Миниатюрист
Шрифт:
Три женщины – Нелла, Корнелия и Марин – провожают взглядом фигуру, удаляющуюся вдоль Золотой Подковы.
– А почему Отто с ним не едет? – спрашивает Нелла.
– Он нам самим нужен. – Погрузневшая в последнее время Марин кажется неповоротливой, а ее движения так неуклюжи, словно у нее заморожены суставы. Корнелия отводит взгляд. – Кто притащит дрова для растопки и торф? Скоро совсем похолодает.
Уже направляясь в дом, Нелла оборачивается и узнает фигуру на противоположной стороне канала. У нее схватывает живот. Джек! Он стоит, руки в карманах, шевелюра по обыкновению всклокочена, и провожает взглядом исчезающую за поворотом баржу с Йоханом.
Тем же вечером, сидя в кухне, Нелла и Корнелия слышат, как хозяйка с Отто разговаривают наверху. Собственно, он в основном молчит, а вот у Марин модуляции голоса все время меняются. Интересно, знает ли он, что именно его хозяйка надеется получить взамен на сахар, и отстаивает ли он интересы отсутствующего хозяина, ратующего за открытый рынок на континенте. У Неллы сложилось впечатление, что Отто много чего знает, если верить Корнелии, Йохан обучил его всему, что знал сам. Видимо, читать и писать? А Лийк, помнится, говорила, что в городе есть чернокожие вроде Отто, обученные играть на музыкальных инструментах, хотя, конечно, это не то что служить камердинером. Интересно, о чем он думает, встречая себе подобных? И что он считает своей родиной?
Корнелия с досадой швыряет горошинки перца в миску с водой.
– Наверно, ей приснился очередной сон, который он не может разгадать, – говорит Нелла.
Служанка тихо смеется, оставляя комментарии при себе. Но разговор быстро заканчивается, хлопает дверь, и вот уже приближаются шаги: Отто спешит в тепло спасительной кухни. Он ошеломлен, лицо вытянуто, глаза вытаращены, нижняя челюсть отвисла. Весь в своих мыслях, он смотрит на Неллу в упор, но не видит ее, словно разглядел за ее спиной нечто пугающее, невообразимое. Он спешит прямиком в винный погреб.
– Отто, – окликает его Корнелия, не в силах скрыть панические нотки в голосе.
– Надо рассортировать вино, – бросает он на ходу. – Я должен рассортировать вино.
Нелла глядит ему вслед. Вообще, слуга всюду сопровождает хозяина, освещает дорогу фонарем, наливает ему вина. Отто не похож на обычного слугу. Он работает по дому или в саду и практически никуда не выходит.
Дождавшись, когда все улягутся спать, Нелла выскальзывает из комнаты и надевает пальто в прихожей. Ее ждет холод, возможно, даже пронизывающий холод. И опасная территория – амстердамские каналы, да еще и после комендантского часа.
– Мадам?
Она в испуге оборачивается на голос, раздавшийся посреди огромного холла. Зажигается свеча, и она видит Отто, сидящего на стуле.
– Что вы тут делаете? – спрашивает она.
– Решил проверить, все ли в порядке с вашей птицей, – следует ответ. – Вы не посадили ее обратно в клетку.
– С Пибо все в порядке. Он привык летать по дому.
Нелла умолкает. Впервые, если не считать ее второго дня после приезда, они оказались наедине. Она съеживается при мысли, что его имя вписано в дневник Марин. Ее странное поведение в его присутствии наверняка не проходит незамеченным.
– Не стоит выходить в столь поздний час, – говорит он. – Уже пробило десять.
– Как-нибудь не пропаду, – отвечает она. И тут же задумывается: а вдруг?
– Лучше не выходить, тем более одной. Темно. И холод собачий.
– В Ассенделфте еще темнее. Здесь, по крайней мере, на мостах горят фонари. Так что я не боюсь.
Он криво усмехается.
– Зато я за вас боюсь.
Он опускает глаза после столь откровенного признания.
– Можете пойти со мной, если хотите.
Его взгляд скользит вверх по лестнице, по перилам. Кажется, он задумался.
– Хочу, – говорит он, и она слышит, как у нее в грудной клетке застучало сердце.
Отто на секунду скрывается в чулане и выходит с великолепным парчовым пальто Йохана. Нелла наблюдает за тем, как он просовывает свои ручищи сначала в один рукав, потом в другой.
Они выходят на крыльцо, Отто хлопает дверью.
– Тише вы, – выговаривает ему Нелла. У нее есть все основания полагать, что в этом доме, где круглые сутки что-то происходит, она не единственная не спит по ночам.
– Зачем вы идете на Калверстраат в такой поздний час? – спрашивает Отто, прижимая воротник пальто.
Нелла медлит с ответом.
– Мне надо кое с кем поговорить.
– В десять вечера?
– Марин дала мне «Список Смита». Там есть человек, с которым мне надо переговорить. Это связано с подарком моего мужа. Я пытаюсь привести шкап в надлежащий вид.
Отто молчит, кутаясь в пальто, которое ему немного мало – кисти рук вылезают из обшлагов, – но оно ему идет.
– Я рад, что вы оправились… после того дня, – неожиданно говорит он.
– Оправилась, да. – Она думает о том, чего могла лишиться, но не отдала.
– Вы уж его простите. Он не хотел вас…
– Да, – перебивает она. – Корнелия со мной уже об этом говорила. И Марин тоже.
Обсуждать эту тему с ним – нет уж, увольте. Есть куда более интересные предметы, чем конфуз Йохана. Надо смотреть вперед. Молчание Отто она расценивает как признак понимания.
Туман сгущается, а с ним наваливается темнота, как он и обещал. Почти не светятся окна, горят лишь отдельные фонари. Они движутся почти наугад, рискуя свалиться в канал. Как хорошо, что он вызвался ее проводить.
– Вы хотя бы иногда вспоминаете Порто-Ново? – спрашивает Нелла, еще не забыв риторические вопросы на географической карте в спальне у золовки. «Погода? Еда? Бог?» Вот чем заняты мысли голландцев. А чем заняты его мысли? Ей хочется поговорить с ним о тайной сахарной голове и о сахарных плантациях на Суринаме, но дальше Порто-Ново ее смелость пока не простирается.
Отто вскидывает подбородок, почти как Марин.
– Я его толком-то и не помню, – говорит он. Но можно ли верить ему на слово? Он всматривается в темноту и вдруг признается: – В такие ночи даже не верится, что когда-то в моей жизни были песчаный пляж, жара и пальмы.