Мистер Аркадин

Уэллс Орсон

И все это не доставляло мне ни малейшего удовольствия, просто никакого. Я жалел, что не улетел первым же самолетом в Европу. У меня была очень слабая надежда увидеться с Софи, прочно защищенной броней денег и почтения, которые обеспечивал ее муж, генерал, герой какой-то местной революции, облеченный ныне в Мехико огромной властью.

Мне, в сущности, уже и незачем было с ней встречаться. Вряд ли она могла добавить нечто значительное к тому, что я вытянул из Оскара. Мое досье было почти укомплектовано. Пора было идти к Аркадину и вернуть Райну. Какого еще черта торчать на этом пляже, среди открыточного пейзажа, изнемогая под немилосердным солнцем?

Держало меня здесь дурацкое любопытство. Я никак не мог закончить свою миссию,

не увидев своими глазами Софи. Мне хотелось познакомиться с этой удивительной женщиной, которая некогда держала Аркадина на поводке, как пуделя, целых три года. Он порвал поводок, укусил руку, которая кормила и холила его. Да, это было без сомнения так. И все же целых три года человек, который был в ту пору не великим Аркадиным, а ничтожным Васавом Атабадзе, послушно исполнял ее приказы, как Симон, как одноглазый Шаскиль, как Ференц, Гершельс и Якоб Зук, как все девять членов шайки Софи. Мадам Софи, как называли ее в преступном мире.

Наверное, поэтому я и приехал в Акапулько и провел два дня в неге и роскоши, которые меня нисколько не радовали. Об Аркадине я узнал, что если он и не донес на Софи и ее ребят, как считал Оскар, то, во всяком случае, слинял с кучей денег, когда почуял, что запахло жареным, как мажордом, который успевает скрыться во время пожара, прихватив хозяйское серебро.

Вот и вся его тайна. Жалкое, низкое существо! Персона, заставляющая дрожать правительства, человек, который может уничтожить любого обыкновенным телефонным звонком и который обожает хорошие манеры! В Испании мне рассказывали, как, буквально пародируя галантный жест какого-то идальго, который в свое время купил дворец в Севилье для дамы сердца, чтобы она могла сорвать понравившуюся ей розу, которая цвела во дворе, он приобрел Сан-Тирсо просто потому, что Райна, проезжая мимо, мечтательно воскликнула: «Гляди, папа, настоящий замок Спящей Красавицы!»

Может быть, он надеялся удержать при себе дочь с помощью высоких стен, рвов, остроконечных скал, несметных богатств и ревностной заботы? Разве он никогда не слыхал этой сказки, не ведал, что в один прекрасный день неминуемо появится прекрасный принц, который разбудит принцессу и увезет с собой на белом коне? Даже если принц окажется всего-навсего пропащим авантюристом, у которого много долгов и совсем нет титулов и который успел сразиться не с драконом, а с кредиторами и полицейскими…

Отдавшись мечтам, я сидел, прищурившись от яркого солнца, которое, отражаясь от белого мрамора террасы, слепило глаза. Я пристально разглядывал растение, изображенное на вазе; в гуще его лепестков открывалась ярко-красная, сочная и влажная глубина. Я вспомнил губы Райны.

Но надо было разобраться в собственных мыслях. Пожалуй, не оставалось ни одного недостающего звена, которое мне следовало бы обнаружить. Я знал даже дату и место рождения. Маленький городок возле Тифлиса, 1895 год. Какое совпадение: когда он оставил Польшу с карманами, набитыми деньгами, он был моим ровесником. Я занимался мошенничеством, случалось— доносительством, дурачил людей, жил за их счет, но никогда не воровал. Почему мистер Аркадин обратился именно ко мне? Я вяло раздумывал сам о себе. Девушка, которая прохаживалась возле меня, обернулась, ожидая приглашения, но, видя, что я углубился в свои мысли, отошла, пожав плечами.

Что скажет Аркадин, узнав о себе правду? Во Франции во времена «старого режима» детей-найденышей принято было считать принадлежащими к хорошему обществу; казалось предпочтительней, не зная истинного происхождения, отдать незаслуженное уважение крестьянину, нежели идти на риск унижения благородного сословия. Вот и Аркадин, наверное, рисовал в своем воображении всяческие возвышенные и трагические повороты судьбы; и уж конечно, непрезентабельной истории о торговле белыми рабынями, о подручном гангстерши, о доносчике и грабителе там не было места.

