Модификаты
Шрифт:
Деревья здесь были иными, нежели попадались нам прежде. Стволы светлые, почти белые, гладкие и чрезвычайно толстые. Причем чем дальше мы шли, тем огромнее они становились и стояли на приличном расстоянии друг от друга, образуя множество отдельных полян, с короткой, будто стриженой травой песочного цвета, укрытых настоящим шатром из густо переплетавшихся вверху ветвей. Солнечный свет проникал сюда лишь отчасти, и возникал эффект едва наступивших сумерек. Поэтому первое строение я заметила не сразу. Хотя назвать его строением, в моем понимании, было бы некоторым преувеличением. Архитектурные определения — это не моя сильная сторона, но приходило на ум сравнение с шатром, небольшим павильоном или с довольно хлипкой на вид хижиной. Помост, где-то пять на пять метров, — на тонких и ненадежных на вид сваях, вместо стен и дверей — полотнища искусно расшитой орнаментами ткани, крыша — вообще лишь настеленные гигантских размеров резные листья, причем совершенно свежие, судя по виду. Плохо представляю, как это становится убежищем в случае дождя, или не развалится ли от первого же порыва сильного ветра, и, само собой, о приватности тут тоже речи не шло. Но что, если местные и не испытывают в ней необходимости? Из "дверей" жилища вышел молодой мужчина, и на мгновение мне показалось, что вся конструкция должна просто обрушиться под ним. Одет он был так же, как Агова и Глыба… хм-м… Рисве, чисто выбрит, и длинные черные волосы в полном порядке. Парень лишь секунду с изумлением смотрел на меня, а потом Вали
Следующая хижина на сваях попалась нам минут через пять пути. Что же, видимо, вопрос уединения тут решался при помощи какого-никакого расстояния.
За всю дорогу до строения, куда мне предложила гостеприимным жестом подняться Вали, я насчитала около десятка домов на сваях. Большинство выглядели, как и первый, и только у парочки, замеченной на приличном удалении, тканевые стены выглядели иначе. Совсем тонкий, почти полностью прозрачный материал ничего толком и не скрывал. Кому бы они ни принадлежали, их владельцы хотели быть скорее на виду, нежели спрятаться. Ненадежная на вид лесенка, по которой я поднималась к помосту, на деле оказалась очень прочной и даже не скрипнула ни разу. Округлые стволы настила были идеально ровными, без следов сучков или искривлений. А шагнув за плотный занавес на входе, я замерла в изумлении и даже оглянулась назад, не в состоянии сходу воспринять разницу между внешним размером жилища и его гораздо более объемным внутренним пространством. Вали, понаблюдав за моей реакцией, как мне показалось, не без веселого удовольствия, повторила приглашающий жест. Изнутри, вроде бы, чисто условные стены, выглядели плотными, чем-то напоминая толстый войлок. Окон не было, но свет лился прямо сквозь крышу, как будто листья, ее покрывающие, имели эффект односторонней прозрачности. Посредине помещения стоял длинный стол, по обеим сторонам которого расположились лавки со спинками, усыпанные множеством небольших круглых подушечек. Вдоль одной из стен — открытые полки со всевозможной утварью. В углу — обложенный округлыми камнями очаг, хотя мне очень сложно представить, как в доме, целиком сделанном из горючих материалов, можно разводить огонь. Все здесь удивляло и притягивало взгляд: скатерть, подушки, даже плотные стены в вездесущих растительных орнаментах вышивки, посуда вся расписана, каждый камень очага с собственным, не повторяющимся высеченным рисунком, витиеватая резьба на редких балках, не понятно как поддерживающих столь странное покрытие крыши. В глубине помещения — несколько перегородок, больше всего напоминающих какую-то голографически созданную туманную завесу. Одна из них открыта до середины, позволяя увидеть просто королевских размеров низкую кровать. Естественно, покрывала на ней так же щедро расшиты. В общем, тут было от чего стоять, открыв рот. Коснувшись руки, Вали привлекла мое внимание и повела вглубь, к еще одной мерцающей преграде. Легким движением она убрала ее с пути, заводя меня в новое помещение. Ладно, я отказываюсь пока думать, каким образом здесь может быть столько места, буду просто смотреть и удивляться. В этой комнате было почти пусто, но пахло насыщенно и терпко чем-то ягодно-цветочным. Низенькая лавка стояла практически посредине, уставленная крошечными горшочками и кувшинчиками, расписанными, как и остальная посуда, большие и очень мягкие на вид отрезы ткани на крючках на одной из стен и странного вида продолговатый предмет у противоположной, где-то на уровне моих бедер. Больше всего эта штука напоминала древесную почку на изогнутом черешке, разве что размером почти в метр длиной. Не сводя с меня глаз, Вали трижды нежно погладила ее, и я едва не отпрыгнула с испуганным вскриком, когда под ее пальцами поверхность дрогнула и пришла в активное движение.
