Миля дьявола
Шрифт:
– Бог мой, Рихард! Как я рад вас видеть! – прогрохотал Аттвуд, крепко пожимая руку коллеге. – Надеюсь, столь долгий путь не был слишком утомительным?
– Я люблю путешествовать, дорогой друг, – искренне улыбаясь, ответил Крафт-Эбинг. – Это привносит в рутину ожидаемую новизну ощущений. И вы подарили мне такую возможность оторваться от дел!
– И насладиться иным – не менее жутким, чем те, что окружают вас в Австро-Венгрии!
– Однако смена обстановки всегда на пользу, Валентайн.
– Соглашусь с вами. Но что же мы стоим? Вы устали и желаете отдохнуть! Я снял для вас великолепный номер в гостинице «Кларидж». Вам он придется по душе! Идемте же!
Они вышли из здания вокзала. У дороги стояло ландо профессора Аттвуда. По пути в гостиницу сэр Валентайн ввел фон Эбинга в курс дела, максимально подробно описав события, связанные с осквернением могилы усопшей Эдит Моллиган. Рихард слушал внимательно, не перебивал. Изредка хмурился. Вскоре они миновали Гросвенор-сквер, центральную площадь района Мейфэйр, названную так в честь герцога Вестминстерского, и выехали на Брук-стрит, где располагался «первый отель Лондона», каковым его именовал популярный путеводитель Бедекера – гостиница «Кларидж».
– Судя по вашему обстоятельному рассказу, я совершенно не зря трусился трое суток в разных вагонах, – веско заметил Рихард, когда они сошли с кареты на мостовую перед входом в гостиничный комплекс. Он не стал ничего говорить своему коллеге, избегая преждевременных умозаключений, как не сказал и о том, что до приезда в Лондон уже столкнулся с похожим случаем в Граце, где не так давно криминальной полицией был арестован насильник-некрофил и убийца Адек Келлер.
– Однако я бы вначале съел чего-нибудь и хорошенько выспался, прежде чем мы продолжим.
– Вижу, вы не слишком удивлены моим рассказом, – Аттвуд прищурился.
– Скажем так, подобные отклонения мне знакомы. Мне нужен отдых, Валентайн.
– Никаких возражений, – доктор не стал настаивать. – Я помогу вам с апартаментами.
Фон Эбинг кивнул и они вошли внутрь. Доктор Аттвуд, после того, как его друг обосновался в роскошной комнате, тут же уехал. Рихард переоделся и спустился в ресторан при гостинице, где ему предложили отведать тушеную говядину с овощами и запеканку, все вместе стоившее десять пенсов. Доктор Эбинг был крепко голоден, но даже в таком состоянии отметил ужасную на вкус стряпню. То ли дело мясное рагу Граца, или шницель! Не говоря уж о различных колбасках, поджаренных на огне! Однако он промолчал и ничего не сказал церемонному официанту с перекинутой через левую руку салфеткой. Фон Эбинг проявил австрийскую сдержанность и хорошее воспитание. Покончив с едой, профессор удалился в апартаменты, желая принять ванную. Не так давно именно здесь, в Британии, неким мистером Моном был запатентован бойлер «Гейзер», который не шел ни в какое сравнение с газовыми ванными. Последние были весьма непрактичны – более получаса приходилось ждать нагрева воды до едва теплого состояния, да и надежность в использовании оставляла желать лучшего. Стоило открутить кран, как раздавался грохот, и только затем тонкая струйка ржавой воды с дохлыми мухами начинала литься в эмалированный железный таз. Рихард подошел к изголовью ванны, над которым высилась похожая на дракона медная колонка с газовым счетчиком. Включив ее, доктор от неожиданности чуть отпрыгнул в сторону – колонка, разразившись оглушительным ревом, выплюнула облако пара вместе с брызгами воды. Поворчала немного и спустя минуту ванна стала заполняться горячей водой. Вдоволь насладившись этой привилегией для состоятельной аристократии, а также душистым мылом, фон Эбинг, вконец уставший, буквально рухнул в кровать и мгновенно заснул…
…Пока австрийский психиатр отсыпался после долгого и утомительного путешествия, сэр Валентайн вернулся в свой кабинет на кафедру медицины Лондонского университета. Ему необходимо было побыть некоторое время одному. К тому же Гилмор продолжал реализовывать ранее намеченный план действий. Инспектор, после их совместного разговора с графиней Уэйнрайт пятью днями ранее, отдал приказ патрулировать все кладбища Лондона усиленными группами констеблей. При появлении подозрительного лица тут же арестовывать и сопровождать его в ближайший участок, где далее с задержанным будет проведен допрос. «Вы рискуете переловить много непричастных, мой друг, – с улыбкой на лице прокомментировал Валентайн. – Хотя, для начала данная мера может принести результат. А может и спугнуть преступника. Тогда он затаится». «Тем не менее, шанс есть, – возразил Гален. – Сам же я займусь другими кладбищами. Хочу выяснить, бывали ли подобные случаи с отсечением головы где-либо еще». Помимо мест для захоронений, Гилмор разослал телеграммы двадцати двум дивизионным инспекторам, закрепленным за районами Лондона, с требованием тщательно проверить все морги и работные дома на наличие информации о трупах с отрубленными головами. Также дал указание прошерстить все поступившие заявления и жалобы в полицейские участки за последние полгода, которые могли касаться случаев осквернения могил и надругательств над усопшими. Последнее особо взбудоражило полицейских, которые впервые в своей практике сталкивались с подобным. Однако самая щепетильная задача сводилась к составлению списка близкого круга друзей и знакомых графини Уэйнрайт и ее племянницы леди Моллиган, а также к последующим аккуратным опросам первых свидетелей. Гилмор откровенно опасался затеи копаться в прошлом Эдит, понимая всю деликатность такой безумной идеи и влияние графини в обществе, однако особое чутье доктора Аттвуда перевешивало чашу весов в его пользу.
