Модификаты
Шрифт:
Тюссан напоил меня, сочувственно глядя на то, как я морщусь при каждом глотке, и все же остался стоять перед входом в очистительную зону, явно готовый подхватить в случае чего.
От прохладных капельных потоков мне сразу полегчало, дикое напряжение из мышц ушло, но зато начало трясти. Мысли были вполне адекватными, и признаков возможной истерики я в себе не ощущала, но дрожала, будто у меня лихорадка. Тело реагировало на пережитый стресс, а вот сознание запаздывало, спрятавшись пока за каким-то онемением. Тюссан уложил меня в кровать и укутал термоодеялом, вытягиваясь рядом и обнимая.
— Рожер, он говорил что-то про Арни, — произнесла я сквозь стук собственных зубов.
— София, разве я тебе должен объяснять, что психоз — вещь заразная. Штерн, конечно, твой друг, но он, сорвавшись, создал прецедент для других, чья психика за время полета стала неустойчивой.
Говорил капитан отрывисто, и эта тема явно ему не нравилась.
— Других? — приподнялась я на локте, заглядывая ему в лицо.
— София, сегодня тебе лучше отдохнуть, а об остальном мы поговорим на свежую голову, — Рожер надавил мне на плечи, вынуждая снова лечь.
— Ты же не думаешь, что я смогу теперь уснуть, — возмутилась, стараясь поймать его взгляд, но капитан упорно смотрел в стену. — Ты не можешь упомянуть подобное, а потом предложить мне оставаться спокойной и вздремнуть. Значит ли это "других", что Арни и Демьен не единственные, кто начал вести себя неадекватно? Потому что он упоминал каких-то "своих". Что это значит?
— София, — строго сказал Рожер и поднялся, но я не собиралась уступать и тоже села, готовая продолжать настаивать.
Капитан посмотрел наконец мне в глаза, видно было, что он колеблется, вздохнул и снова сел рядом.
— Это уже десятый случай нервного срыва в обеих сменах. Еще двадцать три человека находятся под пристальным наблюдением, так как начинают проявлять тревожащие признаки. У всех навязчивые состояния, мания преследования, и в конечном итоге это заканчивается открытой агрессией по отношению к кому-нибудь.
У меня в прямом смысле рот открылся. Просто слов не могла найти, чтобы дать оценку услышанному.
— И ты молчал? Не говорил мне? — Я отдавала себе отчет, что на обиду права не имела, но, в конце концов…
— София, принято было решение о неразглашении и как можно более безболезненном и скрытом изъятии сорвавшихся.
Да, он мой любовник, но еще и капитан. Ничего говорить он был не обязан, если считал, что от этого только хуже.
— Принято кем? — спросила немного рассеяно и тут же затрясла головой. Вопрос дурацкий. Ладно, снова вступать в спор о правомерности слежки по генетическому признаку сейчас бессмысленно. — Все случаи с Естественными?
— Да. — Рожер смотрел пристально и с тревогой, будто опасался моей реакции. На какое-то мгновение я и сама ее вдруг стала бояться. Вскипевшее внутри было слишком мощным.
— Ни одного Модификата? — севшим голосом уточнила я.
— Нет.
— Но… не может быть, чтобы это было так избирательно… то есть, вероятно, на корабле есть источники… ну, не знаю, инфразвука или излучений, воздействующих подобным образом, к которым Модификаты не чувствительны. Психоз же не вирус, хоть и обладает схожими признаками заразности, Рожер, — совершенно забыв о недавнем ознобе, я вскочила и забегала по каюте.
— София.
— Нужно организовать масштабное обследование "Ковчега", выяснить, где чаще всего бывали и бывают все заболевшие и подозрительные, исследовать воду, и питьевую, и гидрогель для купания на примеси, или, возможно, это воздушное загрязнение…
— София, — оборвал мою торопливую речь Тюссан. — Мы проверили. Абсолютно. Все. Множество раз.
— Но ведь…
— София, — капитан уже откровенно прикрикнул на меня.
Я застыла на месте, не в силах смириться с услышанным.
— Но ведь должно быть что-то, Рожер.
— Должно и есть. И, исходя из всех фактов, думаю, происходит именно то, чего я боялся. Психика Естественных слишком хрупка и дает сбои при столь длительном полете с чередующимися фазами сна и бодрствования.
— Разве ты специалист по проблемам гибернации? — невольно ощетинилась я. — Ты просто изначально был против того, чтобы на "Ковчеге" летел кто-то кроме Модификатов.
— И что? Оказавшись в чертовой дали от Земли, я решил лишить корабль части команды? София, послушай себя, — Из-за того что я позволила себе откровенно орать, а Рожер сохранил невозмутимость, мне снова стало стыдно. Но и противно. Понятия не имею почему.
— Прости, — я схватилась за виски, ощущая, что у меня сейчас просто голова взорвется. Хорошая же из меня подруга. Вместо того чтобы думать, чем помочь, пытаюсь не просто найти крайнего, а сделать им обязательно Рожера. Что, блин, со мной не так? А что, если… если мое упорное желание в любом происшествии разглядеть тень умысла капитана — это признак того, что и я сдвигаюсь? Но нет. Это вряд ли. Я умудрялась все время ждать от него подвоха с самой первой встречи почти, так что… Может ли быть что-то ужаснее, чем сомнение в собственном здравомыслии?
— Я могу чем-то помочь? Потому что таким темпом…
— Мы лишимся всех Естественных в команде, — продолжил за меня капитан. — Знаю, София. Но чем ты можешь помочь? И вообще кто-то? Все что я могу — это по-глупому просить продержаться ради меня и не заболеть. Но я большой мальчик и понимаю, что это не зависит от твоего желания.
Рожер погладил мою щеку, и его голос звучал с идеально выверенной нежностью, но это ничего во мне не цепляло. Мои мысли уже понеслись по совсем иному руслу. Я закусила губу, чтобы не ляпнуть сразу лишнего. Сначала я должна все взвесить и обдумать, попытаться предусмотреть возможные последствия. Как бы мне ни хотелось помочь, слова, которые в бешенстве выкрикивал Демьен, никак не шли из головы. Да и запрет отца засел в голове непреодолимой преградой.
— Что, София? — настороженно заглянул Рожер мне в глаза. — Ты что-то хочешь сказать мне?
— Мне действительно лучше отдохнуть, — пробормотала я, отстраняясь от прикосновения капитана, который, казалось, смотрел с каким-то плохо скрываемым, дико неуютным для меня ожиданием, и в его золотистых глазах моментально вспыхнули гнев и разочарование.
— Как же меня это все уже достало, — рыкнул он, буквально оскаливаясь, и сжимая мое плечо так, что я невольно вскрикнула. — А ведь я хотел по-хорошему, София. Почему, почему ты не можешь поступать так, как я хочу.