Мне – 65
Шрифт:
– Сколько?
– Да эту бутылку и берем. И ту, что побольше, – тоже.
Расплатившись, мы забрали покупки и поспешно вышли. Я шепотом объяснил, что такое сливки, глаза Лилии наполнились слезами.
– Ну что тут такого?.. Да, я в самом деле никогда не видела сливок! И что, это позорно? Ты же знаешь, мы были бедными, очень бедными. У меня никогда не было ни одного платья, купленного в магазине: сперва мне шила мама, а потом уже я сама!.. Этот комбинезон, который тебе так нравится, я сама сшила! И плащ на мне тоже сшит своими руками!
Я сказал торопливо:
– Лиля, все в порядке, все в порядке… Но ты выглядишь так, что тебя можно на рекламу рыбьего жира. У тебя настолько чистое юное лицо, словно всю жизнь питалась экологически чистыми и сбалансированными, а фигура у тебя такая, будто у тебя десять тренеров по шейпингу!
Дома я разлил сливки по стаканам и смотрел, как Лилия, мать двоих детей, впервые в жизни пьет их. Я чувствовал, что у меня самого наворачиваются слезы на эту несправедливость жизни: ну почему, почему она обделяла этого прекрасного ребенка так долго? Ну что это за жизнь, когда взрослый человек, очень даже взрослый, не знает даже слова «сливки»? И что за страна, где целые регионы живут, по сути, за чертой голода, и это считается нормой?
Но дальше случилось то, что обязательно должно было случиться в фирме, где хозяин не вор в законе, что любого достанет и посадит на нож: один из самых близких и доверяемых в фирме решился прокрутить собственную операцию, пользуясь моим полным доверием, и тем самым лишил ее всех денег.
Лиля долго плакала, она вообще легко ударяется в слезы, а сейчас в самом деле горько и тяжело. Даже у меня, толстокожего, ком в глотке.
– Да, – сказал я зло, – нас подставили те, на кого уж никак не могли подумать. Даже не подставили, а именно предали! И сейчас, когда мы на нуле… и даже ниже, чем на нуле, нам теперь не тягаться с могучими концернами. У них есть власть, связи, помещения, техника, производство. Но что-то есть такое, чего у них нет, а у нас есть…
– Что? – спросила она с недоверием.
– Головы, – ответил я почти свирепо. – Есть поле деятельности, когда никакие связи и власти не помогут. Когда садятся двое за шахматную доску, то побеждает тот, кто сильнее. Здесь не помогут ни связи, ни хитрости, ни подлости! На этом ринге мы побиваем и свое жулье, и американцев, и немцев, и всех-всех на свете. Для того, чтобы написать картину, нужно всего лишь холст и краски. Для того, чтобы написать книгу, нужно лист бумаги и огрызок карандаша. Издать мы сумеем… а там мы выкарабкаемся снова. Нужно только издать то, что будет раскупаться и что принесет прибыль. А там посмотрим, когда схлестнемся на равных!
Она смотрела с надеждой. Потом вздрогнула, вскинула брови:
– Но где взять такой суперроман?
– Да, – ответил я, – в этом все дело.
– У тебя… есть какие-то идеи?
– Ты же знаешь, я ими всегда полон.
Мокрые дорожки на ее щеках не высохли, блестели, но пока запруда век уже сдерживала новое море слез.
– Да, но…
– Лиля, – сказал я, – нас осталось двое. Мы не сдаемся. Но попробуем зайти с другого конца. За четырнадцать лет, которые я был под запретом, а затем в забвении, я все время от времени писал. Садился… нет, не за стол, стола у меня никогда не было, а примащивался либо с пишущей машинкой на коленях, либо на подоконнике, но все же писал. Мне было обидно, что вся Россия знает легенды о рыцарях Круглого стола, но редкий слышал о великом воине и маге Олеге Вещем, мало кто знает славянские легенды о богах и героях. Я составил такое…
Теперь мокрые дорожки начали подсыхать. Она спросила все еще сиплым голосом:
– И что у тебя есть?
– Два-три романа готовы к печати, – ответил я. – Они, кстати, уже попутешествовали по издательствам, но везде был отказ… И еще три-четыре написаны на две трети. Плюс куча рукописей с романами, сделанными до половины.
Она смотрела с удивлением, затем в глазах блеснула надежда:
– Ты хочешь…
– Да, – ответил я. – Мы создаем новое издательство. Маленькое, крохотное. Всего ты и я. Ты директор и… все остальное. Вплоть до уборщицы. Нет, включая. А я по старой памяти буду грузчиком. Возьмем в банке или не в банке денег под процент, купим бумагу, запустим мою книгу. Если удастся выпустить крохотных тиражик и продать, то мы выживем. А дальше… Мы все равно выживем! У нас есть отвага, мы умеем работать по двадцать часов сутки, у нас есть мозги!
Слезы начали высыхать, она спросила жадно:
– Как назовем?
– «Равлик», – ответил я, не задумываясь.
Ее глаза стали как блюдца:
– Что это еще за равлик?
– В древнерусском языке так называлась маленькая улитка. Крохотная! Так, кстати, и сейчас называют на украинском, польском и прочих славянских языках. Равлик может стать Змеем Горынычем, если сумеет пройти через множество бед, опасностей, препятствий.
Она замедленно кивнула, я видел как отчаяние в ее прекрасных глазах уступает место расчетливому выражению:
– Да, а потом, если сумеем встать на ноги снова, мы возродим своего Змея. Если прямо сейчас подать на регистрацию… Как ты назвал свой роман?
Вопрос застиг меня врасплох. Я пожал плечами:
– Пока никак. Там речь идет о трех простофилях из Леса, которые выходят в мир, подобный нашему. Просто трое из Леса.
– Пусть будет «Трое из Леса», – решила она.
– Пусть. Я всегда пасую с названиями.
– Но их вроде бы придумывают в самом начале…
– Кто как. Я обычно в последнюю минуту, когда надо сдавать в издательство.
Выпускаем «Трое из Леса», расходится неожиданно «на ура». Похоже, англо-американской фантастикой уже обожрались. Все-таки за советское время нас приучили к высококачественной пище, по крайней мере в жанре фантастики: переводили только лучших, плюс переводчиками выступали прекрасные писатели, как знатоки языка иностранного, так и виртуозы своего. В результате переводные произведения часто получались выше классом, чем оригиналы.
Сейчас же лучшее уже выбрали, хорошего нигде не бывают горы, а теперь пошли на-гора цистерны дерьма, которого в американской фантастике тот же процент, что в любой другой. И, наконец, читателю восхотелось хоть чего-то и отечественного. Это я так, объясняю, хотя, конечно же, хочется сказать, что у меня намного лучше, круче, интереснее… как оно на самом деле, конечно же, и есть.
И хотя тиражи «Троих из Леса» невелики, но повторяем их и повторяем, прибыль стопроцентная, хватает платить за квартиру, офис и склад, выплачивать чудовищный процент: двадцать пять процентов… в месяц! Лилия наконец-то оделась с головы до ног в настоящую фирменную одежду, а не ту, которую сама шила по выкройкам из журнала «Бурда». Конечно, не Версачи, но все-таки концы с концами уже сводим.
– Теперь я наконец-то могу показаться своим, – прошептала она, вертясь перед зеркалом в магазине.