Мистер Грей младший
Шрифт:
— Дело не только не во мне, но и даже не в тебе, — голос его становится холодным, как лёд, — Дело в твоём прошлом парне, да? В универе некоторые языки тщательно перетирают всякие слухи.
Я тяжело сглатываю, потирая висок.
— Ну и пусть, — выбрасываю я, — Если они говорят обо мне, то моя жизнь в сто крат интереснее, чем у них.
— Мы сейчас не об этом, Айрин, — спокойно произносит Бредли, — Ты… ты любишь его до сих пор, да? — он щурится, — Ответь мне.
— Ты правда хочешь это услышать? Все эти четыре года ты бродил за мной, чтобы получить ответ на этот вопрос?
— Я бы не спрашивал об этом, если бы ты согласилась стать моей девушкой. Ты не хочешь — я хочу знать причину.
Я глубоко
— Да, я люблю его, — уверенно говорю я, но голос мой дрожит, — Это первая, но не единственная причина, по которой я сказала тебе «нет». Понимаешь, он… — я ненадолго затихла, вспоминая Грея, — Он показал мне, как можно любить меня. Никто не любил меня сильнее, чем он. Никто не полюбит меня сильнее, чем он. Мне, теперь, всего мало. То внимание, что уделял мне ты, другие парни… да обычные девушки сдались после таких ухаживаний на первом же свидании, но я… У меня был он. Мне теперь всего недостаёт. Мне всего мало, понимаешь? А он… он дарил мне всё, о чём можно мечтать. Когда у меня был он, у меня было всё. А сейчас, нет ничего, кроме воспоминаний.
В глазах встряли иглы, слёзы прокладывают путь по щекам. Бредли опустил глаза.
— Мне нужно к океану, — быстро проговорила я, — Нужно больше воздуха.
Я встала изо стола, скорыми шагами направилась к пляжу. Мне не хотелось ничего. Бредли не пошёл за мной, за что я была благодарна ему. Тед Грей, я была проклята любить тебя. Всю жизнь. Не знаю почему, но мне так безумно хочется надеяться, что он помнит меня, хотя бы… Хоть немного. Я знаю, что те чувства не были игрой, просто он не мог идти против обстоятельств, подписав этот договор… Вдруг, он уже женат?.. Какое право я имею думать о нём? Я ничего уже не значу в его жизни, но он, по-прежнему, одно большое клеймо в моём сердце. В сердце, которое уже устало биться так далеко от него. Я никогда не смогу смириться с тем, что потеряла его навсегда. Буду мечтать, что-то надумывать себе, загоняя себя в мир фантазий. На протяжении этих пяти лет, меня толкали и пинали, чтобы я двигалась вперёд, согласно закономерному ходу времени. Все требуют от меня двигаться дальше, а я не хочу этого. Чем дальше я двигаюсь, тем больнее мне, тем больше хочется вернуться назад и быть рядом с ним.
— Когда-нибудь, я утоплюсь, — неосознанно произнесла я, смотря на океан.
Кружевная, прохладная пена коснулась моих пальцев. Я прикрыла глаза. Его лицо. Его улыбка. Его парфюм. Его голос. И так всегда. Мне стоит лишь на мгновение потерять зрительный контакт с миром, и я вижу его. А в нём, целый мир — яркий и наполненный счастьем. Мир, который был у меня, пока я была с ним…
Макс
Из аэропорта, я сразу же направился в дом моделей. Мой главный принцип — не брать ничего лишнего, но обязательно брать классический костюм в любую поездку, как всегда — оправдал себя. Мой небольшой чемоданчик, вполне сошедший за ручную кладь, легко переносить и сложно где-либо забыть. Выпустить его из рук — чтобы передохнуть, или не мешать проходить в очереди — объём его не требует. За это я люблю прагматичный и слаженный формат вещей. Комфорт — моё главное требование.
— Мсье Родригес, — меня приветствует сорокалетняя анорексичка с ярко выраженным французским акцентом, пустыми глазами и слишком уж натянутым и надутым лицом.
Очень надеюсь, что она, мать её, не модель. Эта женщина не похожа на женщину. Трансвестит?
— Да, это я, — я пожимаю жилистую руку.
— Я мадемуазель Баригард, — она улыбается, обнажая вставную челюсть, — Рада вас видеть, фотограф.
