Мистер Грей младший
Шрифт:
Сволочь. Держись от неё подальше!..
Случайно, я приоткрыл дверь шире и она заскрипела… Эва бросила взгляд, но не успела меня заметить. Я вовремя отстранился.
Прикрыв глаза, я принимал осознание того, что она по-прежнему прекрасна. Даже более чем. А ещё, я понял, что очень люблю её. Понял, что хочу украсть эту невесту у всех на глазах… И нести наказание. Быть с ней всю жизнь.
— Кто там подглядывает? — снова раздался голос мистера Гея, — Фотограф? — он рассмеялся, — Не будь
— Ага, — весело ответила она.
Я больше не мог находиться так близко и так далеко от неё. Всё. Пора.
Я вошёл.
— Добрый день, мисс Грей, — произнёс я, когда человек с начёсом отошёл от её преображённого, совершенного лица.
На секунду, я думал, что перестал дышать. Её глаза быстро проскользнули по мне, она сглотнула, улыбнулась и сделала глубокий вдох.
— Добрый… день, — с придыханием, немыслимо сексуально произнесла Эва, — Мистер Родригес.
— Просто Макс. Я же… лишь фотограф, — выдавил я.
Её глаза заблестели. То ли от подступивших слёз, то ли от нахлынувших воспоминаний. То ли и оттого, и от другого.
— Да, — шепнула она, тяжело сглатывая, быстро отводя глаза, — Мэбби, начинай делать причёску, — приказала она стилисту.
Голос её набирал холода и равнодушия.
— Присаживайтесь, Макс, — произнесла она, не глядя на меня, — Обождите немного.
Я подчинился. Сердце во мне то глохло, то стучало, как скоростной экспресс. Кровь отливала от кожи. Я разглядывал её, пристально уставившись на неё и изучая каждую её деталь. Белое роскошное платье — сплошное кружево ручной работы. Она надела это для услады взгляда того придурка. Господи. Как же больно!.. От любви нет никакого обезболивания. Только смерть.
Всё то время, что гей-парикмахер проводил рядом с нами, Эва не смотрела на меня. Мне начало казаться, что ей всё равно. Я её не волную. Я ничего не значу. Но, блядь… Это ложь самому себе!
Я вспомнил, как действительно загорелись её глаза, когда она увидела меня. Её вдох. Улыбка — короткая, но непроизвольная и искренняя. Я не мог дождаться, когда стилист оставит нас. Я ухмыльнулся, когда подумал, какие фотографии я буду требовать от неё… Я напомню ей ту фотосессию в Аспене. Она вспомнит всё. Не отвертится.
Сучка.
Боже, почему я злюсь? Потому что звезда гей-парада трогает её волосы? Или потому, что скоро приедет её треклятый жених? Я не знаю. Честное слово, не имею представления. Может, просто хочу её трахнуть?.. Хочу забрать её себе! Да! Украсть! Нахер! Немедленно!
Но есть один вопрос. Хочет ли она этого?
Пока меня терзают сомнения, вопросы, желания и мысли, я не замечаю, как скоро нас покидает стилист. Мы только вдвоём.
Я
— Поздравляю, — шепчу я, горько улыбаясь.
— Пока не с чем, — покраснев, выдавливая из себя нечто похожее на улыбку, произносит она.
— Я рад тебя видеть, — она начинает тяжело дышать.
— Я тоже, — выдыхает Эва.
Я подхожу к двери, ведущей из комнаты, спиной, и, протянув руку назад, запираю её на встроенный ключ. Эва вздрагивает, когда раздаётся щелчок.
— Это для того, чтобы обезопасить фотосессию от зевак, — поясняю я.
Она кивает, не моргая, смотря мне в глаза.
— Иди к окну, — произношу спокойно я.
Она подходит. Кайма платья и шлейф духов тянутся за ней, а затвор фотоаппарата щёлкает. Первый снимок есть.
— Смотри на меня, — приказываю я, пряча глаза за фотоаппаратом, делаю сразу несколько кадров — нежных и заманчивых, тонких и страстных, как само кружево её платья. Она потрясающая. Идеальная. Меня бросает в жар.
— Извини, я., — начинаю оправдываться я, но останавливаюсь, не посчитав это действительно нужным. Я стягиваю с себя пиджак и бросаю его на кресло.
— Он же помнётся, — участливо произносит она.
— Он всё равно мне не понадобится, — тут же отвечаю я.
Она тяжело сглатывает, её зрачки расширяются, но лицо становится шокированным и изумлённым.
— Я это к тому, что здесь очень жарко, — поясняю я.
— Да, — соглашается она, краснея, машет рукой на себя, — Мне тоже что-то жарко.
— Значит, — хрипло выдавливаю я, — Будем действовать абсолютно профессионально, — она кивает, разминая пальцы, — Начнём?
— Конечно, — соглашается Эва.
Я начинаю фотографировать, раздавая всякие простые команды. «Поверни голову», «опусти глаза», «подними подбородок», «смотри в объектив», «улыбнись»… Я подхожу к ней ближе, когда ощущаю знакомые волны, исходящие от её прекрасного взгляда. Того самого, каким она всегда смотрела на меня. Я теряю ориентиры и контроль, становясь рядом с ней совсем близко.
— Улыбнись шире, немного приподними плечи, — даю простые указания, но позже…
Позже, я ощущаю, что она замирает, как статуя.
— Дыши, — командую я, и наши глаза встречаются за пределами фотоаппарата.
Она приоткрывает губы для вдоха — я делаю снимок. Она отмирает, оживает, начиная позировать самостоятельно. Но один единственный факт просто выводит меня из себя. Мне приходится умолять её, чтобы она улыбалась. Она делает это натянуто. Она не хочет улыбаться. В глазах тоска, за нею глупый страх, которому она не может найти применения. Неужели, она просто не может попросить меня спасти её, забрать её, вытащить из ада, из пут, в которые она сама себя засовывает?! Я сменяю крайность крайностью. Я безумен. Но я безумно хочу, чтобы она была безумно счастлива.