Мир Гаора
Шрифт:
– Сортировали, - кивнул Тарпан.
– Да, - согласился Гаор, - мы по-другому называли, но... да, сортировка. Но они и врачей, и санитаров, кто с ранеными был, и шофёров... это если тяжёлых, кого против приказа вывозят, найдут.
– И ничего им?
– охнул кто-то.
– Слышал же, - сурово ответил Мастак.
– А вы что?
– Мы?
– усмехнулся Гаор.
– Мы в кошки-мышки с ними играли. Они одну дорогу перекроют, мы по другой машину отправим. Они ту оседлают, мы третью найдём, было раз...
– он вовремя осёкся, даже губу прикусил, чтоб ненароком не вырвалось.
– Ладно, паря, ясно, а они?
– Они если ловили нас...
– Гаор невольно поёжился, - молись,
– Видели мы.
Гаор вздохнул. Хотел сказать, что самого страшного не сделали с ним, но промолчал. А сказать хотелось, да и остальные стояли и ждали, и он заговорил о том, что сам узнал случайно, о чём они, видевшие и понявшие, молчали потом вмёртвую, не из страха перед трибуналом или теми же спецвойсками, а потому что не укладывалось это, что человек может такое сделать. А сейчас... да к чёрту, никуда дальше рабской спальни это не уйдёт, а если и уйдёт... нет, не может он больше молчать.
– Они посёлки выжигали.
– Как это?
– Какие посёлки?
– заволновались слушатели.
И Гаор, не сразу поняв причину этого волнения, заговорил.
– Не знаю зачем, но посёлки, ну где полукровки живут, иногда... называется зачистка территории, мы на марше были, лейтенант чего-то с картой намудрил, и мы в такой зачищенный посёлок впёрлись. Повезло, - Гаор порывисто сел, столкнув одеяло и обхватив руками колени, чтобы не было заметно начавшей бить его дрожи, - разминулись мы. Они уже убрались, а то бы и мы бы там всей ротой легли. Им что... ни отца, ни брата им нет... Вошли мы... ну по карте посёлок, а увидели... дома догорают уже, и запах... вместе с людьми жгли, когда человек заживо горит, запах особый, кто хоть раз почуял, уже не забудет. Куры там, собаки тоже постреляны. На дороге прямо... женщина, ну что от неё осталось, по ней, видно, машину взад-вперёд гоняли...
– Врёшь!
– закричал Махотка, - не может такого, чтоб мать...
– Может!
– тем же бешеным выдохом перебил его Гаор, - человек не может, а они могут! Мы к колодцу подошли... дёрнуло заглянуть, он детьми забит.
– Что?
– Как это?
– Ты чо, паря?
– А то! Побросали детей в колодец и гранатами сверху.
Наступила тишина.
– А...
– неуверенно сказал кто-то, - может, не они?
– А кто?
– ответил вопросом Гаор.
– Тыловая полоса, аггров там и близко никогда не было, мы до фронта оттуда ещё трое суток бегом бежали, чтоб подальше и побыстрее. От машин следы остались, шины широкие, с зигзагом, на таких только они ездили, и ещё... Мы когда ходили там, искали, может хоть что живое осталось, я у одного дома окурок нашёл. "Конус", сигареты такие, их только в спецвойсках выдавали. Мало тебе? Тогда последнее. Посмотрели мы и бегом в лесок, был там, полчаса бежали, только влетели и попадали, кого выворачивает, кто о землю головой бьётся, у лейтенанта руки дрожат, пистолет из кобуры рвёт, стреляться хочет. Ну, я ему по морде смазал, велел двоим, кто покрепче, подержать и напоить чем, нельзя же нам без командира оставаться, первый же патруль дезертирами посчитает, и все под трибунал пойдём, а сам назад пошёл, посмотреть, нет ли сзади чего. Тыл он тыл, но раз так, надо по всем сторонам смотреть. Огонь уберёг меня, но из леса я выйти не успел, а бинокль я у лейтенанта взял и видел. Ещё команда приехала. Тоже спецвойска, но другие. Сначала какие-то ходили всё фотографировали, потом они все отошли, огнемётка на боевую встала и из всех шести стволов шарахнула. И выжгла всё. Подчистую. Чтоб уж ни следов, ни, - он заставил себя усмехнуться, - окурков никто найти не мог.
