Мистер Грей младший
Шрифт:
Музыка прервалась, когда Макса заметили рядом со мной. Я на секунду зажмурилась. Раздались вздохи, странные восклицания, заглушённые шиканьями интеллигентов. Макс сжал мою руку крепче. Это предало мне уверенность. Я поняла, что мне абсолютно плевать на них. Я рядом с ним ощущаю себя любимой, счастливой… Так зачем мне обращать внимание на чьи-либо мнения? Мне двадцать один. Я взрослая. Самостоятельная. Но я никогда не была свободной. А свободу дарит только любовь. И сейчас, я чувствовала себя Америкой. Я была полна этой любви, которая вела меня, как огонёк ведёт блуждающего странника. Мы спускались вместе. Мы видели в этих ступенях все препятствия, все невзгоды — мы наступали на них, а наши сердца стучали в унисон. Никто нам теперь не помеха. Всё посредственность.
— Эва, — холодный тон моей матери прервал всеобщий
— Объясни, что происходит, — раздался голос отца.
Он смотрел на моего возлюбленного зло и с презрением. Это взгляд убивал меня. Я крепче сжала руку Макса, выпрашивая у него спасения.
— Позвольте мне, — вмешался он тут же, поняв мой безмолвный призыв.
Я закрыла глаза, мысленно благодаря Бога за то, что мне попался настолько чувствующий меня мужчина. Слишком чувствующий.
— Вас никто не спрашивает. Закройте рот и отойдите прочь от моей дочери, — мой отец сделал последний толчок, который требовался, чтобы я полностью слетела с катушек.
Я больше не буду терпеть тиранов. Не буду подчиняться приказам. Чёрта с два.
— Если он отойдёт прочь — твоя дочь тоже уйдёт прочь, — заглянув ему прямо в глаза, произнесла я со всей холодностью, на которую была способна.
— Макс! — мы услышали голос кого-то мужчины и обернулись.
За нами — и все гости, и мои родители.
— Макс, — повторил невысокий брюнет, обращаясь к нему, а позже — к окружающим, — Господа, это мой сын. Уверен, ребята просто дурачатся, — выдавил он, смеясь.
Ой. Что делает отец Макса здесь?!
— Я так не думаю, Хосе, — в глазах моей матери бродили льдины, — Моей дочери сегодня не до шуток.
— Всем сегодня не до шуток, — прибавил отец, зло сверкая глазами.
Люди перешёптывались. Смешки мешались со вздохами, везде гнездилось всеобщее непонимание и самое настоящее замешательство. Однако, спустя несколько унизительных секунд воцарилась тишина… Я не понимала, в чём дело, пока не увидела заходящего в комнату Тору. Человек, которого я сейчас, не задумываясь, предала, смотрел на меня поразительно спокойно. Слишком свойственно японскому темпераменту. Чёрные глаза его, как обычно, блестели, но — как всегда — не выдавали подноготной ни единой извилины его души. Точно он был в чёрных очках.
— Дайте ему объясниться, — разделяя каждое слово, резким тоном с поразительным японским акцентом, проговорил он.
Это повергло меня в шок.
— Тору, дорогой., — начала щебетать мама, но он прервал её — бросив пронзительный взгляд.
Она замолчала, немного отступая. Тору занял её место, встав прямо напротив Макса.
— Говорите, — произнёс он, смотря в глаза своему визави.
Его голос звенел в тишине огромной гостиной старого особняка на улице Сен-Бенуа. Макс крепче сжал мою руку.
— Если вы никогда не любили, вы не поймёте меня, — начал он, медленно отрывая взгляд от Тору, — И я говорю об этом не только вам, — он кивнул в сторону несостоявшегося жениха, а затем, принялся рассматривать всех, кто находился в комнате, — Я говорю это всем, потому что не хочу ничего скрывать. Я не хочу скрывать того, что люблю Эву Грей. Почему? Потому что это правда.