Я вновь и вновь прокручивал в голове детали этих событий, думая о них с удовлетворением,

но все же с тенью сомнений. Оскар, после того как я залечил его страдания, вдруг разговорился и буквально утопил меня в потоке воспоминаний. Я узнал, что Софи в течение нескольких лет руководила одной из самых крепко организованных банд в Центральной Европе. Это началось в смутное время после первой мировой войны. Они организовали «агентство», помотавшее белым бежать из России со всеми своими драгоценностями и прочими вещами, не подлежавшими вывозу. В нем состояли в основном хорошенькие девушки без средств к существованию и не слишком строгих моральных правил. Это предприятие переросло в настоящую преступную организацию. Софи возглавляла ее с горячим энтузиазмом. Ее знали от Рио до Гонконга. Она ввела железную дисциплину и требовала абсолютного подчинения. Держала под контролем исполнителей, нанимателей, агентов, инспекторов; следила за каждым, где бы он ни находился: в Центральной Америке или на Среднем Востоке. Она регулярно получала информацию, знала всю подноготную личной жизни своих сотоварищей, и те, кому удавалось разбогатеть, являлись к ней с благодарностью. «Она была нам матерью, настоящей матерью», — всхлипывая, сказал Оскар.

Слушая его, я представлял себе жирную «мамашу» с крашеными волосами, ногтями, покрытыми лаком и обведенными черным ободком, слюнявящую пальцы, как жена мясника, когда она считает деньги или переворачивает счета. Но с капризами в духе Екатерины II, по очереди выбирающей в фавориты своих подчиненных, кроме разве что одноглазого Шаскиля или Якоба Зука. в копне своих мелких кудряшек слишком смахивавшего на овцу.

Почему она вышла замуж за Оскара? По его словам, из-за любви. Но скорее всего, чтобы избежать каких-нибудь неприятностей с полицией. Ей необходим был паспорт. И они были счастливы, пока не появился Атабадзе. Если верить Оскару, когда Софи взяла его в шайку, он был худ, как отощавший волк, и глаза его горели алчным огнем. Неуклюжий, в потрепанной одежде, он окружил ее рабской преданностью и был готов ради нее на все. Он пел русские песни, исторгая у нее слезы. Оскар прощал эту слабость жене, которая одновременно была его хозяйкой. Он привык проводить вечера с Софи и ее новым подопечным в обильных возлияниях и сентиментальных беседах. Он проглотил и то. что однажды она оставила Васава на ночь. К тому времени он заметно похорошел. Софи заслужила немного радости.

Ситуация обострилась, когда Атабадзе начал претендовать на первые роли и разгуливать в скунсовой шубе, изображая аристократа. Тут уж Оскар взревновал. Он попытался поговорить с Софи, но та сухо посоветовала ему не вмешиваться в чужие дела. С этого момента влияние Атабадзе укреплялось с каждым днем. Софи стала пренебрегать своими обязанностями, многие часы проводила, запершись с новым фаворитом, и вела себя как влюбленная продавщица. В это время в Польше начались облавы; мели всех подряд. Полиция внедрила своих агентов всюду — в барах, ночных клубах, благотворительных учреждениях, косметических кабинетах и танцклассах. Софи не придала этому должного значения.

Я не верю, что любовник оставил ее по своей воле. Так он больше терял, чем выигрывал. Скорее всего, дело объясняется тем, что. поняв, что пора смываться, он постарался сделать это с наибольшей для себя выгодой.

Может, Софи сама придумала этот план и доверилась Атабадзе — отправила его за границу со всем наличным капиталом, чтобы он там ее дожидался. Проще всего было добраться до Цюриха. Вены или Гамбурга. А может, все происходило иначе и тут сыграло роль какое-нибудь непредвиденное обстоятельство? Чтобы не оставалось ни капли сомнений, следовало просчитать все варианты. Оказалось, что как раз в том же 1927 году в Центральной Европе произошла железнодорожная катастрофа. Шок, нервное расстройство — и вот вам странник, скитающийся в ночи без пальто, без вещей. Он долго бредет, попадает на набережную, дрожащий, потерянный… страдающий амнезией…