Мистицизм
Шрифт:
Только здесь, в самом святилище бытия, в "последней обители" души, по словам св. Терезы, истина, которую эти символы выражают, действительно познается; ибо "невозможно выразить в словах, каким образом Троица есть единое и Троица в Единстве природы есть единое, и в то же время Троица происходит из Единства, — говорит Сузо; — невозможно вследствие простоты этой глубокой бездны. Сюда, в это интеллигибельное «куда», воспаряет дух, одухотворяющий себя — то летящий в безграничных высотах, то плывущий в безмолвных глубинах немыслимых чудес Божества". [261]
261
Suso, Leben, cap. LVI.
Таким образом, мистическая философия охотно использует учение о Троице для того, чтобы выразить свое понимание природы Абсолюта, которая, как обнаружили те, кто достиг глубокой Бездны Божества, в сущности есть Единое. Но лучше всего можно описать и объяснить природу внутреннего, персонального мистического опыта через христианский догмат о Боговоплощении, дополняющий учение о Троице. Воплощение, выступающее в традиционном Христианстве синонимом исторического рождения и земной жизни Христа, является для мистиков определенным прообразом вечного Космического и индивидуального процесса, вечным порождением — как в универсуме, так и в возносящейся индивидуальной душе, — божественной и совершенной Жизни, чистого образа Бога, существенные составляющие которого разворачиваются в
262
"The Rod, the Root and the Flower", «Homo», XIX.
Мы видели, что для мистической теологии Вторым Ликом Троицы выступает Мудрость Отца, Слово Жизни. Поэтому полнота этого Слова может дойти до человеческого сознания только через Жизнь. В акте Воплощения этот Логос, эта божественная сущность Реальности проникает, пронизывает иллюзии чувственного мира — другими словами, иллюзии всех Я, чьи идеи образуют этот мир, — и «спасает» его этим распространением своей истины. Божественная, страдающая, жертвующая собой Личность была явлена как сердце живой, мятущейся вселенной; и впервые Абсолют был представлен в понятиях конечного человеческого существования. Такие события, как этот прорыв божественной и архетипической жизни в мир преходящий, воспринимались мистическими философами как необходимое условие того, чтобы человек смог когда-либо постичь в понятиях жизни то величие жизни, которому он принадлежит, смог научиться переступать границы чувственного мира и вновь строить свою жизнь на уровнях реальности. "Ибо ты, — говорит Николай Кузанский, — есть вочеловечившееся Слово Бога, и ты — об'oженный человек". [263] Так, католический священник на Рождественской Мессе воздает благодарение не только за установленный порядок искупления, но и за откровение реальности, "Quia per incarnati Verbi mysterium, nova mentis nostrae oculis lux tuae claritatis infulsit: ut dum visibiliter Deum cognoscimus, per hunc in invisibilium amorem rapiamur". [264] В этих чудесных словах как будто сосредоточена вся сущность мистического христианства.
263
Николай Кузанский, соч. в 2-х тт. — т. 2, стр. 86.
264
"Ибо через мистерию Воплощенного Слова новый свет Твоего сияния открылся очам нашего разума; так что мы, зная зримого Бога, через Него можем быть охвачены любовью к тому, что не видело око человеческое" (Missale Romanum. Praefatio Solemnis de Nativitate).
"Сын Божий, Вечное Слово в Отце, Который есть блеск, сияние, сила света вечности, — говорит Бёме, — должен стать человеком и родиться в тебе, если ты познаешь Бога; иначе ты вечно пребудешь во мраке и обречен идти наощупь". [265] "Слово, — говорит, наконец, Рейсбрук, — есть не что иное, как Видеть. Оно есть пришествие и рождение Сына Вечного Света, в Котором видимо и познаваемо все блаженство". [266] Хотя бы единожды — в сущности, говорят мистики — мера того, что может сделать Дух Жизни и чем могут быть живые создания, была наполнена до краев. Это событие подтвердило полностью, что завершена лестница Мироздания; в этом гипостатическом единстве преодолена брешь между явлением и реальностью, между Богом и человеком. Созданный таким образом Мост — используем снова аллегорию св. Катерины Сиенской — является вечным, поскольку он "проложен от основания мира" к "Вечному Сейчас". Так голос Отца обращается к ней в видении: "Я хочу также, чтобы ты посмотрела на Мост Моего новорожденного Сына и увидела его величие, ибо он протянулся от Небес до земли; это означает, что таким образом земля твоей человечности соединилась с величием Бога. И вот Я говорю, что этот Мост протянулся от Небес до земли и образовал единство, которое Я составляю с человеком… Так величие Божества, сошедшего на землю и соединенного с твоей человечностью, создает Мост и преобразует путь. Зачем это было сделано? Для того чтобы человек мог достичь своего истинного счастья с ангелами. И заметь, это не все; во имя твоей жизни Мой Сын будет строить мост — до тех пор, пока ты идешь по нему". [267] "Наш Бог Отец Всемогущий, Который есть Бытие, — говорит Юлиана Норвичская, — знал и любил нас прежде всякого времени. Зная об этом, в Своем непостижимо глубоком милосердии и провидении Всеблаженной Троицы, Он пожелал, чтобы Второй Лик Троицы стал нашей Матерью". [268]
265
"The Threefold Life of Man", cap. III. 31.