Мадемуазель? До сих пор свободна? Что ж, случай потерянный.
— Приятно познакомиться, — вру я, — Я бы хотел знать, с кем имею честь?
— Я дизайнер-модельер. Двадцать лет посвятила дому моды Шанель, акцентируя внимание на женских брючных костюмах. Я создала новую линию, мне нужна хорошая раскрутка с новым взглядом молодого, а не
Надо же! Она — модельер. Она требует фотографии фото-художника, а не фотографа. Что же, попробуем.
— Для начала, мне бы хотелось увидеть модель, что обдумать детали и наличие материалов, которые мне потребуются. Также, я бы хотел увидеть вашу линию, если это возможно, — спокойно попросил я.
— Конечно, мсье Родригес, — кивнула она, со всей силы стараясь выговорить слово «конечно» по-английски.
— Это моя наковальня, — смеясь проговорила она, заводя меня в свою дизайн-студию, — Здесь одежда, которую будет надевать лучшая из лучших. Пять комплектов, — Баригард протянула мне альбом, — Вы слышали о Джеки Кэй?..
Господи. Как я, фотограф, мог о ней не слышать? А ещё, как я, один из лучших друзей Теда мог её не знать?.. Мисс Кавана. Вот, с кем мне придётся работать. Теперь, мне хочется увидеться с этой супер-моделью ещё сильнее.
— Я скажу вам больше. Я знаком с ней, — не скрывая гордости, заявляю я.
Модельерша осмотрела меня с ног до головы, точно оценивая.
— Хорошо, — кивнула она, — Можете взять альбом себе на некоторое время. А что касается встречи с Джеки Кэй, то вас устроит в два часа дня, в кафе «Де Флор»?
— Вполне, — согласился я.
— К вам подойдёт промоутер. Скажите, что у вас заказан столик на имя мадемуазель Кэй, вас проводят туда. Всё будет оплачено за счёт заведения, деньги можете поберечь, мсье Родригес, — впервые приятно улыбаясь, произнесла она.
— Спасибо, — кивнул я.
Мадемуазель Баригард проводила меня до такси, которое доставило меня к отелю на улице Виктора Гюго. Ощущение чего-то странного, ощущение встречи с далёким прошлым поселилось внутри меня.
Я прекрасно помнил наше расставание с Эвой. Прошли первые недели лета и она… Она дала мне самый настоящий, мощнейший удар под дых. Действительно, зачем нужно оружие, когда есть слова и чувства? Эва была несчастлива, прощаясь со мной. Она не плакала, держалась изо всех сил, но голос и брови её подрагивали в те секунды, когда она резала те нити, что были между нами. То, что я испытывал к ней, я не испытывал ни к кому. До встречи с ней я знал, что существует такое блядское чувство, как половое влечение. Знал, что есть похоть и страсть, от которой прёт адреналином, как от прыжка с парашютом. Но то странное стеснение, что она вызывала во мне, а вместе с тем давление в крови и желание, чтобы она смотрела на меня не прерываясь ни на секунду, было не похоже ни на что. Когда я фотографировал её голой, в ночь её рождения, я просто… просто сходил с ума. И не столько, сколько из-за её обнажённости, а из-за… её глаз. Из-за того, что она смотрела на меня, как на единственного мужчину на этой планете. И из всей её ногой плоти, я хотел целовать её глаза. Она становилась моим любимым виски — терпким и сладким, неприкосновенным и совершенно сносящим крышу. Да, именно так. И когда она бросила меня, я напоминал себе переезженного поездом человека. Человека, у которого вырвали стрелку в компасе. Украли землю из-под ног. Сначала, я больше растерялся, чем расстроился. Даже думал, что всё это легко пройдёт. Но нет. С каждым днём я убеждался, что я — эваголик. Зависимый. Если какому-нибудь закодированному дать хоть глоток водки — он сорвётся. В большинстве своём, такие срываются. И я знаю, если я увижу её, хоть мельком — я сорвусь. Я просто оттрахаю её прямо там, где увижу. Блядь. А ведь будучи рядом с ней, я не мечтал об этом. Мне было достаточно того, что она просто смотрела на меня. Теперь, когда я, мать его, вырос, мне хочется, чтобы она смотрела на меня так же… снизу.