Мне скучно без Довлатова

Рейн Евгений Борисович

Редакция журнала «Юность». 1963.

«Тогда в Тобольске и Екатеринбурге» — да это о расстреле Николая и всей семьи, и это написал тот человек, что нажимал курок. Я выписал лишь несколько абзацев:

«…Когда мы предложили предъявить для осмотра ручные вещи, Александра Федоровна начала протестовать на ломаном русском языке — оказывается, бывшая русская царица и говорить-то по-русски не умела. И доктор Боткин объяснил нам ее протест. Она кричала „истефательство“, „хосподин Херенский“ и еще что-то. По объяснениям Боткина это значило, что она указывала на Керенского как на образец вежливости,

а наш осмотр считала издевательством. Николай Романов молчал… Бывший царь сам приходил в комендантскую и торговался насчет увеличения штата по каждой единице мирным путем… Первые две-три недели были еще затруднения с арестованными в смысле стирки белья. Привыкли они белье менять ежедневно, и надо было эту массу белья тщательно просмотреть, прежде чем сдать его прачкам, при возвращении — та же история. Согласовали мы этот вопрос с тов. Белобородовым и предложили заняться стиркой белья самим дочерям царя совместно с Фрейлиной Демидовой, да и на кухне было удобно отгородить помещение для прачечной. А делать-то им было нечего, не мешало немножко поучиться работе, хотя бы на себя. И действительно, после оборудования прачечной тов. Андреев, бывший матрос-балтиец, оказался хорошим учителем, и дело со стиркой наладилось, с тем только лишь, что менять белье они стали гораздо реже… Однажды Алексей услыхал, как красногвардейцы поют „Вы жертвою пали в борьбе роковой“. Алексей спросил меня, знаю ли я эту песню, и, получив утвердительный ответ, попросил списать слова, так как ему очень понравился мотив… Оставалось одно — бывшего царя Николая Романова, его семью и приближенных расстрелять. В ночь с 16 на 17 июня это и было приведено в исполнение…»

В Катаев.

Не просто объяснить, причем здесь это: Поленов, фильм о нем и Николай с Алисой и детьми (уж вы поверьте, я — кто угодно, но не монархист и если надо, сам проголосую в конвенте или трибунале). Но все-таки история и честь ста поколений унижены заметно униженьем всего одной семьи. Здесь не о казни речь, она иное дело, убили всех, убили миллионов двузначное число во всех концах планеты, но триста лет Романовых семья была гербом и именем России. Вот это ужас, ужас. Кто не чтит своих гробов, тот падаль, тля и падаль. Так Пушкин думал, и, конечно, прав. И тут я вспомнил, что Поленов сам был выходцем профессорской московской (едва ль не богословия) семьи. Он кончил поливановский лицей, романской филологии начала постиг,

Е. Рейн в библиотеке К. Чуковского

посередине курса он ушел в чрезвычайные курсанты, поскольку восемнадцатый был год. Не воевал он, так в Москве голодной курсировал по темным переулкам, ночной патруль, — какие пустяки сравнительно с Деникиным и Фрунзе, и Колчаком и штурмом Перекопа, кронштадтским мятежом, провалом польским, — и все это Поленов описал, особенно события в Сибири. Как это там: «Снега тайги молчат, разбит Колчак, И адмиральский повар из парабеллума палит по снегирям», и что-то в этом роде дальше. О, Поленов, я не хочу столь позднего суда, нелепого, твой сын родной и пылкий, я все, что мог, приял из рук твоих, но именно сыновнее зазнайство мне говорит: «Поленов, ты не прав! „Поэзия есть Бог в святых мечтах земли“». И прав Василь Андреевич Жуковский, который это написал в поэме «Камоэнс», — не ты, Поленов. Сегодня днем закончу я сценарий, потом уеду в Вильнюс, в глухомань, в Одессу, в Ленинград, в Смоленщину, на нянину могилу. Вагонов полных хочется, вокзалов, случайной водки, девок, городов, еще мне неизвестных, но набитых моим добром… и здесь, и здесь я сын Поленова, и мне не отпереться. Покойся с миром, добрый Клим Поленов, ты сделал все, что смог, — ты проиграл.

1975

«РУССКИЕ ИДУТ!»

Киносценарист В. обладал замечательной головой в смысле выдумывания сюжетов или анекдотов, как их называли в кино. И некоторые из них были для него совершенно излишни, ибо никак не могли быть реализованы в условиях советской действительности.