266
Ruysbroeck, op. cit., 1. III. cap. I.
267
Dialogo, cap. XXII.
268
"Revelations of Divine Love", cap. LIX.
Конечно, именно это утверждение об оживленном общении милосердия с природой, Бога с человеком — о наплыве предельной реальности, которая только может быть усвоена, — составляет силу христианской религии. Вместо черствой хлебной корки философов она предлагает изголодавшемуся по Абсолюту Я этот Panis Angelorum (хлеб ангелов — лат.), животворящее мировое начало. Иными словами, она дает конкретное и опытно достижимое знание о высшей Личности — погружение в Ее мистическое тело — вместо искусственного убеждения, к которому приходят в результате сосредоточения на идее. Христианство завершает универсум: оно показывает, что феноменальное во всех направлениях пронизано реальным, что естественное есть носитель сверхъестественного. Оно дает солидный фундамент мистицизму — фундамент одновременно и метафизический, и психологический — и указывает то состояние, к которому инстинктивно стремились глубочайшие мировые умы: указывает как часть космического возвращения к Богу через Христа.
"Затем что здесь — та мудрость, здесь — та сила,Которая, вослед векам тоски,Пути меж небом и землей открыла". [269]Именно это имели в виду христианские мистики, снова и снова заявляя, что возвращение к Божественной Сущности, Абсолюту, который является пределом вознесения души, может совершиться только через вочеловечение Христа. Сын, Слово, есть образ Отца: именно в Нем Несказанное Божество познает Себя, подобно тому как мы можем познать себя только в наших собственных образах. Христос, таким образом, представляет Собой двойное звено, связующее средства Божественного Самосознания и средства человеческого осознания Бога. Как, в таком случае, задается вопросом мистическая теология, это звено может выполнять свое назначение иначе, чем через процесс Воплощения, совершающийся в пространстве и времени? Принцип Жизни является также Принципом Возвращения, согласно которому несовершенная и изломанная жизнь чувств восполняет свои бреши, исправляется и превращается в совершенную жизнь духа. Вот почему титул Целителя Бёме приписывает Второму Лику Троицы. И наконец, лишь учение о Воплощении уберегает мистиков от пантеизма, к которому они всегда были склонны. Безусловный Абсолют, как только он становится единственным объектом их созерцания, мистики готовы воспринимать просто как Божественную Сущность; идея Личности испаряется. Единение души с Богом в таком случае осмысливается как поглощение. Различие между Создателем и созданием уничтожается, и достигается любовное единение. Возможно, по этой причине многие великие созерцатели — в качестве примеров можно назвать Сузо и св. Терезу — пришли к выводу, что преднамеренная медитация на человеческой природе Христа, трудная и непривычная, как и эта конкретная набожность, для мистического темперамента, необходима для сохранения здоровой и хорошо сбалансированной внутренней жизни.
269
Данте. «Рай», XXIII, 37.
Далее, эти мистики видели в исторической жизни Христа изображение в миниатюре — или, если хотите, проявление — сущности всей духовной жизни. В ней они лицезрели драму не только космического процесса Божественной Мудрости, но и внутреннего опыта каждой души, находящейся в пути к единению с Абсолютом, "к которому движется все Мироздание". Вот почему выражения, используемые для описания эволюции мистического сознания от момента зарождения божественной искры души до окончательного единения с Абсолютной Жизнью, постоянно заимствуются ими из Драмы Веры. В этой драме они видят завуалированное описание необходимых мистических переживаний духа. Его безвестное и скромное рождение, его воспитание в бедности, смирение и уединение, его "жизнь, освященную" служением и созерцанием, отчаяние той "темной ночи души", когда ей кажется, что Бог оставил ее, мучительная смерть Я, его воскресение для установления увенчанного славой Пути Единения — все это, говорят мистики, было однажды в высшей степени воплощено и прожито. Более того, та степень, в которой индивидуальный опыт приближается к этому Образцу, всегда берется ими как показатель здоровья, рвения и успеха его трансцендентальной деятельности.
