Миниатюрист
Шрифт:
– Вы что, совсем выпустили его из клетки? – в голосе Корнелии, показывающей пальцем на промелькнувшие зеленые перышки, нет возмущения. Пибо вошел в пике, прежде чем снова скрыться с глаз.
Нелла поднимает голову к балкам, откуда доносятся поскребывание и пощелкивание.
– Пусть летает где хочет. Во всяком случае, сегодня я его в клетку не посажу. Он ждал этого со дня приезда.
Корнелия встречает невольное признание грустным смешком. Она подходит и, неожиданно присев, кладет обе руки на колени молодой хозяйке.
– Нелла, я здесь с двенадцати лет, и вот что
– Если бы замужем за ним была ты, то так бы не говорила, – возражает Нелла, видя совсем рядом маленькое личико и поблескивающие синие глазки.
– Может быть. Но я все видела и слышала. И теперь это точно так же касается меня, как и вас.
– Да, и как нам с этим жить?
Она резко встает, и руки служанки бессильно падают. Нелла меряет шагами мраморный пол, пока Корнелия сидит на ступеньке, изучая с обеих сторон свои красные натруженные руки. И тут Нелла ловит на себе взгляд блестящих черных глаз из-под лестницы.
– Кто это там прячется? – вскрикивает она.
Пришел черед Корнелии вскочить на ноги. Между тем ответа не последовало. Нелла оглядывается в поисках чего-нибудь увесистого, а из-под лестницы, цокая лапами и тихо поскуливая, выходит Резеки, обнюхивая пол. А потом ложится и переворачивается на спину, демонстрируя брюхо.
– Проголодалась. – Корнелия садится на корточки рядом с гончей и гладит ее по голове.
– А где Йохан? – спрашивает Нелла.
Но служанка ее как будто не слышит.
– Пойдем есть, – говорит она собаке.
Нелла сидит в подсобке у огня и с благодарностью прикладывается к персональной фляге с горячим вином, а колдующая у печки Корнелия то и дело поглядывает в сторону молодой хозяйки. Заглянув в печку, она убеждается, что пироги с начинкой из курицы и телятины почти готовы, а Нелла втягивает носом запахи мяса и каштанов, мускатного ореха и разных специй, и эти запахи возвращают ее к реальности.
Нелла задумывается. Она, конечно, может вернуться в Ассенделфт, хотя это была всего лишь пустая угроза. Материнский дом где-то далеко-далеко, словно за океаном, это другой мир, и она не уверена, что ей хочется туда плыть. «Но даже если они потом вытащат его труп и разрежут на части, они все равно не найдут то, что ищут». А что ищет она – вот вопрос. Если она вернется, еще не факт, что она там это найдет.
– Ты пошла за мной в контору Йохана, – говорит Нелла.
Корнелия поднимает глаза.
– И правильно сделала. Нечего вам там околачиваться.
– Уж ломать, так ломать.
Корнелия хранит молчание.
– Я здесь чужая. – Нелла обращается ко всей кухонной утвари, словно проверяя значимость сказанного.
Корнелия встречает это неодобрительным смехом.
– Неправда. Это ваш дом.
– Ты так считаешь? Как можно называть домом место, где царят тайны, обман и выяснение отношений?
Корнелия смотрит ей в глаза.
– Одна тайна. – Она сразу напряглась. – Только одна. Или у вас свои тайны?
Нелла мгновенно почувствовала себя виноватой. «А какие у меня тайны?» Она вдруг подумала об Отто, чье имя застряло в ее дневнике рядом с именем мужа.
– Нет, – отвечает она, смело встречая взгляд Корнелии. – Зато я постоянно наталкиваюсь на чужие. – Она делает глоток теплого вина.
Корнелия садится напротив.
– Еще пять минут, и пироги будут готовы. Я добавила спаржу. Эксперимент. – Она подается вперед. – Это наш дом, Нелла. Мой и ваш. И я сделаю все, чтобы так оно и оставалось.
Нелла молча ерзает на стуле.
– Ну что вы оставили в Ассенделфте?
– Достоинство. Доброе имя.
– Мне казалось, ваш отец сильно его подпортил. Вы хотите, чтобы теперь то же самое сделал ваш муж? – Она ждет какого-то отклика, но Нелла молчит. – Джек Филипс, – тихо говорит служанка. От этого имени, произнесенного вслух, атмосфера словно сгущается, и Нелла сразу напрягается, застыв в ожидании. – Он не вчера появился, – продолжает Корнелия, – и продержался дольше других.
Огонь лижет поленья, и они трещат, разбрасывая снопы искр.
– Отто мог бы тебе о нем порассказать, если тебе интересно, но ты особенно не рассчитывай. Отто у нас молчун.
Нелла кладет фляжку на старый замасленный разделочный стол. Как ей снова заговорить с Йоханом? Неделя, в течение которой она его избегала, показалась ей вечностью. Ее так и подмывает что-нибудь сломать или отшвырнуть, раздавить жука, а еще лучше оттаскать мужа за волосы. Кажется, она ни перед чем не остановится.
– Почему Отто много про него знает?
Корнелия пожимает плечами.
– Хозяин вырастил его как сына. Он все видит, все понимает. Между прочим, говорит по-французски и по-итальянски. Хозяин научил его всему, что знает сам, но из-за своего цвета кожи Отто не может применить это в деле. Марин говорит, что это жестоко.
Корнелия открывает печку, и вместе с жаром оттуда выходит противень с пирогами, которые она сбрызгивает кислым соком незрелого винограда и смазывает маслом.
Нелла разламывает один. Мясной дух счастливо уживается с ароматом спаржи. Но уж больно горячий.
– Выходит, Марин с Йоханом и моя мать заранее обрекли меня на несчастье, – вздыхает она. – Они знали, чем это для меня обернется.
– Какие такие несчастья? – вскидывается Корнелия. – Что у вас было в Ассенделфте? Марин отдала вам свою комнату, дает деньги, покупает марципаны. Все оставили вас в покое.
– Мне не нужен покой.
Корнелия опустошает флягу и доливает еще вина.
– Вы уверены? А по-моему, так покой – это самое главное.
Нелла устраивается поудобнее и подставляет ноги ближе к огню. С каким отчаянием золовка тогда сказала: «Это скрыто в его душе, а из души не вытащишь». Она мысленно видит, как Йохан идет ко дну. Вспоминает его слова на барже, когда они возвращались с ужина в гильдии: «Я не сделаю тебе больно, Петронелла». Раньше ей казалось, что доброта – это объятие, улыбка, неожиданное доброе дело. Ей как-то не приходило в голову, что доброта может выражаться в бездействии, сдержанности, отчужденности. Ее пробирает озноб, она откусывает большой кусок пирога, и от его тепла образ Йохана отступает, растворяется в холодной черной стихии.