Новость о жутком преступлении мгновенно распространилась среди лондонской знати, вызывая чувство омерзения, но весть об изнасиловании удалось сохранить в тайне. Даже в газетах на первых полосах не было ни слова об этом, только информация о «жутком проникновении в фамильный склеп семьи Уэйнрайт с целью ограбления». Кто-то искренне сочувствовал графине, но были и те, кто брызгал ядом, считая, что покойная Моллиган, при жизни не отличалась особой нравственностью. Такое разностороннее отношение к горю леди Уэйнрайт было закономерным, ибо невозможно быть по душе всем и каждому. Всегда в окружении будут люди, которые завидуют и ненавидят. Они ждут случая, дабы излить эти чувства во вне. Однако это совершенно не волновало и самого доктора, и инспектора Гилмора, который методично фиксировал всю необходимую информацию. Сама же графиня при этом продолжала демонстрировать исключительную внешнюю выдержку.
В голове Аттвуд уже прорисовал себе дальнейшую картину действий, помимо стандартных мер, применяемых при совершенных преступлениях, и тех, что уже организовал Гилмор. Наиболее важным на данную минуту ему представлялось изучить пациентов близлежащих психиатрических лечебниц, симптомы недуга которых могли указать на поведение, схожее с тем, что им пришлось увидеть в крипте семьи Уэйнрайт. Особенно повезет, если такой пациент окажется сбежавшим из клиники. Почему он все больше склонялся к такому решению? Потому что вряд ли психически здоровый человек способен сотворить такое кощунство. Следовательно, их преступник – умственно помешанный, с явными отклонениями в психике. И пока что это утверждение являлось единственным абсолютно точным штрихом к портрету личности искомого насильника. Но, с другой стороны, Валентайн не особо надеялся на простое стечение обстоятельств. Куда более его заинтриговал сам фон Эбинг, точнее, задумчивые глаза австрийца, когда Аттвуд закончил излагать события по осквернению трупа леди Моллиган. Его взгляд говорил о том, что профессора не удивила суть события, следовательно, Рихард мог сталкиваться с подобными случаями в своей практике. Теперь стоило дождаться, когда Крафт-Эбинг основательно выспится, и тогда можно будет с ним поговорить.
Валентайн подошел к окну и приоткрыл его. В комнату тут же пахнуло привычным зловонием от Темзы, из-за чего доктор невольно поморщился. Улицы Лондона были во власти густого тумана, который в народе получил прозвище «гороховый суп» благодаря желтоватому оттенку и отвратительному запаху. Городской шум и крики разносчиков газет, снующие туда-сюда люди, а также проезжающие мимо экипажи создавали привычную суету столицы Британской империи. В дверь постучали.
– Доктор Аттвуд? Позвольте войти?
Валентайн, отвлекшись от мыслей, повернулся, сложив руки за спиной. Его высокая, широкоплечая фигура почти полностью заслонила собой окно.
– Если не ошибаюсь – мистер Коллинс? – растягивая слова, вопросительно произнес профессор.
– Да, сэр!
– Что же вы стоите? Входите, молодой человек!
– Благодарю, сэр! – лицо парня, чьи мимические мышцы были напряжены, тут же расслабилось и он переступил порог кабинета. Было видно, что ему сильно польстило, когда такой ученый, как доктор Аттвуд мгновенно узнал его.
– Вас, кажется, зовут Джим?
– Точно, сэр!
– С чем пожаловали ко мне? Вряд ли это касается методов лечения душевнобольных, которые мы обсуждали на прошлой лекции, ведь так?
– Я… просто я проходил мимо и решил зайти, – сбивчиво заговорил Коллинс, переминаясь с ноги на ногу. – Хочу кое о чем спросить вас, сэр.
Валентайн внимательно смотрел на своего студента сверху вниз, так как тот был невысок ростом, скорее плотный, чем толстый, однако его прямая осанка и крепкие руки свидетельствовали о регулярных занятиях спортом. Судя по всему этим спортом был регби. Песочно-рыжие волосы густой копной сидели на овальной голове Коллинса, основной «достопримечательностью» которой была выпирающая вперед квадратная челюсть.