Мираж
Шрифт:
— Я, как балтийская дворянка, считаю, что настоящий мужчина обязан быть воином, рыцарем. А женщина должна его любить, помогать ему и... оплакивать, если так повелит судьба.
Они попрощались у гостиницы «Кубань», где проживала дама, и Кутепов своей быстрой походкой направился к себе, в номера, предназначенные для старших офицеров.
— Лео, я умоляю тебя: пойди к Кутепову и расспроси его обо всём, — взмолился Меженин. — Деникин назначил его губернатором — это, конечно, наказание за монархизм, но должность почётная. Ты же знаешь, что Деникин сегодня беседовал с ним утром больше часа. Они обычно говорят откровенно. Тебя Кутепов любит. Спроси его: что дальше? Зачем нас опять привели в этот Екатеринодар? В России чешский мятеж [29] , войска Комуча [30] , эсеровские мятежи, а мы сидим здесь. Почему? Он тебе скажет. Он не умеет молчать. Он проболтается. Иди и поговори с ним. Почтительно и патриотично. Мы — за царя.
29
Чешский мятеж — выступление в мае-августе 1918 г. в Поволжье, на Урале и в Сибири бывших военнопленных чехов (около 45 тыс. чел.).
30
Комуч — комитет членов Учредительного собрания — антисоветское правительство на территории Среднего Поволжья и Приуралья. Создано в Самаре в начале июня 1918 г. после захвата города белочехами.
Дымников согласился.
Долгая южная жара не спадала до вечера, а захмелевший Меженин почему-то никак не мог найти затенённую улицу — куда ни повернёт: солнце в лицо. Ему помогли. Его остановил капитан с равнодушным незаметным лицом и сказал:
— Штабс-капитан Меженин, вы приглашаетесь для беседы в контрразведывательную часть Штаба армии.
— Там хоть не жарко?
— По-всякому бывает.
Обыкновенный частный дом. На скамейке у дверей — два поручика с теми же равнодушно-незаметными лицами. В коридоре — часовой с винтовкой. В кабинете за небольшим столом рыжеволосый, рыжеусый полковник.
— Полковник Орлов, — представился он, — начальник Ростовского пункта контрразведки армии. Здесь временно. О вас знаю всё. Зачем вы это написали?
Полковник показал записочку, заканчивающуюся требованием выплатить автору 5 тысяч марок. Растопленные вином и жарой мозги Меженина никак не могли освоить целостную картину происходящего, но какая-то природная русская хитрость помогала отвечать на вопросы.
— Не я.
— Кто?
— Жарко у вас. И вино, знаете...
— Петрачков, квасу похолоднее! Так кто же написал?
Меженин вдруг вспомнил слово «Рыжий», которое однажды обронил на тайном совещании доктор Всеволжский. Доктор сказал: «Рыжий это не разрешит». Он имеет право не разрешать — он руководитель заговора.
— Вы же всех наших знаете, — сказал Меженин. — Кто-то подделал мой почерк.
— И левой рукой.
— Иногда пишу стихи левой рукой.
— По стихам тебя и поймали. Знал же, что записка придёт ко мне, и я тебя расстреляю, как предателя.
— Но я не писал!
— Может быть, и не писал — эксперты у нас — так себе. Но здесь что-то не так. Чувствуется ещё одна рука. И, наверное, красная. А денег я вам дам. Конечно, не 5 тысяч, а всего 500 донскими рублями. А вы мне расписочку: «За передачу информации, необходимой для связи с германским командованием». Пишите, пишите — никто не знает, где вы, а Екатеринодар — город опасный. Ещё не всех расстрелянных похоронили. Подписали? Вот и хорошо. Будем иногда встречаться.
Пришлось Меженину напиться окончательно, петь с какими-то девками «Белой акации гроздья душистые», называть их тургеневскими женщинами... Не помнил, как добрался домой. Дымников разбудил его на рассвете. Нашли бутылку чего-то красного кислого, заварили чай, и Меженин услышал такое, что никогда бы не мог предположить при всём своём умении анализировать происходящее.
— Ты погоди, — останавливал Игорь. — Я ещё не проснулся. Во сне кого-то расстреливал. Знаешь, под Тимашевской я расстрелял еврея комиссара, он был похож на... Надо было фамилию спросить. Тот был не то Вайнштейн, не то Майнштейн... Один знакомый моей жены. Тоже комиссар. Он мне сейчас снился. Давай ещё чайку и сначала расскажи. Не могу поверить.
— Мне не надо было ждать встречи Кутепова и Деникина. Если они и спорят по поводу монархии, то в остальном — полное единство. Ещё в Егорлыцкой Кутепов одобрил новый Кубанский поход. Согласился с командующим. И знаешь, почему?
— Ты говорил, но я не могу поверить. Не могу представить.
