур и как будто разом постаревшая, сидела в кресле, едва повернув к гостям заплаканное лицо. А между ними стояла мадам Аньес де Жув - единственная, кто хоть как-то отреагировал на приезд гостей:
– Господин д’Эффель, - поздоровалась она с папенькой и присела в реверансе, - Шарлотта, мсье Госкар, очень рада вас видеть. Вынуждена сказать, что вы несколько не вовремя.
Шарлотта, еще раз скользнув взглядом по потерянным лицам графа и графини, не могла не понять - Мари. Она ведь слегает в постель при малейшей простуде, даже самое небольшое потрясение и… - тут Шарлотта невольно снова перевела взгляд на Шарля: - а уж после такого потрясения! Ведь она сама написала Мари и рассказала правду о ее женихе! В этом есть вина и ее, Шарлотты, но де Руан…
– Мари жива?
– едва шевеля губами, спросила Шарлотта.
Графиня всхлипнула, а мадам де Жув поспешила ответить, покровительственно кладя ладонь на плечо графини:
– При смерти. Мсье и мадам де Руан привезли доктора - он сейчас у нее.
До Шарлотты не сразу дошел смыл сказанного, но папенька среагировал мгновенно:
– Мсье и мадам?! Вы что же, сударь, женились?
– обратился он к Шарлю с неуместным восторгом в голосе.
Шарль бросил на Шарлотту еще один взгляд и попытался что-то сказать, но вместо него снова ответила мадам де Жув:
– Да, мадемуазель де Мирабо оказала честь мсье де Руану… это случилось всего пару дней назад. Я первой обо всем узнала.
Мадам могла бы долго говорить об этом, ведь не уделить внимания такой новости, как замужество самой завидной невесты провинции, она просто не могла. Но, сама поняв неуместность этого рассказа, быстро смолкла.
Оставаться здесь было выше сил Шарлотты:
– Позвольте, я навещу Мари, - она стремительно направилась к лестнице, Аньес только и успела крикнуть слуге, чтобы ее проводили.
Но Шарлотта и сама неплохо ориентировалась в этом замке: как бы там ни было, они с Мари довольно много времени проводили вместе, и некогда любимым занятием Шарлотты было, расположившись у туалетного столика Мари, рассматривать ее украшения. Мари никогда не была жадной.
У дверей в покои Шарлотта наткнулась на доктора Морсиньона, выходящего в коридор:
– Доктор… - Шарлотта скомкано сделала реверанс, - скажите, есть надежда, что она поправится?
Тот отвел взгляд и едва заметно покачал головой. Из глаз Шарлотты
– Мадмуазель де Граммон подхватила тяжелую простуду, - отвечал тем временем Морсиньон, - должно быть, та же болезнь, которой мучила и вас. К тому же у нее сильное нервное истощение: что-то очень расстроило ее, подорвав здоровье.
– Но ведь я же поправилась!
– Мари не так сильна, увы, - доктор развел руками.
– Можете зайти к ней, но в этом нет смысла: она без сознания. Я позову ее служанку, простите, сударыня.
Он откланялся и ушел.
Шарлотта, взявшись за ручку двери, не могла войти. Это она виновата, она! Не нужно было писать ей о Шарле! Но Шарлотта сама тогда едва оправилась после болезни и, верно, сделала это под влиянием эмоций. А вот де Руан! Он действовал расчетливо и трезво. Если у Шарлотты еще и оставалась толика сомнений раньше, то сейчас, когда она узнала, что он променял и Мари на брак еще более выгодный… какой же он негодяй!
Шарлотта надавила на ручку двери и вошла. Сразу ударил в нос острый запах лекарств и микстур, а в нише комнаты, укрытую до подбородка одеялом, она увидела Мари.
Впрочем, тут же ее отвлек шорох у камина: в дальнем углу комнаты стояла, как ни странно, Ирен де Жув. Она лихорадочно мяла и рвала на клочки розовые листы и швыряла их в огонь. По-видимому, это были не ее бумаги, а Мари.
– Ирен, что вы делаете?!
Возмущенная таким варварством, Шарлотта метнулась к ней и почти вырвала из ее рук один из листов.
Ирен, застигнутая врасплох, кажется, смутилась, но что-то явно пугало ее больше, чем появление Шарлотты:
– Шарлотта, вы ничего не понимаете… не мешайте мне!
– и снова бросила розовую бумагу в огонь.
Но Шарлотта уже узнала и эту бумагу, и почерк - эта же те самые письма, что Мари писала де Руану! А эта стопка, должно быть… - руки Шарлотты непроизвольно потянулись к другой пачке писем, - ответы Шарля!
Она наугад прочла несколько строчек - только это не был почерк Шарля. Она столько времени провела, перечитывая его письма, что знала его почерк наизусть. Это писал кто-то другой! Хотя и стояла внизу его подпись, и печать была с монограммой «R».
Но кто - кто писал эти письма? Кто так жестоко обманул и Мари, и ее, и Шарля? А Шарль, выходит, никогда не писал Мари… Шарлотта подняла взгляд на Ирен - и, разумеется, не понять было невозможно.
– Зачем?… - только и спросила она у Ирен.
– Мне хотелось просто подшутить на ней!
– выкрикнула Ирен, вырывая у Шарлотты листы и в гневе бросая их в огонь.
– Пусть жестоко, да, но она и так катается как сыр в масле - с папочкиным приданым, с его любовью и заботой. А почему?! Я ему такая же дочь, как и Мари! Ах, Шарлотта, не делайте вид, что вы не знали: все только и делают, что шепчутся об этом за каждым углом. А меня заранее, даже не зная толком, считают исчадием ада, навроде моей матушки. Между прочим, мы писали эти письма вместе - я и Клер - но ее наверняка еще жалеть станут, когда все откроется, говорить, что она-де попала под дурное влияние! Вот только силком я ее при себе не держала, а она отчего-то с удовольствием мне помогала. Не выпуская из рук четок и ежеминутно поминая имя Господа… По-моему, это еще хуже, чем то, что делала я…