Сердце во мне резко дрогнуло.
— Я не хочу скрывать своего желания жениться на ней. И это не просто громкое заявление — я готов хоть сейчас. Это правда. Здесь нет шуток, отец, — Макс посмотрел на Хосе, — Я борюсь за то, что люблю, потому что не хочу повторять твоей ошибки. Мама говорила мне, что ты никогда её не любил, поэтому ваш брак не выдержал и дал глубокую трещину. Потому, что ты ходил налево. Ты находил себе женщин — новых и новых, предаваясь пустым утехам тела и помутнения разума, дабы избавиться от воспоминаний, от груза совершённой ошибки. Стараясь высечь из памяти женщину, которую ты когда-то любил, и, быть может, любишь до сих пор. Но это уже неважно. Уже поздно. А я… Я — везунчик. Я успел. Я заскочил в последний поезд счастья, в его последний вагон на полном ходу, а это удаётся немногим. Да,
Макс закончил. Тишина затягивалась, становясь всё более насильственной. Я утёрла свободной рукой слёзы, а вторую Макс сжал ещё крепче. Кажется, этих рук уже не расплести. Я поглядела на Тору. Он пристально смотрел на того, кто столь пламенно отстаивал моё право на счастье.
— Я не хочу быть разрушителем, — проговорил он каждое слово по отдельности, разделяя их мощными ударениями на последний слог, — Если бы вы были глупы, я бы приказал своим людям вышвырнуть вас, но это не так. Мне нужна жена, которая не обязана любить меня, но и не должна любить другого мужчину. Я не хочу быть зеркалом, которое будет позволять собственной женщине видеть отражение того, кто вызывал в ней эти чувства. Меня учили двум вещам, называя их наиболее важными в жизни — уважать других и не плевать в душу. Но и вы меня уважаете. Эва тоже. А душа у меня, в отличие от многих сердечных, как колодец. Сухой колодец. Мне всё равно. Это третья черта. И она лично моя. Я сам воспитал её в себе.
Пока я стояла, как вкопанная, Макс крепче сжал мою руку, а Тору обернулся к остальным.
— Мы слишком задержались. Церемония состоится. Но сегодня жених не я, а он.
Сердце пропустило тяжёлый и глухой удар в груди. Раздались шокированные и восхищённые вздохи.
— Вы выиграли, — произнёс Тору, демонстративно достав ювелирную коробочку с обручальными кольцами из внутреннего кармана пиджака, дал её Максу, — Бесспорно выиграли, — проговорил он.
Попросив оркестр продолжить играть, несостоявшийся жених удалялся в сад, привлекая за собой большую часть гостей. Мои мама и папа с лёгким разочарованием, расстройством и двойственным обвинением смотрели на меня. Хосе выглядел растерянным.
Я подошла ближе к ним, ведя Макса за руку за собой. Счастье разрывало меня изнутри. Мне было нужно, чтобы они это знали. Чтобы они видели, что происходит со мной. Видели, как я…
— Я люблю его!.., — воскликнула я, смотря в глаза сначала маме, а потом папе, — Я счастлива, разве не видно? Пожалуйста… Я никогда ни о чём не умоляла вас. Никогда не просила разрешение на что-то, но сейчас… Я люблю Макса. Так позвольте мне быть рядом с ним. Быть счастливой так и дальше!
Мама посмотрела на отца, а он на неё. У неё начали вытекать слёзы из глаз. И она сдалась… Сначала, она крепко-крепко обняла меня, поцеловала в щёку. Затем, заключила в объятия Макса, чего и он, и я не ожидали. Папа не мог стоять в стороне — немного ошарашено посмотрев на наши зажимания, он присоединился к нам. Позже, по-мужски пожал руку Максу, и, наклонившись у его уха, тихо, но так, чтобы я слышала, проговорил:
— Обидишь мою дочь — отрежу твои яйца и украшу ими новые туфли Эвы.