Модификации романной формы в прозе Запада второй половины ХХ столетия
Шрифт:
С романной истории Аньес Кундера начинает свое «Бессмертие», главная тема которого именно ею и задается. Но задается как «смерть», переживаемая и осмысливаемая героиней Кундеры в ее единичности (ведь только искусство по-настоящему проникает в особенное, возвышая его до всеобщего), — это смерть отца Аньес. И к теме бессмертия Кундера идет от ее истока, мысля (реально, философски, художественно, вербально) в пределах их нерасторжимого единства. «Смерть и бессмертие — точно неразлучная пара влюбленных», — утверждает Кундера, ибо только через смерть постигается бессмертие, и только «тот, чей лик сливается у нас с ликами мертвых, бессмертен уже при жизни» (27).
Однако триединая линия, образующая изобразительно-повествовательный пласт, включая жизненные истории Лоры и Поля, вплетающиеся в судьбу Аньес, сама является одним из вариантов (но в трех вариациях) темы «Бессмертия». «Роман — не вероисповедание автора, — утверждает Кундера в «Невыносимой легкости бытия», — а исследование того, что есть человеческая жизнь в западне, в которую претворился мир» [601] .
601
Иностранная литература. — 1992. — № 5/6. — С. 98.
602
Kundera M. L' Art du roman. — Р. 37—63.
В стремлении к бессмертию Поля не меньше игры, которая определяется для него как «быть современным». Жизненная игровая маска Поля сброшена с него двумя авторскими фразами об отношении Поля к его «любимому поэту» Рембо: «Что на деле принесли Полю стихи Рембо? Лишь чувство гордости, что он принадлежит к тем, кто любит стихи Рембо» (71). С возрастом у Поля меняются кумиры, но человеческая его суть не изменяется. Игра в современность оборачивается заигрыванием с молодежью, чья «большая коллективная мудрость» воплощается для него в дочери Брижит. Потому-то Поль, решив для себя, что «быть абсолютно современным в данном случае означает абсолютно идентифицироваться с дочерью» (70), не только интересуется «ее мнением касательно всех своих проблем», но относится к ней как к «прорицательнице» (71). Желание-расчет Поля прочитывается контекстуально и подтекстово — в сочетании авторских аналитических оценок и мыслей-желаний-умозаключений Поля: остаться в памяти поколения, за которым будущее. Поль достаточно умен и самокритичен, чтобы не понять (пусть однажды и случайно), что «некое вместилище мудрости» молодежи относится к нему как к перечеркнутому анахронизму. Он способен вывести «определение» своего положения: «быть абсолютно современным — значит быть союзником своих могильщиков». Но спекулятивный ум Поля — по инерции игры, ставшей свойством его натуры, — рождает выход: «почему человеку и не быть союзником своих могильщиков?» (71).
Парадоксальной вариацией темы «малого бессмертия» считает линию Аньес И. Бернштейн, автор первой русской рецензии на роман Милана Кундеры [603] . И не без оснований: ситуация Аньес — стремление уйти от бессмертия, все сделать для того, чтобы не сохраниться в памяти «других». Ситуация жажды абсолютного забвения. И психологически точная разработка логики характера Аньес, ее состояния отчуждения от людей, человечества, жизни даже не допускает сомнения в том, что не является ли стремление Аньес таким путем обрести свое прочное место в памяти других?
603
Диапазон: Вестник иностранной литературы. — 1992. — № 2/3. — С. 215—220.
Парадокс, как он сложился в современном сознании — обыденном и бытовом, историческом и социальном, философском и художественном, суть поиск и приближение к истинному. Он — одна из трех ведущих парадигм «логики культуры» кануна XXI века, ибо понимание культуры в «идее произведения», как убедительно показано В.С. Библером, означает в этом третьем всеобщем смысле «актуализацию философской логики как логики парадокса» [604] . Парадокс — это и та форма отстранения, благодаря которой (через которую) выявляется сущностно-бытийное не в его конечных истинах, а в его проблемности, причем в момент наивысшего интеллектуального, эмоционального напряжения и «предельной концентрации творческих усилий» [605] . В «Бессмертии» парадоксальная ситуация Аньес, помимо воплощения одного из аспектов темы бессмертия — возможности его отрицания, касается и иных экзистенциальных сущностей.
604
Библер В.С. От наукоучения — к логике культуры… — С. 9, 393.
605
Эпштейн М.Н. Указ. соч. — С. 6.