Гаор обвёл слушателей лихорадочно блестящими глазами. Все молчали. Махотка плакал, заткнув себе рот кулаком и трясясь всем телом.
– Ты-то чего?
– устало спросил Старший.
– Наш...
– прорыдал Махотка, - наш посёлок... мне сказывали, слышали... тоже сказали... зачистка...
– А потом что?
– после долгого угрюмого молчания спросил Полоша.
Гаор снова вздохнул, уже успокаиваясь.
– Я вернулся, отдал лейтенанту бинокль. Он уже вроде отошёл, только глаза мёртвые стали. И сказал ему. Доведи нас до места, а там хоть стреляйся, хоть что делай, но нельзя, чтоб вся рота... новобранцев много, им и так-то...
– Довёл он вас?
– Довёл. Сдал на пункт формирования и в тот же вечер застрелился.
– Он-то чего?
– Он сказал мне... у него брат в спецвойсках служит.
– Гаор вздохнул.
– А за невинную кровь Огонь весь род до седьмого колена карает. Вот он с рода проклятье своей кровью решил снять. Так что этот... правду сказал. После такого любая бомбёжка тебе уже по хрену, и любая смерть в удачу.
Гаор откинулся на подушку и лёг, чувствуя, что больше говорить не может.
Молча разошлись по койкам остальные. И когда надзиратель, прокричав отбой, задвинул решётки и ушёл, Плешак вдруг сказал:
– Рыжий, а ты чего ж не кричал? Старший по ихней смене бы пришёл, не допустил до такого. Ты в следующий раз, ну если он опять к тебе привяжется, сразу кричи.
Гаор ответил, жёстко разделяя слова.
– Я... перед... ним... кричать... не буду.
Плешак тихо вздохнул в ответ.
Лежать на спине было всё-таки больно, и Гаор осторожно, чтобы не столкнуть одеяло, повернулся на живот, обхватил руками подушку. Так показалось легче, и он заснул.
Ни тогда, слушая у ночного костра лейтенанта, ни сейчас, рассказывая об этом, он и не подумал применить это древнее поверье о проклятых родах и семьях к себе и к Юрденалам вообще. Может быть, и потому, что не верил. Об отце и его старшем брате-наследнике, погибшем в авиакатастрофе, ему ещё когда Сержант рассказал. Но Огонь Животворящий предателей выжигает, клятвопреступников метит, а уж за братоубийство... Нет, он не верил тогда, и не верит сейчас. Нет, может, Огонь, Вседержатель мира и Вликий Творец и есть, он не спорит. В училище он честно учил всё, что задавали на уроках закона божьего, выстаивал все положенные службы в училищном храме, читал и пел общие молитвы в столовой и в строю, но... но сам по себе нет, не верил. На фронте, этим не занимались, на фронте веришь во что угодно и как угодно, лишь бы выжить... амулеты, талисманы, полковой священник от Храма, молитвы... да молись, как хочешь, лишь бы другим не во вред. Рассказы же об агграх, разоряющих храмы и убивающих священников и молящихся, тем более оставляли его равнодушным. Особенно после того, как узнал на фотографиях аггрских жертв, знакомые места и понял, что это работа спецвойск. Нет, наверняка были и разрушенные храмы, и замученные священники, но вот кто это делает? Это, как говорится, совсем другая история. А после дембеля он, тем более, ничем таким голову не забивал. Кервин, правда, отозвался по поводу одного из его оборотов.
– Убери, мне только ещё в духовной цензуре объяснений не хватает.
Он согласился и убрал. Незачем связываться...
Выздоравливал Гаор медленно. Через два дня, на груди и животе стали выступать тёмно-багровые кровоподтёки. А в душевой кто-то ахнул.
– Паря, да ты со спины чёрный весь! И задница такая же!
Увидеть себя Гаор, разумеется, не мог, пришлось поверить на слово.
– Давай, паря, - сказал ему мывшийся под соседним рожком Мастак, - вытирайся и к Матухе. Пущай посмотрит тебя. Давай, давай, чтоб до отбоя успеть.