Милая Шарлотта
Шрифт:
Тот перевел на него усталый взгляд:
– Да, достойнейшая. Моя покойная матушка крепко ей вбила в голову, что истинная благородная дама должна улыбаться и выглядеть счастливой, какое бы дурное настроение у нее ни было. А казаться благородной дамой - всегда было единственным желанием Жизель.
Шарль смотрел на Филиппа с сомнением: он говорил, причем уже не в первый раз за день, так, словно с домашними, когда посторонних не было рядом, Жизель вела себя как-то иначе. Шарлю подобная мысль показалась бредом, даже возникла неприязнь к герцогу: зачем он наговаривает на жену?
Как будто услышав его мысли, Филипп продолжил, встав
– Я предпочитаю не выносить сор из избы, но вы, мой друг, по воле случая и так втянуты в наши семейные дела слишком сильно.
– И, глубоко вздохнув, продолжил, - Жизель очень чувствительная натура. Из-за малейшего расстройства она выходит из себя: запирается в своей комнате, ни с кем не желает разговаривать… Я боюсь за ее душевное здоровье, понимаете? И еще она очень боится меня потерять: доходило просто до абсурда. Однажды, когда мы только-только поженились и из-за родителей вынуждены были жить при Дворе, мне выпал неплохой шанс проявить себя. Я должен был командовать войском в ходе одного из сражений при Франш-Конте - я с детства мечтал о военной карьере, - пояснил, чуть смущаясь, Филипп, - разумеется, я мог погибнуть, и Жизель этого боялась. Она не желала меня отпускать, а в ночь перед отъездом мы даже поссорились. Она ушла в свои апартаменты, а наутро ее не нашли ни в комнате, ни в Лувре. Совсем как тогда, после смерти Мадо… Разумеется, я упросил короля освободить меня от должности - Его Величество и сами разволновались, на поиски Жизель был пущен небольшой отряд гвардейцев. Ее нашли спустя двое суток в бедняцком квартале Парижа, в доме для душевнобольных. Она не сразу узнала меня, а только повторяла «все меня бросают, я никому не нужна»…
Глава 47. ТАЙНА ОХОТНИЧЬЕГО ЗАМКА
Шарль сомневался в правдивости рассказа Филиппа - слишком это не похоже было на герцогиню. С трудом можно было представить ее требующую чего-то или хотя бы повышающую голос. А уж решиться на то, чтобы убежать из дома… право, это не о ней.
И, тем не менее, Шарль шел к комнатам герцогини, зная, что вызовет ее недовольство, но все равно желая сохранить ее счастье, заключающееся в неведении.
Когда он вошел в будуар Ее Светлости, то первой его мыслью было, что Шарлотта успела уже рассказать о неверности Филиппа - настолько враждебным был взгляд Жизель.
– Мсье де Руан, хочу заметить, вы требуете к себе слишком много внимания, - на сей раз лукавой улыбки на ее лице не было, только раздражение, которое она отчаянно пыталась скрыть.
Шарль действительно переходил все границы приличия своим вторжением.
Коря и ругая себя, внешне он держался спокойно и с достоинством. Обворожительно улыбнулся обеим дамам и без позволения уселся в кресло напротив Шарлотты и герцогини.
Ненавидя себя за нагловато-слащавый тон, молвил в лучших традициях парижских ловеласов, выдумывающих самые невероятные предлоги, дабы задержаться в женском обществе:
– Я клянусь, что не помешаю, Ваша Светлость. Просто я чрезвычайно интересуюсь вышиванием и ничего не могу с собою поделать, увы. Вы ведь не прогоните меня?
Под конец он умильно посмотрел на герцогиню и даже изогнул брови, как делают дети. Шарль чувствовал себя последним идиотом и недоумевал, почему эти взгляды всегда действуют на дам. А герцогиня действительно смягчилась:
– Вас следовало бы прогнать, - отозвалась Жизель, все еще пытаясь
– Но в этом доме вы гость, а гостям позволено все.
Она натянуто изобразила улыбку и склонилась к пяльцам.
Около четверти часа в будуаре герцогини висело молчание, нарушаемое только сопением комнатных собачек герцогини, которые копошились на диванных подушках.
Шарлотта молчала и вышивала, лишь изредка поднимая на Шарля полные ненависти глаза, Жизель, напротив - улыбалась, хоть и неискренне.
Сам Шарль, невероятно смущенный, пробовал рассматривать обстановку, но быстро соскучился. Все чаще задерживался он взглядом на лице Шарлотты - ненавидя себя за то, что любуется каждым ее движением, платьем, наклоном головы. Те же редкие моменты, когда она отрывалась от шитья, чтобы послать ему взглядом очередную порцию своего недовольства, становились для него шансом хоть мельком посмотреть в зеленые глаза Шарлотты - счастье, которого он по глупости своей, увы, недостоин.
И лишь раз Шарль заметил в ее глазах не ненависть, а тоску и боль. Он так остро почувствовал эту невыплаканную боль, что ему стало трудно дышать: все вокруг поплыло - комната, герцогиня, запахи, звуки, ощущения - все как будто скрылось за пеленой. Оставался лишь свет глаз Шарлотты.
Наваждение исчезло, когда она, моргнув, снова опустила лицо к вышивке. Шарль в этот момент резко сорвался с места, поняв, что сойдет с ума, если еще раз взглянет на нее. Первым порывом его было немедленно уйти, чтоб не мучить ее больше, но усилием воли он заставил себя остановиться и непринужденно подойти к Жизель:
– Позвольте спросить, что вы вышиваете, Ваша Светлость?
– пытаясь выглядеть беззаботным, спросил он, заглядывая через ее плечо на пяльцы.
– Часовню, - коротко ответила та, не поворачивая головы.
Но Шарль уже и сам видел, что это был пейзаж - та самая часовня, возле которой похоронена Мадо. Зачем герцогиня так мучает себя, зачем изводит? Даже ему становилось не по себе, когда он глядел на черно-серое строение, с грозно возвышающимися за ним крестами - те словно наказывали своей суровостью каждого взглянувшего на вышивку.
Шарлотта не вытерпела и тоже взглянула на работу:
– У вас отлично выходит, Жизель, - наивно восхитилась она, - только… несколько мрачно. Почему бы не сделать хотя бы деревья зелеными, а не серыми?
Жизель ответила ей только короткой улыбкой.
Что пыталась вышить сама Шарлотта, Шарль, признаться, даже не понял - она успела сделать не больше десяти стежков ярко-желтыми нитками. Кажется, вышивание шелком не входило в число ее талантов.
Заметив, вероятно, по лицу Шарля его догадку, Шарлотта вспыхнула, нервно отложила работу и, бросив в него еще один негодующий взгляд, вдруг заговорила:
– Жизель, дорогая, - начала она осторожно, - говорила ли я вам, что герцог де Тресси гостит в замке Седан? Мы с моим мужем его пригласили…
– Ах!
– вскрикнула, перебивая, Жизель.
– Боже мой, какая я неловкая, я уколола палец…
И действительно капля алой крови тут же выступила на ее пальце и не замедлила расплыться по белоснежному шелку. Шарлотта засуетилась, а Шарль бросился было к кувшину с водой.
– Это всего лишь укол, друзья мои, не волнуйтесь, - попыталась рассмеяться Жизель, глядя на испорченный шелк, но, кажется, волнуясь не об этом.
– Гостит в Седане, говорите? Барон и вы - что же большие друзья с мсье де Тресси?