Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

Гаор сидел, согнувшись, стараясь не упасть на пол, помнил, что ему ещё идти, стоять в строю и на обыске. Конечно, не сравнить со вчерашним, вчера он и не помнит, как дотянул до конца, только боль и помнит, вот сволочь как бьёт. Недаром говорили, что забить тебя любой сержант может, а спецвойска медленно забивают, сутками будут метелить, а ты и не умираешь, и жить не можешь. Попал к ним, молись, чтоб сразу кончили.

– Рыжий, - вдруг позвал его Плешак.

Гаор вздрогнул и повернулся к нему.

– Ты вот что, паря, раз ты не знаешь, - Плешак замялся.

–

Ну, - насторожился Гаор.

– Матери вчера... лечили тебя, - Плешак сделал паузу.

Гаор кивнул.

– Так ты молчи об этом.

Гаор кивнул, подумав, что речь идёт о надзирателях. Конечно, не дурак же он, подставлять матерей, скорее всего, это запрещено. Но следующие слова Плешака удивили его до немоты.

– Мужикам нельзя видеть этого. Ну, как матери больших Матерей зовут, а дурней хватает. Спрашивать будут, говори: не помню ничего. И всё. Понял? Тебя ж не просто пропарили, а у Смерти отнимали, Мать-Воду звали к тебе, ей отдавали. Приняла тебя Мать-Вода, поменяла Судьбу. А как это... знать никому нельзя, обидится Мать-Вода, заклятье снимется. Понял?

Гаор потрясённо кивал. Но всё-таки, когда Плешак замолчал, осторожно спросил:

– А кто это? Мать-Вода?

– Их три, Матери набольшие. Мать-Земля, Мать-Вода и Мать-Луна. Они надо всем хозяйки. Ты их не серди, тогда помогут тебе.
– Плещак прислушался.
– Айда, паря, зазвонит сейчас.

Гаор услышал характерное прищёлкивание включения системы оповещения и, оттолкнувшись рукой от пола, встал. Услышанное требовало осмысления, и потому вопросов он больше не задавал.

Вечернее построение, обыск. Обыска он всё-таки побаивался, вернее, боялся, что попадёт под обыск к той сволочи, а там уж... спецвойска подранков не оставляют. Добьёт ведь, гад. Но пронесло. И хоть усталость цеплялась за плечи и ноги, пригибая к полу, в спальню он вошёл уже спокойно. Как все разделся, повесил комбез, разулся, натянул штаны и рубашку и босиком, впервые с радостью ощущая, как ложится под ступни гладкий и приятно прохладный пол, пошёл в столовую. Мать улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ, садясь на своё место.

Глядя, как он ест со всеми, ещё бледный, осунувшийся, как из-под тугих рыжих полуколец внимательно посверкивают его тёмно-карие глаза, Мать даже немного удивлённо покачала головой. Надо же, и в самом деле оклемался. Крепок парень, по душе Мать-Воде пришёлся, а она строга, редко когда обращённых принимает.

Ел Гаор уже то же, что и все, проскакивала каша легко, чай, правда, опять был необычный, с травами - наконец, догадался он. На фронте, когда начинались перебои с подвозом, они тоже иногда сушили и заваривали листья и травы, зимой - сосновую хвою, как учили на уроках выживания. Гадость, конечно, давились, но пили, больше же нечего, а здесь - даже приятно. Как все, встал после ужина, поклонился и поблагодарил Матерей. Всё, сейчас, пойдёт и ляжет. До отбоя ещё есть время, ну так он его для сна прихватит. Но сначала надо трусы с майкой забрать. И носки выстирать, сегодня с трудом надел, задубели.

Хозяйственные заботы

отняли много времени, потому что делал всё медленно, оберегая себя. Вокруг шла обычная уже вечерняя жизнь. Гаор следил только, чтобы Тукмана возле не было. Вот дурак, и чего дураку приспичило лапать его. Врезать по-настоящему, чтобы на всю жизнь отбить у мальца охоту к таким забавам, он не мог: сил нет, а рядом с Тукманом постоянно кто-то из взрослых мужиков. И чего они его так оберегают? Хотя... не его это дело, лишь бы к нему не лезли. Наводя порядок в своём немудрящем хозяйстве - привычка форму перед сном проверить, спросонья этим уже некогда заниматься, была в него вбита ещё до училища Сержантом, Гаор усмехнулся воспоминаниям. А всё же Сержант здорово его подготовил, он видел, как солоно приходилось в училище тем, кто прямо из дома, от материнской юбки, да под училищных строевиков... ему было легче, уже знал, что рассчитывать может только на себя, что враги не враги, а не друзья вокруг.

Подумав, Гаор снял и повесил бельё, пусть тоже проветрится, и лёг, как многие, голышом. Смотреть на него никто не смотрел, да и... Гаор усмехнулся: пока его эта сволочь лупцевала, кому что интересно в нём было, всё рассмотрели. Он вытянулся на спине, заложив руки за голову и сдвинув одеяло до половины груди. И расслабился отдыхая.

– Рыжий, - окликнул его снизу Полоша, - спишь?

– Нет, - ответил Гаор, - так лежу. А что?

Полоша встал, и их лица оказались на одном уровне.

– Ты чего от руки его шарахнулся так? Ну, когда он ладонью тебе в лицо ткнул?

По наступившей тишине Гаор понял, что вопрос считают важным, и от его ответа многое зависит. Но о чём речь, вспомнил он не сразу. Его ответа терпеливо ждали. Вспомнив, Гаор вздохнул.

– Испугался я. У него на ладони... Раскрытый глаз.

– На ладони клеймо?
– подошёл к ним Старший.

Гаор попытался сесть, но Старший легонько надавил ему на плечо.

– Лежи, так способнее. Так что за клеймо?

– Это спецвойска, они, - Гаор замолчал, чувствуя, как сводит горло судорога, но пересилил себя, - страшное они творят.

– Ну, это мы видели, - спокойно сказал Старший, - а чего он тебя так фронтом тыкал. Будто скажи счёты у вас, ты раньше что ль его видел?

– Нет. Но я войсковик. Мы солдаты, а они каратели! Палачи.

– Вона что, - задумчиво протянул незаметно подошедший к ним Тарпан.

Гаор удивлённо посмотрел на него и вдруг обнаружил, что окружён слушателями, даже на соседних верхних койках сидят. Это напомнило ему камеру, и не то что успокоило, но... как-то легче стало.

– Значитца, в армии тоже палачи нужны?

– А где их нет, - ответил за Гаора Старший.
– Ну-ка, парень, значит, глаз на ладони, запомним. А ещё что про них скажешь?

– А что говорить? По фронту они по своим делам мотались. У них и командование, и приказы, и снабжение - всё свое. И что хотели, творили. Приказ был, тяжелораненых не вывозить. Чтоб не тратить бензин. Вот они и заслонами, машины с ранеными перехватывали и...