Миля дьявола

Безуглый Дмитрий Георгиевич

– Хотите сказать, это поможет нам поймать осквернителя?

– Да, мой друг! У людей, схожих по наполненности их внутреннего мира, вполне схожие внешние проявления. Они видимы нами по их поведению, по их повадкам и даже некоторым привычкам. Следовательно, распознав самые основы такого поведения на других пациентах, мы сможем сравнивать их с тем, кого мы ищем. Вот представьте, что вы допрашиваете подозреваемого и вдруг понимаете, что некие его поведенческие черты вам уже знакомы просто потому, что мы их определили ранее. Что эти черты совпадают с таковыми преступника. И вы понимаете, что перед вами уже не просто подозреваемый, а именно тот, кого вы ищете! Вам осталось лишь вытянуть из него правду!

– Звучит фантастически, – с сомнением в голосе произнес Гилмор. – Если бы это говорили не вы, Валентайн, я, пожалуй, принял бы говорившего за такого же душевнобольного.

– В каждом из нас, Гален, есть чуточка сумасшествия, – ухмыльнулся Аттвуд.

– Как я понимаю, вы уже знаете, какие лечебницы нам следует посетить?

– Да.

Их всего пять в Лондоне и окрестностях. Это «Олдхэм», приют «Бэкхилл Филдз», «Уитдуэлл Филдз», клиника «Канхилл» и «Бетлемская королевская больница», известная как «Бедлам».

Гилмор чуть нахмурился:

– С последней необходимо проявить осторожность.

– Из-за знаменитых и титулованных пациентов больницы? Бросьте, Гален! Мы ведь не станем совершать ничего предосудительного! Только лишь поговорить и выяснить интересующую нас информацию.

– Хорошо. Надеюсь, нам повезет. Желаете привлечь к этому вашего друга – профессора из Австрии?

– Несомненно! И рассчитываю на его познания.

– Тогда предлагаю вам его навестить. А мне необходимо побеседовать с мистером Такером и найти Джона Коула. Пока я добуду разрешение для посещения лечебниц от главного комиссара Столичной полиции, вы можете представить Крафт-Эбинга графине Уэйнрайт. Она с нетерпением ждет этого…

…Графиня Глэдис Уэйнрайт не имела собственных детей. Ее муж Артур умер внезапно, заразившись брюшным тифом, и попытки родить наследника титула прекратились. Поэтому она очень тяжело переживала потерю своей любимой племянницы Эдит Моллиган, приходившейся единственной дочерью ее покойной сестры Кэтрин Моллиган, к которой привязалась как к своему дитяти. Узнав о жутком осквернении их фамильного склепа и ужасном деянии, не укладывающимся в голове, графиня испытала настоящий удар. Новость настолько сильно ошеломила своим безобразием, что в ее душе словно что-то надломилось: внутрь проникло полное опустошение, а ползучие клещи депрессии все сильнее охватывали эту хрупкую с виду знатную особу. Как такое святотатство вообще возможно?! Впервые в жизни она растерялась. И испугалась. Что если новость об изнасиловании станет известна всему Лондону? Это позор, который вскроет секреты. От которого не отмыться, а история о нем навсегда войдет в поколения британцев. Лондонские газеты «Дейли Ньюс», «Таймс» и «Телеграф» наперебой пестрели немыслимыми заголовками и статьями на первых полосах о «страшном и загадочном отсечении головы племянницы графини Уэйнрайт», о «кошмаре на Хайгейтском кладбище». Читать это было невыносимо, еще большего труда стоило держать себя в руках, зная, что все британское общество с упоением изголодавшегося льва поглощает информацию, с нетерпением ожидая новой порции сенсаций. Мысль просить ее старого друга сэра Галена Гилмора, который чудодейственным провидением оказался на месте преступления первым, давала проблеск надежды. Графиня не знала более никого, кто мог бы отнестись с пониманием к ее горю и сделать все возможное, чтобы не просто разыскать чудовище, сотворившее такое злодейство, но и сохранить все в тайне. Она также многое слышала о знаменитом ученом сэре Валентайне Аттвуде, но имела честь видеть его впервые в тот день, когда Гален настоял на привлечении профессора психологии к расследованию.