Переживая и осмысливая одновременно и свое дошедшее до крайности отчуждение, и свое отношение к отцу (его человеческий облик и жизнь), Аньес созревает в своем решении уйти из жизни, не оставив следа, как и отец, который, как в конце концов она осознает, «был ее единственной любовью» (120). Естественный для Аньес отказ от своего будущего в памяти «других» — это и ее стремление обрести представляющееся ей основой основ «быть» — слиться с «изначальным бытием», «обратиться в водоем, в каменный бассейн, в который точно дождь ниспадает вселенная» (124). Предпочитает абсолютное небытие — инобытие? — которое выше, вне экзистенциального «жить» — «нести свое больное «я» миру» (124). И как завершение «логики парадокса» — ее «странная улыбка», которую видит Поль на лице только что умершей Аньес:
«Романист нашего века, — пишет Кундера, осмысливая историю романа от Сервантеса до современности и свой писательский труд, — с тоской оглядывающийся на искусство старых мастеров романа, не в силах возобновить прерванную нить повествования; ему не дано предать забвению колоссальный опыт XIX века; желая обрести непринужденную свободу Рабле или Стрена, он должен примирить ее с требованиями композиции» [606] . Наивно было бы полагать, что в «Бессмертии» это «примирение» осуществляется исключительно сосуществованием в книге Кундеры романного пласта и эссеистического, каждый из которых воплощает одно из начал: первый — необходимость блюсти сложившиеся правила повествовательного жанра; второй — авторскую свободу. Хотя отчасти тяготение каждого из планов к одному из начал налицо, главное, что каждый из них, независимо друг от друга (отметим явно условную, но в данном случае необходимую их автономность), без взаимовлияния сочетает свободу творчества и необходимость ориентировки на нормы. Конечно, в первую очередь это относится к романному пласту, который не может осуществиться без традиционного опыта сюжетосложения, композиции, приемов изображения характеров. Но и здесь явна авторская свобода в обращении с отработанными приемами.
606
Это эссе — «Когда Панург перестанет быть смешным», опубликованное в 1993 году, развивая идеи «Искусства романа» 1986 года, отражает и новый этап творческих устремлений Кундеры как автора «Бессмертия» (Иностранная литература. — 1994. — № 7. — С. 200).
Жанровый синтез романа психологического, философского и элементов фантастической прозы (скажем, психологическое преломление экзистенциальной проблемы отчуждения в историю Аньес, ее воображаемые встречи с «гостем» с далекой планеты, или вечная проблема «отцов» и «детей», раскрытая в традициях аналитического психологизма в отношениях Поля с дочерью) осуществляется Кундерой исключительно на уровне романных возможностей. Автор как герой, встречающийся и беседующий со своими вымышленными персонажами на страницах своего романа, — ходовой, можно сказать, литературный прием в XX столетии, начиная с «Любви и педагогики» (1902), «Тумана» (1914) М. де Унамуно до, например, «Пушкинского дома» (1971) А. Битова. Можно сказать, освящен романной традицией и неизменен в современной прозе «роман в романе» — история Рубенса в шестой части «Бессмертия» — разновидность «вставных жанров», в равной мере изменяющих структуру романа, будь то «Дон Кихот» М. де Сервантеса, «Любовь Сванна» в первом томе «В поисках утраченного времени» М. Пруста или «Дар» В. Набокова. Все эти приемы — из сферы художественно-беллетристической «техники письма». И то же можно сказать об упрощении сюжета, авторском игнорировании моментов интриги, когда даже выигрышный «факт», как любовная связь Аньес с Рубенсом, тайна личной жизни героини Кундеры, возникает в повествовании неожиданно, но будто между прочим. И в авторском объяснении, о чем он говорил в беседе с Д. Сальнав, «оскудение сюжета» «освобождает новые пространства, делает роман более свободным» [607] .
607
Литературная жизнь за рубежом. — Выпуск IV. — С. 62.
Филипп Солерс в своей статье о «Бессмертии», опубликованной в «Нувель Обсерватор» в январе 1990 года, называя это произведение «шедевром», утверждал, что «без сомнения, это самый продуманный и самый дерзкий роман Милана Кундеры» [608] . Эта высокая оценка была тем более важной для писателя, что именно Соллерса он считает самым близким себе художником, в большей мере, чем чтимые им Т. Манн и Р. Музиль. И именно Соллерс в этой рецензии одним из первых указал на главное свойство «Бессмертия» — на единство романно-изобразительного и эссеистического. «Искусство Кундеры, — пишет Соллерс, — мне кажется, объединяет две основных особенности. С одной стороны, М. Кундера перемежает ряд больших Историй малыми (европейские события двух последних столетий и повседневная жизнь в современном Париже) — и высвечивает одним другое. С другой стороны, с необыкновенной естественностью у него из конкретной сцены возникает провоцирующая мысль… или наоборот, неожиданная сцена возникает из философской рефлексии. И его романы, и этот в особенности, напоминают полотенца, которые можно расстилать с обеих сторон, или же — как иллюстрации к курсу "экзистенциальной математики"» [609] .
608
Цит. по: Kundera M. Nesmrtelnost. — S. 339.
609
Ibid. — S. 341.
В этом же аспекте двуединства романного и эссеистического осмысливает поэтику «Бессмертия» и автор пока единственной в нашей стране научной статьи о творчестве Кундеры С.А. Шерлаимова: «Признавая наличие в романе эссеизма, было бы неточно утверждать, что в нем есть философские или эстетико-теоретические отступления. Все части романа организованы движением мысли, но это именно «романная мысль»: развитие сюжета и его осмысление равно важны и их невозможно разделить» [610] .
610
Вопросы литературы. — 1998. — Вып. I. — С. 260.