"Apparve in questa formaPer dare a noi la norma", [270] —пел Якопоне из Тоди. "И тот, кто тщеславно думает иначе, обманывается, — утверждает с бескомпромиссной энергией "Германская Теология". — И тот, кто говорит иначе, лжет". [271]
Тем, кому подобная параллель кажется искусственной, следует помнить, что, согласно учению мистицизма, эта драма самоограничения и самораспятия Абсолютной Жизни, разыгранная однажды в феноменальном мире и пробудившая сознание незрячих, вечно продолжается на уровне реальности. Согласно мистикам, Крест Голгофы неявно присутствует в Розе Мира. Закон этой Бесконечной Жизни, выразившей в Воплощении Свою сущность в человеческих понятиях, должен также стать законом конечной жизни — поскольку эта жизнь стремится выйти за пределы индивидуальных ограничений, возвыситься до свободы и достичь единства с Бесконечностью. Это та ведущая идея, которая оправдывает фантастические по видимости аллегоризации христианской истории, часто встречающиеся в работах мистиков.
270
"Явился в этом облике, чтобы дать нам закон" (итал.).
271
Theologia Germanica, cap. XVIII.
Анализировать эти аллегоризации в деталях было бы утомительно. Достаточно понять принцип, лежащий в их основе. Я приведу лишь один пример, который относится мистическими авторами к Рождеству и касается вечного Рождения и Воскресения Сына, или Божественного Слова.
Это Рождение в его изначальном, космическом смысле есть Дух Жизни, бьющий ключом из Божественной бездны абсолютного Божества. "Из нашего истинного Основания, т. е. из Отца, а также из всего, что живет в Нем, светит вечный Луч, который есть Рождение Сына". [272] Именно об этом вечном зарождении Слова ведет речь Мейстер Экхарт, когда говорит в своей Проповеди о Вечном Рождении: "Мы здесь во времени празднуем вечное рождение, которое Бог Отец непрестанно совершал и совершает в вечности; и это же рождение совершается во времени и в человеческой природе. Рождение это совершается всегда, говорит св. Августин". В этом месте, с тем практическим инстинктом, который присущ мистикам, Экхарт внезапно переходит от спекуляции к непосредственному опыту и продолжает: "Но если оно происходит не во мне, какая мне от этого польза? Ибо все дело в том, чтобы оно совершилось во мне". [273] Здесь в нескольких словах представлена двойственная сущность Мистического Рождения. Интерес внезапно перемещается с космического на личностный его аспект; и индивиду напоминают, что в нем, так же как и в Изначальной Вселенной, реальная жизнь, чтобы быть прожитой, должна быть рождена. "Когда душа порождает Сына, она счастливее, чем Мария", — говорит Экхарт в другом месте. [274]
272
Ruysbroeck, "De Ornatu Spiritalium Nuptiarum", 1. III. cap. V. Глубокую древность этой идеи иллюстрирует католическая практика служения трех Рождественских Месс, датируемая временами святых отцов. Первая из них, в полночь, чтила память Вечного Рождения Сына; вторая, на рассвете, — Его воплощение на земле; третья — Его рождение в человеческом сердце. Сравните с Римским Служебником; см. также Kellner, «Heortology», p. 156.
273
Мейстер Экхарт. "Духовные проповеди и рассуждения". М., 1991, с. 11; Срв. Tauler, Sermon on the Nativity of Our Lady ("The Inner Way", p. 167).
274
Эта идея нового рождения, возрождения, возможно, имеет восточное происхождение. Она может восходить к Египту, как свидетельствуют герметические сочинения III в. до н. э. См. Petrie, "Personal Religion in Egypt before Christianity", p. 167.
Поскольку душа, согласно мистическим принципам, может постигать Реальность только в той мере, в какой она сама реальна; может постигать Бога, лишь становясь Богоподобной, — то ясно, что второе рождение изначально необходимо. Истинная и верно направленная мистическая жизнь должна начинаться и начинается с этого наиболее актуального, хотя и не поддающегося описанию явления — пробуждения в человеческом сознании более глубокого, духовного Я, — которое у аскетических и мистических авторов всех столетий принято называть Возрождением или Новым Рождением. Ничто из того, что находится внутри личности, не способно достичь этого собственными силами. Оно должно быть вызвано энергией, возбужденной Духом, которая приходит в душу извне и "тайно полагает начало тому, что Он открыто венчает". [275]
275
F. von Hugel. "The Life of Prayer", p. 24.