– Если кто и сможет найти безумца, – веско произнес тогда инспектор, – то это доктор Аттвуд.

– Почему вы так думаете? – с сомнением спросила леди Уэйнрайт. Она противилась мысли о том, что кроме Галена об изнасиловании усопшей будет знать кто-либо еще.

– Это не просто осквернение, миледи. Здесь помешательство ума. Сэр Валентайн единственный, кого я знаю, способный разобраться в темноте мыслей того чудовища, кто сотворил такое. К сожалению, я ловлю обычных воров, насильников и убийц. Наш осквернитель – далеко не обычный преступник.

Графиня была эмоционально измотана. К тому же, ей было крайне необходимо опереться на чье-то сильное, мужское плечо. В эти минуты она с большей силой ощущала отсутствие Артура, которого любила всем сердцем до сих пор. Ей словно воздух была нужна вера и надежда. Гилмор как никто другой подходил на эту роль, и она полностью доверилась инспектору. Собственно, не возражала потом и самому доктору Аттвуду, когда он настоял на приглашении австрийского ученого Крафт-Эбинга, дав слово джентльмена хранить тайну. Этот высокий, широкоплечий великан всей своей аристократичной внешностью внушал доброту и доверие. Он сразу пришелся по душе графине, испытавшей впервые со смерти племянницы слабый проблеск надежды. Было в нем что-то, особенное – одно лишь соприкосновение взглядов внушало спокойствие и веру в благополучный исход. И она молила Бога, чтобы так и произошло.

Приближалось время ужина. Леди Уэйнрайт, решившая во что бы то ни стало скрыть от окружающих собственное горе, велела накрывать в большой столовой и пригласить гостей. Высший свет не должен знать, что осквернение фамильного склепа порядком надломило ее. Поэтому, собрав волю в кулак, она тщательно готовилась. Несколько минут стояла перед своим любимым зеркалом в полный рост и придирчиво изучала собственное отражение – как сидит на ее тонкой, точеной фигуре несменное траурное платье, нет ли лишних складок и все ли части тела им скрыты. Все было идеально, за исключением заметного отпечатка утомленности на ее ухоженном лице. Никакими кремами и пудрами невозможно было скрыть чувства, так глубоко упрятываемые внутри себя. Легкими движениями рук Глэдис поправила пышные волосы, пару раз моргнула веками глаз, словно разгоняя воображаемый туман, и с сожалением для себя обнаружила несколько новых морщин. Время не щадит никого. Она «надела» на собственное лицо привычную маску хладнокровия и сдержанности, после чего спустилась в гостиную. Там ее ожидали первые гости – Лестер Атчесон, ее кузен, и молодой красавец, отпрыск одной из богатейших фамилий Британии Оуэн Палмер, жених покойной Эдит Моллиган. И если первый был вполне беспечен, то мистер Палмер напротив, был чуть подавлен и хмур. Графиня видела, какие душевные муки испытывает этот юноша, и чувствовала почти материнскую жалость по отношению к нему. Потерять внезапно свою настоящую любовь в раннем возрасте, ту, с кем решил связать всю свою оставшуюся жизнь узами брака, и столкнуться с таким жутким преступлением было величайшим испытанием и болью. Она чувствовала в нем родственную душу сильнее обычного, ибо общая боль роднит даже абсолютно чужих людей.

– Как вы себя чувствуете, Глэдис? – вся гамма переживаний отразилась на одутловатой физиономии Атчесона, который вежливо прильнул губами к поданной руке графини. Не слишком бы переигрывал волнение из-за моего самочувствия, про себя подумала леди Уэйнрайт, однако ответила иное:

– Благодарю, Лестер. Я в полном порядке.