— Мамочки, — только и смогла я шокированно прошептать, когда "почка" действительно развернулась в исполинский зеленовато-бурый лист, который стремительно принял чашеобразную форму да так и замер. И тут же начал наполняться прозрачной жидкостью. Так, словно она источалась самой его поверхностью. Ничего себе, это же самая настоящая ванна и… черт возьми, у меня не было ни единого объяснения, как все это могло происходить на самом деле. Я стояла и хлопала глазами, ощущая себя ужасно глупо и растерянно. Тихий смех Вали вывел меня из ступора. Продолжая смеяться, она показала мне движениями избавиться от одежды и стала подносить к лицу емкости с лавки, позволяя понюхать и оценить, а потом касалась головы или тела. Пожалуй, женщинам в любом уголке вселенной не нужны переводчики, чтобы растолковать друг другу, какое косметическое средство для чего предназначено и в каком порядке его следует применять. Так что спустя каких-то десять минут я с небольшой опаской все же опустилась в ванну-лист и едва сдержала счастливый стон от прикосновения теплой, головокружительно благоухающей воды к обнаженному телу и перспективы вымыться по-человечески. Только подумать, ведь полноценную ванну я принимала последний раз дома на Земле. Почти вечность назад и словно в иной жизни.
Сильно рассиживаться тут и расслабляться я считала неуместным, в силу нестабильности всей ситуации, но покинуть гостеприимные объятия растительной ванны оказалось не так и легко. Измученные нагрузками последних дней, мои мышцы будто умоляли понежиться тут подольше, а кожа едва ли не петь начинала после применения местных косметических средств. Хотелось совсем-совсем ни о чем не думать, не анализировать и не просчитывать дальнейшие перспективы хоть какое-то время. Но упрямая часть мозга, привыкшая непрерывно вести наблюдения и делать заметки, не хотела никак отключаться. Поэтому я и изучила поближе поверхность гигантского листа, в котором лежала, и успела голову себе сломать над характером необычных симбиотических взаимоотношений (а, на мой взгляд, это были именно они) аборигенов и этого растения. Подумалось и о возможной бедности почвы и близком залегании подземных вод, и о тех микроэлементах и питательных компонентах, которые дерево может получать, поглощая отмершие клетки и прочие смываемые исключительно натуральными средствами вещества. Но в итоге, я вынуждена была констатировать, что просто старательно переключаю свой разум с глобального на частности. Ворочаю извилинами над интересной, но абсолютно неактуальной задачей, непроизвольно отодвигая тот момент, когда нужно будет обдумать свое ближайшее будущее. Могу себя оправдать тем, что изменения в окружающих меня обстоятельствах происходили чересчур уж стремительно и цельной картиной я по-прежнему не обладала, так что для каких-то выводов было еще рано.
Выбравшись из воды, опять невольно вздрогнула, когда лист стал сворачивать края, и с тихим журчанием вода втягивалась обратно в его поверхность. Одновременно с исчезновением жидкости он постепенно принимал прежнюю форму, и вскоре у стены снова повисла большая, туго свернутая почка. Я, зависнув за наблюдением, и вытереться даже забыла и очнулась, только когда со стороны двери — туманной перегородки — заскреблись. Вали проскользнула внутрь, коротко глянув на меня, улыбнулась ободряюще и протянула платье, такое же, как тут носили все женщины, и изогнутый гребень, который можно было использовать и как заколку для моих сильно отросших за время заключения волос, и опять ушла. На Земле и на Ковчеге я всегда носила короткую стрижку, но после долгого стазиса и за год после обзавелась светлой шевелюрой до середины спины, которая сейчас была изрядно запутана. Сразу подумалось, как я поразилась бардаку с волосами и бородой Глыбы, а сама-то чем лучше? Растрепанный стог соломы на голове.
Выйдя наружу, не смогла сдержать блаженный вздох. Пахло безумно вкусно. Сдобой и теплом, специями и уютом. От этого мой желудок громко возвестил о собственной пустоте, а в центре груди болезненно заныло. Почему-то вспомнились те редкие моменты, когда мама не была слишком занята в исследованиях с отцом и они не отсутствовали неделями, отправившись в очередную экспедицию, и тогда она бралась самостоятельно готовить. В нашем доме тоже носились умопомрачительные ароматы, а я, совсем еще мелкая, крутилась часами на кухне, пытаясь помочь, но, естественно, только мешая. А потом я подросла, меня начали брать в поездки с собой, а у родителей совершенно не оставалось больше времени на создание семейного уюта.
