Мираж
Шрифт:
Дымников промолчал: истерика Вальковского была ему ближе, чем «Интернационал».
— А с вами всё хорошо, Леонтий Андреевич. Раны лёгкие, сквозные. Скоро вернётесь в батарею. Чем скорее — тем лучше: начинаем наступление. Только вперёд. Вас представили на капитана, получите крестик и значок первопроходца...
Меженин возвращался с упакованными в клеёнчатый пакет советскими деньгами, предназначенными для группы, отправлявшейся в тыл красных. Штаб Орлова помещался в вагоне на запасных путях. Рядом — товарняки, мёртвые паровозы, но к возвращению штабс-капитана здесь почему-то всё изменилось. Ушли товарные поезда, исчезли паровозы, и через несколько путей открылся длинный салон-вагон генерала Май-Маевского. У площадки — двое часовых. Из-за вагона трещал автомобильный мотор: кто-то пытался проехать через пути. Эти звуки насторожили молодую женщину в тёмном костюме и очках, спешащую к вагону Орлова. Пассажиры автомобиля вышли к вагону генерала. Всё произошло мгновенно. Меженин лишь успел спрятаться за одинокий товарный вагон и стал свидетелем странного эпизода.
К площадке салон-вагона подошёл полковник Шкуро с сопровождающими офицерами. Май-Маевский вышел им навстречу.
— Отец! — закричал Шкуро, сняв фуражку и пытаясь поправить густую шевелюру. — Ты со своей ... стратегией не... Мои терцы и кубанцы на эти приказы...
— Успокойся, Андрюша, — уговаривал его генерал, — исправим.
— Ладно, отец! Едем обедать к девочкам. Такие есть. А вот идёт...
Женщина в тёмном костюме ускорила шаг.
— А я её знаю! Лидуха... — закричал Шкуро и выругался в рифму нецензурно. — Ты ж в Харькове сидишь. А ну иди ко мне. Взять её, — приказал полковник своим. — Харьковские делишки забыла, сука?
Однако навстречу им из своего вагона вышел Орлов с несколькими унтер-офицерами.
— Господин полковник, — вежливо, но строго сказал Орлов, — госпожа Горкина вызвана на допрос в контрразведку по приказу Главнокомандующего.
Шкуро выругался и махнул рукой.
— Допрашивай, — сказал он, — может, я и обознался.
Спустя несколько минут Меженин вошёл в штаб Орлова. Тот встретил его недовольно.
— Опаздываете. Что-то там у салон-вагона случилось? Вы видели?
— Ничего не видел, господин полковник.
Орлов смотрел на него изучающе. Потом, когда деньги были выданы и курьершу отправили с сопровождающими, Орлов вновь вызвал Игоря. Двери плотно закрыты, в соседних купе никого, в коридоре — верный часовой.
— Господин Меженин, я старый контрразведчик, и меня очень трудно обмануть. Вы видели выходку Шкуро и о многом догадались.
Орлов резко поднялся и громко, почти в крик, продолжил:
— Куда направляется группа? Знаете? Быстро отвечайте, иначе...
— В Харьков, — пробормотал Меженин.
— Так. Ваша расписка в надёжном месте, и я спокойно даю вам ответственное задание. Вы включаетесь в группу немецких военнопленных, передаваемых красным. С этой группой приезжаете в Харьков. Там вам помогут оторваться от группы. Запоминайте адрес, по которому вы явитесь: Заводской переулок, дом 5, квартира 7. Запомнили? Там вас встретит старик. Скажете, что вы от дяди Ивана с хорошими вестями. Перед вашим отъездом я сообщу вам эти хорошие вести. Согласны?
Меженин согласился охотно, поскольку это соответствовало его планам.
1919. ИЮНЬ
17 июня в Бахмуте, в штабе корпуса Кутепов назначил оперативное совещание. На стене висела большая карта района боевых действий, охватывающая Юго-Восток Украины от Бахмута до Белгорода. Слева вверху, подобно главной части художественного полотна, приковывающей внимание зрителей и выражающей основную мысль автора, большие кричащие буквы: ХАРЬКОВ. К этим буквам были направлены синие стрелы наступления.
Офицеры, рассаживаясь, полушёпотом переговаривались: «Директивы ещё нет... Колчака бьют — вот наши и спохватились... Неужели Кутепов сам?..» В начале совещания командир 1-й дивизии всё же спросил, получена ли директива из штаба армии?
— Ещё нет, — спокойно ответил Кутепов, — направлена с курьером.
Чей-то злой язык шепнул: «У Зеноныча руки трясутся — подписать не может».
— На карте всё видно, — сказал Кутепов, — поэтому буду говорить коротко. Противник, разбитый нами под Купянском, отступает на Валуйки—Волчанск—Чугуев. Вчера началось массовое отступление противника от Лозовой на Харьков и Павлоград. Расположение войск противника, а также особенности Харьковского железнодорожного узла позволяют нанести фронтальный удар на направлении Валуйки—Волчанск—Харьков—Люботин и при этом разгромить левый фланг и тыл харьковской группировки противника. 1-я дивизия, наступающая на Волчанск и далее на Белгород, в этом случае оказывается в тылу противника и отрезает ему пути отступления от Харькова.
1-й дивизии предстоит наступать на фронт Валуйки— Волчанск и одновременно разрушить железнодорожные пути на Лиски и на Новый Оскол. 3-й дивизии наступать на Харьков—Люботин и занять Харьковский железнодорожный узел. Бронепоезд «Генерал Корнилов» передаётся в распоряжение Начдива-3 для действий на линиях железных дорог Купянск—Чугуев—Харьков...
Самое главное было сказано в конце: «Начало наступления — завтра. Мосты через Донец у Чугуева и Змиева захватить немедленно».
Директива на наступление, подписанная Май-Маевским, пришла в корпус через 3 часа после того, как Кутепов подписал приказ о наступлении и разослал по своим частям. Ничего нового в директиве не было — тот же кутеповский план.
В этот день в свою батарею вернулся капитан Дымников, его правая рука всё ещё была на перевязи. Батарея, готовая и к бою, и к походу, стояла вёрстах в двух от передовых позиций в кустарнике почти на самом берегу Донца. Солнце таяло где-то вверху, заливало реку пылающими колышущимися потоками, раскалывалось на мириады жгучих брызг, щедро нагревало кипящий, шумящий, кричащий праздник. Свободные от дежурства артиллеристы превратились в мальчишек: переплывали реку, ныряли с обрыва и, главное, ловили рыбу. В подштанниках, в различных мыслимых и немыслимых трусах, а то и просто голые сидели с удочками в тальнике или забрасывали длинные донные. Уже горел костёр, и на нём — огромный котёл для ухи.
«Господа, дайте хоть одной рукой удочку подержать, — просил Дымников рыболовов. — Дайте вспомнить детские годы...»
Ему, конечно, дали удочку, насадили червяка, он забросил, и поплавок, сделанный из пробки и гусиного пера, сразу пошёл в сторону и быстро начал тонуть. Капитан подсек — вспомнил, как это делается, и потащил добычу из воды. Берег разразился шумом одобрения, удивления, поздравлений: на крючке вместе с окунем сверкала вцепившаяся в него молодая щучка.
— Вот это ловля на живца, — закричали рыболовы.