А история эта произошла давно, во время московского международного кинофестиваля. Я уже как-то упоминал, что в те времена по ночам работал пресс-бар для гостей и участников этого великолепного события. И вот как-то В. пришел в пресс-бар задолго до его открытия и застал там только одного человека. И, судя по всему, это был вполне важный иностранец. Действительно, им оказался известный американский кинопродюсер, а В. неплохо говорил по-английски. И он сообщил американцу, что у него есть интересный сюжет. На лице продюсера тотчас появилась скучающая мина, но, как вежливый человек, он выслушал В.

— Представьте себе, что советская атомная лодка, наш «Поларис», так сказать, которая месяцами дежурит на дне океана, по каким-то причинам должна всплыть. И она случайно всплывает у побережья маленького американского островка. Население этого острова занимается рыболовством, все мужчины ушли на промысел в море, на острове остались женщины, дети и старики. Советские матросы высаживаются на этот остров, поют песни, танцуют — это мюзикл, разумеется.

И вдруг В. заметил, что лицо продюсера преобразилось. Он больше не скучал, он пытался не показать свою заинтересованность.

— Интересно, интересно, — пробормотал он, — можно взять на всякий случай. Сколько вы за этот сюжетец хотите?

— Ничего не хочу, — ответил В. — берите даром.

Ведь в те времена и помыслить было невозможно о долларовом вознаграждении.

— Нет, даром у нас не принято, — заметил продюсер, — даром выходит всегда дороже. Вы уж что-нибудь придумайте.

И В. глубоко задумался и, представьте себе, придумал.

Он подозвал к столику свою старинную знакомую Зину — заведующую пресс-баром и спросил у нее, сколько в настоящий момент в пресс-баре находится алкоголя.

— В каком смысле? — не поняла Зина.

— А в том, — пояснил ей В. — подсчитай, на какую сумму у тебя на сегодняшнюю ночь имеется коньяка, водки, шампанского, джина и всего прочего до последней капли.

— А зачем тебе? — поинтересовалась Зина.

Но тут В. рассердился, и она ушла подсчитывать и через десять минут принесла бумажку с какой-то суммой. И наш сценарист сказал продюсеру;

— Оплатите все это, и будем считать, что сюжет ваш.

Продюсер посмотрел на предъявленный ему счет, плотоядно улыбнулся и спросил только, где здесь телефон. Через час по его распоряжению привезли чемодан рублей и выкупили весь этот изысканный буфет.

Таким образом, В. стал реальным хозяином пресс-бара. И вот заведение постепенно начало заполняться людьми, и все они устремились к стойке. Но у стойки их встречал наш киносценарист и распоряжался исключительно он, совершенно при этом не считаясь со вкусами заказчиков. У него были какие-то свои соображения:

— Этому — двести грамм «Баллантайна», сто коньячка, этим профурсеткам — на двоих один бокал шампанского, вот сюда — бутылку «Еревана», а этому сегодня объявляется сухой закон!

И так он распоряжался всю ночь до закрытия пресс-бара, сам при этом ничего не пил, и, как он сам не лучшим образом скаламбурил, упивался властью.

Что же касается сюжета, то на его основе поставлен знаменитый кино-мюзикл «Русские идут!», который обошел весь мир и принес его создателям миллионы.

ШАПКА ИЗ ПОСЕДЕВШЕГО ВОЛЧОНКА

Жил когда-то в Москве фотограф Лев Рубин. Работал в иллюстрированных журналах, был видный человек в своем ремесле. Допускали его даже до дел государственной важности. Впрочем, все это было довольно давно, в шестидесятые годы.

Тогда-то и прилетел в Москву английский премьер-министр Гарольд Мак-Миллан. Среди прочих фотографов поехал Рубин встречать его на аэродром. Стояла зима в самом разгаре. Мак-Миллан вышел из самолета, фотографы окружили его, и Рубин случайно оказался совсем недалеко от премьер-министра. Неожиданно Мак-Миллан как-то заинтересованно на него взглянул и что-то сказал сопровождающему его лицу. Это лицо тотчас подошло к Рубину и спросило, занят ли господин фотограф завтра вечером. Рубин невероятно удивился и честно сказал, что не занят. И тогда это лицо пригласило его на прием в английское посольство.