Мираж
Шрифт:
Из зала раздался уверенный сильный голос:
— Да, но это враг культурный!..
— Господа, не будем перебивать Михаила Васильевича, — вступился Деникин.
— Правильно сказал, — шепнул Меженин. — Немцы — бывшие враги, а этот дряблый генеральчик заснул в 15-м году, а сегодня проснулся и пришёл сюда. Ещё Салтыков-Щедрин знал, что у русских генералов мозги отсутствуют. Этот наш его осадил. Здесь много наших. На днях соберёмся и будем обсуждать наши планы. Упускать союз с немцами, которые
Алексеев же продолжал говорить о нечестной политике немцев, об их огромных потерях во Франции, об истощении духовных и материальных сил германской нации, о будущем России, если она пойдёт на союз с Германией: «Политически мы будем рабами, экономически — нищими...»
Леонтию и Игорю было скучно, и они шептались о своём: о недавнем прощании с братьями Гулями, покинувшими армию, о популярных медсёстрах. Роману Гулю оба прочили литературное будущее: талантливый, начитанный, пишет стихи.
— Ты же, Игорь, хотел расстрелять его за дезертирство.
— Его — нет, но многих бы положил. «Переполнена земля лишними, испорчена жизнь от чрезмерного множества живущих», — так сказал Заратустра.
На них зашикали — поднялся Деникин. Говорил как человек не только убеждённый в своей правоте, но и точно знающий, что с ним никто не станет полемизировать. Отстаивал свой знаменитый лозунг: непредрешённость государственного строя России. Кутепов, слушая, вертелся возмущённо, что-то шептал сидящим рядом.
— Армия не должна вмешиваться в политику, — говорил Деникин. — Единственный выход — вера в своих руководителей. Кто верит нам — пойдёт с нами, кто не верит — оставит армию. Что касается лично меня, я бороться за форму правления не буду. Я веду борьбу только за Россию.
«Земский собор» закончился тем, что поднялся восторженный Марков и громогласно заявил:
— Мы все верим в своих вождей и пойдём за ними!
Вышли в нежный простор майского вечера, где и дышалось, и шумелось по-другому. Где-то далеко всё ещё пел бандурист.
— Я его хвалил, — вспоминал Меженин. — Написал ему на память: «На войне гражданской бандурист поёт, и в степи Кубанской вновь любовь живёт».
Собрались под видом вечеринки у Меженина — пустой дом, голый сад — тайком не подберёшься. Некоторых Дымников знал: среди них капитан Ермолин, оказавшийся здесь, потому что был готов идти с кем угодно, лишь бы скорее поставить к стенке Ульянова и Бронштейна. Был здесь и Путилин — с ним не виделись с октября. Полуобнялись. Путилин сказал: «Надо было ещё тогда с немцами договариваться, до Бреста. Чтобы не успели пол-России продать...»
Однако тайное совещание не состоялось. Доктор Всеволжский озабоченно сообщил:
— Совещание откладывается по очень серьёзной причине:
Участники заволновались. Одни требовали какой-то проверки, другие обыска, третьи предлагали просто разбежаться. Доктор, открыто выступавший в армии за союз с немцами, разумеется, сам не опасался разоблачения, но другие могли сказать о нём лишнее.
— Пока провокатор этого не сделал, — продолжал Всеволжский, — и не сделает. Он не знает, что один из руководителей нашей организации находится в ближайшем окружении Деникина. Это он обнаружил анонимный донос, предупредил меня и поостерёгся приехать сюда. Совещание переносится. К сожалению, должен сообщить вам, что армия на днях выступает...
— Куда?
— Опять не в Москву, а на юг, господа.
1918. ИЮНЬ
И вновь звучала металлически резкая команда Кутепова:
— Вперёд! Ровный шаг. Дистанция в цепи на четыре человека. Винтовки наперевес! Огонь не открывать! Смотреть врагам в лицо!.. Вперёд, лейб-гвардейцы! За Царя, за Родину, за Веру!..
Теперь он командовал бригадой — несколькими полками 2-й дивизии. Шёл впереди, фуражка на затылке, бородка вперёд. Не оглядывался. Боялся: оглянется — погибнет. Так и случится когда-нибудь.
— Господин полковник, — крикнул ему из цепи кто-то из офицеров, — генерал Деникин в цепи на том фланге.
— Жалко, что на том — не услышит, что мы сражаемся за Царя.
Шли молча, с винтовками наперевес, ровным грозным шагом, падали многие, пытались встать, ползли или просто затихали. Ряды смыкались — держали дистанцию. Приближались окопы красных, их стрельба становилась редкой, беспорядочной, и происходило ожидаемое: кто-то из красных кричал: «Пропали, братцы!.. Спасайся, хлопцы!.. Бросай всё!..»
И для красных начиналось самое страшное: их догоняли, убивали, кололи штыками, толпившихся с поднятыми руками брали в плен.
Утреннее степное солнце слепило глаза Кутепова — не мог разыскать взглядом Деникина. Наверное, уехал. Но бой-то видел! Знает теперь, что такое кутеповская атака.
— Пленных туда, в овраг, — командовал Кутепов. — Нечего перед нашими сёстрами милосердия грязным бельём трясти. А это кто такие?
— Я взял в плен двух комиссаров, господин полковник, — объяснил капитан Путилин, выталкивая вперёд двоих в гимнастёрках с красными звёздами на рукавах.
— Не знаете, что делать с пленными, капитан?