Ее голос звучал как обычно, размеренно и спокойно. В нем сквозила сила духа и уверенность в себе. Поразительное самообладание отличало графиню от всех других, и это всегда восхищало ее братца. Он вежливо кивнул в ответ. Будучи невысокого роста, Лестер Атчесон к тому же страдал ожирением. Был слишком толст и это весомо усложняло жизнь. К примеру, из-за лишнего веса он потел и обладал постоянной одышкой. Глэдис при их встречах неизменно рекомендовала ему обратить на себя внимание и похудеть, однако Лестер был слаб перед тарелкой с вкусной едой и виски. Собственно, ожирение было причиной его холостяцкой жизни. Оуэн Палмер, вежливо поприветствовавший леди Уэйнрайт, на фоне ее кузена был прямой противоположностью: рост выше среднего, отличного спортивного телосложения, утончен в движениях, плавен и грациозен, обладал весьма привлекательной внешностью. Его густые вьющиеся волосы черного цвета, красиво уложенные на голове прямоугольной формы, плавно ниспадали к ключицам. Лицо Оуэна наделено той мужской красотой, от которой женщины были в восторге. Глубоко посаженные большие глаза черного цвета в тон волос придавали некий мистицизм и загадочность их обладателю. Такого же цвета широкие брови были чуть сведены к переносице, нос прямой и широкий, но такая широта на фоне резко очерченных скул совершенно не портила внешность, наоборот, добавляла мужественности. Квадратный, слегка выпирающий вперед подбородок довершал образ Палмера, как дерзкого и отважного молодого мужчины. Такой был способен сразить наповал любую представительницу слабого пола. Обходителен и внешне крайне приятен. Он нравился графине, которая теперь как никогда понимала выбор Эдит – этот галантный красавец был достоин ее девичьего внимания. Как жаль, что мечта ее племянницы выйти замуж за Оуэна так внезапно трагически оборвалась!

В гостиную вошел дворецкий Эрл Парсон.

– Миледи! Прибыл сэр Руфус Додсон с супругой и сыном, – церемонно доложил он.

– Проводи их к нам, Эрл.

Дворецкий кротко кивнул и удалился. Через минуту-другую в зал вошел троюродный брат покойного мужа графини Уэйнрайт сэр Руфус Додсон в сопровождении жены Марджери Додсон и единственного сына Дуайта Додсона, которому недавно исполнился двадцать один год.

– Дорогая Глэдис! – радушно воскликнул Руфус и аккуратно взял графиню за ее хрупкие плечи своими руками. – Как я рад тебя видеть!

Леди Уэйнрайт вежливо улыбнулась и ответила взаимностью, со снисхождением воспринимая родственную фамильярность Додсона. Он всегда был раскован своим поведением в обществе больше положенного, но сам того совершенно не замечал. Видимо, сказывалась излишняя самоуверенность, основанная на особой предприимчивости Руфуса и обладании большим состоянием, которое он сформировал благодаря деловому партнерству с влиятельнейшим маркизом Куинси. Завершив обмен любезностями, она предложила гостям выпить. Лакей Дадли Хант был наготове исполнить пожелания гостей и разливал напитки по бокалам. Пока между присутствующими завязывалась непринужденная беседа, Дуайт Додсон отошел в сторону, бросая на Оуэна Палмера красноречивый взгляд, полный ненависти. Он не остался незамеченным для графини, которая прекрасно знала причину его происхождения – Эдит Моллиган. Дело в том, что единственный сын сэра Руфуса был также влюблен в ее племянницу и даже сделал ей однажды предложение, от которого Эдит шутливо отмахнулась. Это сильно ранило юношу, но он продолжал надеяться на взаимность, хотя и понимал, что находясь рядом с Палмером, девушка отдаст предпочтение последнему. Собственно, так и случилось. На месте племянницы Глэдис и сама не задумываясь выбрала бы красавца Палмера, а не хлипкого, чрезмерно вспыльчивого и с все еще прыщавым лицом Дуайта, который к тому же был безынтересен в разговоре. От него веяло скукой и посредственностью. С того самого времени, как Эдит отказала, Дуайт возненавидел Оуэна, хотя сам жених Моллиган был к спесивости Додсона абсолютно равнодушен. Он его попросту не замечал, чем задевал самолюбие сильнее, нежели само соперничество за руку и сердце юной красавицы Эдит. Но теперь она умерла, а ненависть к Палмеру продолжала жить.