— Представь, что я, Антон Иванович, с поповским лбом и приказщичьей бородкой, утираю слёзы по разваливающейся России и объясняю тебе: «Игорёк, мы же все русские люди. Красные войска сейчас отбивают немцев, рвущихся на Кавказ. Если мы ударим на Царицын, в тыл красным, немцы прорвутся и Россия потеряет ещё одну огромную территорию. Мы не должны мешать красным сражаться с немцами. А какие талантливые командиры есть у красных. Например, Сорокин [31] . Мы могли бы вместе сражаться против немцев...»
31
Сорокин Иван Лукич (1884—1918) — кубанский, казак, участник Первой мировой войны. В Гражданскую войну за несколько месяцев прошёл путь от командира казачьего отряда, помощника командующего Юго-Восточной армией и Главкома войск Кубано-Черноморской республики до Главкома вооружёнными силами Северо-Кавказской Республики, командующего войсками Северного Кавказа. Будучи командующим 11-й Красной армией в октябре 1918 г. поднял мятеж против советской власти. 2-й Чрезвычайный съезд Советов Северного Кавказа объявил Сорокина вне закона. До суда его заключили в тюрьму, где он был убит.
— Так зачем же ты, Антон, такой-сякой Иванович, погнал нас погибать в степь? Там же остались лучшие.
— «Понимаешь, Игорёк, надо же было оправдать Белое движение. Но я немного мешал красным сражаться с немцами. Так, кое-где по железнодорожным узлам. И устояли ведь против немцев. До самого 8 августа...»
— Замолчи, подголосок. Воевали, чтобы воевать. Шли на пулемёты и умирали, чтобы красные спокойно отбивались от немцев. Всё! Мираж кончился! Начался бред!
Меженин сел на кровати во всей своей похмельной неприглядности и сказал, словно кому-то угрожая:
— Теперь я знаю, что мне делать.
— Что?
— Это — личное. Каждый должен решить сам за себя.
— В данное время — послужу в артиллерии и потом подамся в Харьков.
— Думаешь, мужичок Деникин, жалеющий красных и влюблённый в Сорокина, возьмёт Харьков?
— Не он один. Сейчас там Врангель [32] появился. Из тех, из баронов. Ему дали конницу.
— Этот убеждён, что призван спасти Россию, а может быть, даже и царствовать. Немецкие бароны — они такие. Значит, мираж не кончился.
32
Врангель Пётр Николаевич (1878—1928) — барон, генерал-лейтенант. Один из главных руководителей Белого движения. С 1918 г. в Добровольческой армии. С 1919 г. — командующий Кавказской Добровольческой армией, затем Кавказской армией. С апреля 1920 г. — Главнокомандующий ВСЮР, с мая — Главком Русской армии, в ноябре эмигрировал. В1924 г. создал и возглавил Русский общевоинский союз (РОВС).
— А Кутепов с дамой — это мираж или бред?
— Это... Это, Лео, выше моего понимания. Это — свершение. Может быть, даже любовь!
Странная встреча с дамой, заблудившейся в незнакомом городе, разбудила в Кутепове нечто почти забытое, но совсем не офицерско-юнкерское. Вспоминая её сочувственно-внимательные голубые глаза, голос искренней, слегка смутившейся женщины, называющей его героем, он не думал о неожиданном романе, о естественном проявлении дремавшей чувственности. Он вообще не думал, а слушал музыку, вернее, вспоминал. Когда на экране кинематографа появлялась Вера Холодная в роскошных одеждах, с горькой печалью на лице, тапёр от пустых ритмичных аккордов переходил к медленной серьёзной и грустной мелодии, и возникало желание быть рядом с этой женщиной, защитить её, успокоить, спасти.
Но это было в Екатеринодаре. На следующий день после встречи он уехал в Новороссийск. Набрать исполнителей не составило, труда, главное — окружить себя своими. Взял Соболя, Ермолина, своего нового адъютанта капитана Ленченко — бывшего марковца, но весьма интеллигентного.
«С сего 13 августа...»
Так начиналось объявление, приклеенное на заборе Новороссийского рынка. Бывшие минёры с эсминца «Керчь», друзья Вожакин и Курочкингвнимательно прочитали о том, что с 13 августа гвардии полковник Кутепов назначен Черноморским военным губернатором, о том, что он будет беспощадно бороться с большевиками, бандитами, мародёрами и т. п. Вроде бы друзей, ставших рыбаками, это не касалось. Им бы уйти вместе со всеми моряками черноморского флота к Сорокину или к Кожуху, но в сумасшедшие июньские дни, когда все сначала митинговали, а потом топили корабли Черноморского флота, во время разгрузки Вожакину ящиком перебило ногу, и он сильно хромал, а Курочкин остался с другом. Летом и крыша не нужна, а осенью двинут куда-нибудь, скорее всего, к Вожакину — его дом почти рядом: на Маныче.