Мираж
Шрифт:
Сказала, что до дома провожать не надо — соседи, и Яскевич уехал.
Вскоре после ухода Яскевича появился усталый и злой человек.
— Сидишь ночами, как пёс, — сказал он, — а вы тут лижетесь. Кто такой?
Марыся сообщила точные данные об офицере.
— Сгодится? — спросил встретивший.
— При случае сгодится. Мне нужен Весёлый.
— Не будет. Он далеко. Здесь облавы бывают.
— Но у меня документы. Секретные.
— Давай. Доставим.
— Головой отвечаешь.
— Я уж столько отвечал, что её у меня нет, головы-то. Если спросит, где искать?
— Два дня ещё здесь, а потом в Таганроге, гостиница «Морская». По польскому документу.
Из приказа по 1-му корпусу Добрармии
от 20 сентября 1919 г.
«Из глубины истории встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден ещё один тяжёлый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей в Курске, Льгове и Рыльске, освобождённые вашими подвигами, благословляют вас…»
Незадолго до приезда в Таганрог польской делегации Деникин собрал генералов на небольшой ужин для разговора» но не получилось ни ужина, ни разговора. Врангель то ли случайно, то ли демонстративно сел подальше от Деникина и почти все его утверждения подвергал негромкой, но безжалостной критике.
Главнокомандующий отметил только что закончившийся рейд Мамонтова [41] по большевистским тылам.
— Посеял панику, — говорил Деникин. — Огромные трофеи...
41
Мамонтов (Мамантов) Константин Константинович (1869— 1920) — генерал-лейтенант (1919). Во главе конного корпуса ВСЮР (9 тыс. сабель и штыков) в августе-сентябре совершил рейд по тылам Красной армии. Мамонтовцы были разбиты конным корпусом Будённого, сам Мамонтов отстранён от командования и умер от тифа.
— Трофеи на 60 вёрст — все донские бабы теперь оденутся в кружевное бельё, — прокомментировал Врангель. — И телеграмму ещё дал: «Посылаю привет. Везём родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей на украшение церквей — дорогие иконы и церковную утварь». Бандит с большой дороги, а не генерал. И не панику наводил, а от Будённого бегал. В своей армии я не потерплю присутствия Шкуро и Мамонтова.
— Вообще-то мы хотели поговорить о будущей встрече с поляками, — продолжал Деникин, — однако обсуждать конкретные вопросы, связанные с будущими границами, сейчас преждевременно.
— Какими границами? — в своём стиле пошутил Кутепов. — Варшавскую губернию все знают.
За столом расхохотались.
Врангель тихо сказал:
— Этот хоть туп, но прям.
— Однако на Волынском фронте стоят перед красными около 100 тысяч легионеров, — сказал Деникин, — если объединить усилия наших и их войск, разгром большевиков неизбежен.
— С Колчаком бы объединялся, когда тот был в силе, — вполголоса сказал Врангель, но многие услышали, — так нет — хотелось самому Москву взять. А теперь с полячишками договориться хочет.
— И я считаю, господа, — продолжал Деникин, — что мы встретимся с поляками, как с хорошими друзьями, не затрагивая острых тем.
23 сентября Деникин дал банкет в честь польской миссии. Военную миссию возглавлял бывший генерал русской службы Карницкий, экономическую — бывший польский министр торговли и промышленности Иваницкий.
В польской миссии волнения начались часа за два: костюмы, платья, причёски, места за столом и, главное, тексты официальных выступлений. Марыся несколько раз прочитала текст выступления Карницкого, написанного и на русском, и на польском языках, и всё-таки перед самым началом банкета просмотрела документ ещё раз. Стефан был доволен: «Ты, Марысенька, и сама теперь выступишь, если генерал голос потеряет».
Вспыхнули люстры в банкетном зале, оркестр заиграл встречный марш — из-за неясности политического положения сторон гимны решили не исполнять.
Поднялся благообразный Деникин и в своём неторопливом убедительном стиле произнёс приветственную речь:
— После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжёлых потрясений мировой войны и общей разрухи два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз!
Карницкий начал ответную речь с такой же высокой ноты, но, вглядевшись в текст, смял фразы, зачастил и сник так же, как его странный недружественный текст:
— Польская миссия благодарит вооружённые силы Юга России за тёплый приём, — закончил он своё выступление и сел, ни на кого не глядя.
За столами зашумели, задвигались, кто-то хотел встать, но его удерживали — дипломатический скандал. Начальник штаба польской миссии майор Пшесдецкий сказал сидящему рядом Кутепову:
— Судя по речи Деникина, здесь чествуют союзников, но поляки вам ещё не союзники и, быть может, попали сюда по ошибке.
— Именно по ошибке, — согласился Кутепов.
Как обычно, выручил оркестр, заиграв старые марши. Стефан, едва не потеряв сознание, искал Марысю. Вытащил её чуть ли не из женского туалета и требовал объяснений: где настоящий текст речи Карницкого? Марыся плакала и ничего не могла объяснить.
Ленин и Дзержинский в очередной раз вели речь о том, что никто не должен был знать, никто не должен был видеть, какие документы лежат перед ними на столе. Сейчас это были карты Западного и Южного фронтов.
— Я понимаю, что этот срыв и произошёл не без участия ваших людей, — сказал Ленин.
— У меня там работают несколько групп.
— Не собираюсь вас хвалить, Феликс Эдмундович, потому что срыва ещё нет. Поляки остались и будут договариваться с Деникиным. Вопрос в том, что они потребуют и что он может дать. Наша задача или, вернее, ваша задача — сорвать переговоры.
— Поляки потребуют Прибалтику, Минск, Украину до Днепра с Киевом.
— Пожалуй.
— Вы правы, Владимир Ильич. Мои люди их настроили. Ведь другая группа, да и сам Пилсудский...