MMMCDXLVIII год(Рукопись Мартына Задека)
Шрифт:
В мраке тучи вспыхнула молния; громовая стрела пронеслась над Альзамой и осветила страшное лицо покойника.
— Вот он, наша зеница! Только его и видели!
— Прощай, друг! Упился смертию, опохмелится на том свете!
— Прощай, приятель! В широком море, не в могиле — велик простор!
— Ступай, брат, восвояси, будь здоров! Вечная память, вечная память, вечная память!
— Ну, дорогу, товарищи.
С сими словами альзамцы раскачали кормчего и хотели перебросить чрез обвод корабля, но налетевший вал ударил в корабль, волна хлынула, окатила всех, и выбила покойника из рук; он грянулся о помост.
— Море не принимает!
— Не легок!
— Ну, еще!..
— Раз, два, три! Ага!.. Теперь пошел на всех парусах!
— Где-то ему будет пристань?
— В какую ни попадет, везде один прием!
Долго стояли еще они, придерживаясь за палубный обвод; когда вспыхивала молния, всматривались они в пенистые валы, чтоб взглянуть еще раз на труп кормчего, в белой одежде, облитый кровью и перепоясанный красною шалью.
Не веря чужим предрассудкам, не молясь, и не считая покойника жертвой принесенною разъяренному морю для спасения жизни всех прочих, они однако же удивились, заметив, что море стало утихать, а на востоке небо отделилось от моря.
— Смотрите! — вскричал один из них, — не даром море не хотело принять его: налег на море… и притихло! Ай, друг!
— Чу, идет!
Мнимый Эол показался на палубе.
— Опасность, кажется, прошла? — спросил он громко. — Кто из вас может заступить место кормчего?
— Только один и был у нас на помощь ему, вот он!
— Кормой править, пожалуй, а звезд считать не умею! — отозвался тот, на которого показали.
— Мы обойдемся без звезд, берег близко. Готовьте паруса! В первой пристани я найду, кем заменить кормчего.
— Сбудешь с рук голову, другую не скоро наживёшь! — говорили шепотом между собою альзамцы.
Прояснившееся с востока небо осветило отдаленный остров, лежавший прямо на север. Корабельщики всматривались в берег, который был виден.
— Это, кажется, Георгий, нижняя островская караульня!
— Ну, здесь молча не пройдешь!
— Выбирай, что честнее: или схватку на чья взяла, или прячь железо и свинец под спуд, да под пестрым флагом объявляй себя торгашом!
— Оружие под спуд и выкинуть купеческий флаг! — сказал неизвестный, вслушавшись в слова корабельщиков.
Все с неудовольствием посмотрели друг на друга.
— Начальник! — сказал один из матросов, — чтоб наша Нимфа нас не выдала; она не похожа на купеческое судно. Не лучше ли пройти мимо, или наплевать в глаза Босфоранским морякам: двадцать четыре ядра закачены в дуло пусть просвистят им в уши, если вздумают запрашивать: кто и откуда!
— Что приказано, то исполнять! — отвечал он, и сошел с палубы.
— Этого с нами не случалось прежде: Омут не водит дружбы с домовым и с лешим.
— Чего доброго, пожалуй еще потребуют за проезд платы.
— В моем кошеле, кроме железной полосы ничего нет!
— Если пристанут, то и пущу в ход свинцовую монету!
Так толковали между собой отчаянные альзамцы, нехотя сдвигая орудия, скрывая заслонами корабельные амбразуры, и снося орудия под спуд.
Между тем Альзама, на легких, медленно приближалась к острову. Выставленный боковой парус стал склонять ее в сторону, по направлению к острову Зее. Пираты хотели лучше пройти остров Георгий мимо, нежели назвать себя купцами. Но покушение их было уже поздно: с острова заметили Альзаму, и военный полет плыл к ней на встречу.
С полета подали знак для переговоров выстрелом.
— Выставьте купеческий, да отвечайте!
Громкий выстрел из орудия потряс Альзаму; ядро просвистело и впилось в полет, высланный с острова.
— Ну, чорт его дери, улетело! Я и забыл, что орудие заряжено на бой! Холостыми сроду не стрелял, даром пороху не жег! — сказал стрелец.
Островской сторожевой полет принял выстрел за вызов. Тремя выстрелами отвечал он; с острова двинулся военный корабль ему на помощь.
— Ну, заварилась! — вскричал палубный. — Выдвигай орудия! Доставай клад из-под спуда! Да якорь в море! Крепче стоит, вольнее рукам!
Между тем как альзамцы распоряжались по обычаю, сообразно с обстоятельствами, неизвестный возвратился в каюту. Мери уже очувствовалась, припадок прошел; она была спокойна. Лена, не зная, как выразить свою радость, ласкала ее и обнимала.
— Мери, скоро будем мы под надежным кровом — сказал неизвестный, — где ограждено спокойствие каждого любовью и честью; там я поручусь, за счастие Мери, если воля её рассудка сильнее, навыка к ложной причине слез, и если, в память отцу и матери, она хочет исполнить желание их, чтобы Мери была счастлива.
— Если счастие одно для всех, то я исполню их волю; если ночная птица может любить день, я буду счастлива! — отвечала Мери.
— Мери, — сказал неизвестный, — привычки и наклонности человека есть приобретение, сделанное им в продолжении жизни; кто ж запретит ему сбросить с себя эту ношу, если она тяготит его и лишает спокойствия.
— И память есть приобретение; но эту ношу не сбросить с себя!
— В памяти, как в зеркале, отражаются те предметы, на которые оно наведено. Отклони его от ложной цели.
Вдруг раздался выстрел.
— Мы вступили в пристань!
Новый выстрел с корабля потряс стены его; в след за сим еще несколько выстрелов; слышно было, как ядра гудели в воздухе.
Неизвестный остановился в недоумении.
— Что это значит? — спросила беспокойно Мери.
— Боюсь! — закричала маленькая Лена.
Шум, стук и всеобщее движение на Альзаме заглушилось громом новых выстрелов с корабля.
— Это встреча с каким-нибудь из моих кораблей! Тем лучше!.. Если счастие будет благоприятствовать, то мы спасены. Будь спокойна, Мери!