Миниатюрист
Шрифт:
Лихие уличные пацаны уже раскатывают по льду, не боясь провалиться, радостно улюлюкают, окликают друг друга: «Питер, Даниэль, Антуан, Берт!» Нелла приглядывается к Берту – это же тот слепой мальчишка, что украл серебристую селедку в день ее приезда! Он отощал, однако веселится не меньше остальных. Удивительно, но катается он по этой белоснежной и безбрежной скатерти так же бойко и уверенно. Не иначе как скользкая твердь всех уравняла.
Он ей напомнил о брате Кареле, и она отправляется за подарками для своей семьи, благо у нее теперь есть деньги. Выбирает тщательно, самое лучшее, что должно свидетельствовать о статусе амстердамской знатной дамы.
Нелла с Корнелией избегают говорить о кукольном доме, a Марин их ни о чем не спрашивает. Служанка, постоянно предупреждающая молодую хозяйку о подстерегающих ее опасностях, очень надеется избежать беды. А Нелла, боящаяся упустить тонкую ниточку, которая способна однажды привести ее к миниатюристу, счастлива просто ждать, что будет. Куколки застыли в своих комнатах, кто сидя на стуле, кто стоя у камина, с Резеки и Дханой у их ног. Нелла собирается написать мастеру и снова посетить Калверстраат, ей нужны кроватки, фаянсовая посуда и кастрюльки, столы, горшочки, вазы… А также картины, орнаменты, тарелочки с едой.
Она составляет списки необходимого, это уже превратилось в потребность. Кукольный дом, кажется, живет своей жизнью, и она должна его подпитывать, следить за тем, как он разрастается. А в часы, когда ее одолевают мрачные мысли, вспоминается ночь на Калверстраат, куда они пришли с Отто, и она начинает гадать, чем для нее может обернуться очередное обращение к услугам миниатюриста. Снова на пороге появится Джек? И что окажется в новой посылке? Она испытывает острое желание, смешанное со страхом. Надо полагать, очередные поделки внесут радость в ее жизнь, но почти наверняка и осложнения.
Однажды, придя к себе, она видит, что куколок переставили. Резеки теперь в прихожей вместе с Джеком, а Дхана с Йоханом в кабинете. Отто вообще исчез, а Марин, Корнелия и крошка Нелла переместились в гостиную. Меерманс лежит ничком на полированном полу. На ее расспросы, кто побывал в ее комнате, все отвечают отрицательно. Она пытается понять, кому понадобилась эта перетасовка, все трое, кажется, хотят держаться подальше от ее шкапа и миниатюриста – вообще от всего, что с ним связано.
Она обыскивает комнату в поисках Отто, но тщетно. Его украли, это ясно, вот только зачем? По спине пробегает озноб. Возможно, это Лийк. Приходила ночью, чтобы унести фигурку человека, о котором постоянно думает? Что за дурацкая мысль! Она могла прийти в голову разве что прежней Нелле, витавшей в облаках, предававшейся необузданным фантазиям. Наверняка фигурка у кого-то в доме. Неплохо бы проверить, но идти в комнату Марин совсем не хочется. Она еще помнит синяк на руке и свой страх, когда ее застигли на месте преступления. С тех пор они пришли к взаимному пониманию, пожалуй, даже доверию.
Накануне дня святого Николая, борясь с бессонницей, Нелла вспоминает слова из любовной записки, которую Марин порвала на клочки, и даже слышит, как Джек произносит их, рассекая воздух, точно скиф морскую рябь, со
– Кто здесь? – испуганно спрашивает она, но вопрос остается без ответа. Она видит лишь силуэт гигантского кукольного дома под потолок со зловещими комнатами. Где-то привычно хлопают двери, и кто-то всхлипывает – поди догадайся. Она встает и отдергивает штору, ожидая увидеть Лийк или светловолосую женщину с необычными глазами, что сидела в церкви. Канал объят тьмой, а над водой стелется туман – словно пар идет изо рта. У Неллы скоро замерзают ноги, и она снова ныряет под одеяло, а рукой шарит под подушкой, проверяя, нет ли там случайно Отто. Как ни странно, нет.
Наступил день святого Николая, но улицы на удивление безлюдны.
– Что случилось? – спрашивает Нелла за завтраком. Марин молча меряет ее взглядом.
– Опять этот чертов магистрат лишил нас праздника, – откликается Корнелия, неся внушительную чашу компота в посиневших пальцах.
– А ты бы, Корнелия, прикусила язык, – подает голос Марин. Она ведет себя так, словно у стен есть уши, думает Нелла, посылая служанке улыбку. Но Корнелии не до смеха: десять лет строгой набожности, исповедуемой хозяйкой дома, дают о себе знать. – Всякие куколки и тому подобное официально запрещены. – От этих слов Корнелия роняет на пол ложку, а в ее взгляде, обращенном к молодой хозяйке, читаются недовольство и легкая паника.
Нелла опускает беспомощный взгляд в тарелку с селедкой и сыром гауда. В щелях гуляет леденящий ветер.
– Запасы торфа и дров тают на глазах, а нам хоть бы что, все камины растопили, – недовольно бурчит Марин.
– Мы стараемся экономить, мадам, – оправдывается Корнелия.
Нелла оглядывает сотрапезников, надевших на себя сто одежек, да еще кутающихся в харлемские шали.
– Пряничные фигурки тоже нельзя, – на всякий случай уточняет Марин. – Я тебя предупредила.
И то правда, имбирные человечки и куколки, продававшиеся на Вийзельдам, оказались под запретом.
– Папистское идолопоклонство не может заменить сосредоточенной молитвы, – заключает Марин.
– Это чьи слова? Ваши или бургомистра? – полушепотом отваживается полюбопытствовать Нелла. Она смотрит на золовку, дорисовывая сахарные крошки в уголках идеальных губ. Почему Марин так лебезит перед сильными мира сего, обладающими властью утопить ее брата, остается для Неллы загадкой. И почему она так держится за бездушную собственность? Страх божий или страх перед соседями? Возможно, и то и другое.
Нелла следом за Корнелией уходит в кухню, к теплу открытой печи, где та с лязгом ставит чашу с компотом и вооружается скалкой. Здесь же Отто полирует целый батальон весенних сапог Йохана.
– Ничто не остановит амстердамцев, больших любителей пожрать, – говорит он. – Готов поклясться всеми сковородками Корнелии, что за закрытыми дверями женщины сейчас вовсю лопают пряничных человечков, а их супруги с удовольствием грызут миниатюрных женушек.
– Твоя правда, только нечего клясться чужими сковородками, – говорит Корнелия, снисходительно хмыкая.