Вали, радушно улыбаясь, указала мне за стол, на котором красовались несколько блюд. Там уже сидели две девушки, одна еще совсем молоденькая, едва ли не ребенок, и с любопытством меня рассматривали. Вали подошла к особенно густо усеянному искусной резьбой столбу у очага, посерьезнев, произнесла несколько фраз торжественным тоном и только после этого присоединилась к нам за столом, мягким, приглашающим жестом предложив всем приступить к трапезе. Мои рецепторы пришли в восторг от вкуса печеного картофеля и цуккини, а еще чего-то больше всего напоминающего копченый мягкий сыр. Конечно, местные продукты не были знакомыми мне на самом деле, но мозг подбирал ближайшие ассоциации, и после столь долгого употребления пищи с очень ограниченным вкусовым разнообразием это было настоящим наслаждением. А вот кусочки обжаренного мяса оказались заправлены чем-то настолько острым, что я чуть не оконфузилась, зайдясь в кашле. Благо тут же мне подсунули большую кружку с белым, чуть опалесцирующим напитком, который погасил пожар во рту и горле. Я с непривычки наелась так, что сомневалась в своей способности подняться из-за стола, но поданный под конец пахнущий травами и фруктами отвар осадил непривычную тяжесть и неожиданно взбодрил. Так что когда Вали жестами объяснила мне, что нам пора идти, ощущала себя легкой и активной, будто у меня были минимум целые сутки полноценного отдыха. Оставалось лишь надеяться, что позже мой желудок не устроит бунт против незнакомой еды. Максимально выразительно поблагодарив за пищу и гостеприимство, я последовала за хозяйкой из ее жилища. Идти нам пришлось мимо все тех же хижин, расположенных на достаточном удалении друг от друга, и около каждой к нам присоединялись все новые и новые жители этого поселения, мужчины и женщины, но, как ни странно, ни единого ребенка. Впереди между толстенных стволов деревьев замелькало нечто большое и ослепительно-белое, а толпа сопровождающих достигла уже нескольких десятков местных. Наконец, мы вышли на впечатляющих размеров открытое пространство, в самом центре которого ковер из плотной низкой травы резко обрывался. Я прищурилась, стараясь рассмотреть, что же такое вижу дальше. Огромный круг голой земли, скорее всего, какое-то скальное образование, такого чистейшего белого цвета, что немного резало глаза. Только подойдя чуть ближе, я увидела, что оно не плоское, а имеет довольно крутой склон вглубь по виду напоминающий воронку. И по окружности стен этого склона высечен неширокий уступ, нисходящей спиралью ведущий к ровной пустой площадке в самом центре. Здесь уже собралось еще больше аборигенов, включая Агову и Рисве. Док и Арни тоже были, причем одетые так, как принято у мужчин племени — свободные светлые штаны и обнаженный торс. Я невольно закусила губу. Да уж, если Питерс еще худо-бедно вписывался, благодаря свойственному всем Модификатам высокому росту и приобретенному за время на Нью Хоуп загару, то мы со Штерном смотрелись на фоне бронзовокожих местных двумя выброшенными на берег бледными рыбинами не первой свежести.
— С тобой все в порядке? — тихо спросил меня Арни, в то время как Рисве буквально пожирал глазами, сверкавшими каким-то почти лихорадочным блеском. Выглядел он так, словно огромным усилием удерживал себя на расстоянии от меня. И снова я испытала иррациональный импульс подойти к нему поближе и встать так, чтобы хоть частично скрыться от направленных со всех сторон взглядов, хотя никто тут не глядел на меня агрессивно или даже неприветливо. Просто время, проведенное в вынужденной изоляции, не прошло для меня даром, и находиться среди такого количества людей совершенно отвыкла. Не говоря уже о том, что все они были детьми иного мира.
Остановившись у границы травяного ковра и белой скалы, Вали обернулась к нам и что-то спросила.
— Прикосновение разума есть знание, — перевел лингвист. — Кто ощущает себя к нему готовым?
— Думаю, это не та ситуация, где дам следует пропускать первыми, — тихо пробормотал Питерс и, кивнув нам, шагнул вперед.
Вали, наклонив голову набок, внимательно посмотрела на дока, а потом так же пристально на меня. В голове теснился миллион мыслей, но почему-то на первый план сейчас лезла та, что нам нужно как-то довести до понимания столь гостеприимно приютивших нас людей, насколько они рискуют, пока мы рядом. Нужно как-то дать им понять, что в их мире теперь присутствует угроза, в лице моих же соплеменников, и они должны быть к ней готовы. Вали снова заговорила, протянув руку мне.
— Мужчины всегда желают знаний, мечтая взять их и обратить в свою силу. Ты нуждаешься в том, чтобы отдать знание, сделав сильнее нас. — Когда Штерн передавал эти слова, я уловила нотку неодобрения в его голосе. — Она выбирает первой тебя, София.
Вали ступила на начало ведущего вниз уступа и просто пошла, не оглядываясь, очевидно, оставляя за мной решение, следовать за ней или нет. Я посмотрела на немного встревоженного дока и Арни и получила в ответ "тебе решать" взгляды. А потом Рисве нервно переступил, сглатывая, и наши глаза пересеклись. "Пожалуйста" умоляли его, и я, решившись, шагнула на гладкую прохладную поверхность. Спуск оказался, на удивление, долгим, мы шли и шли по кругу, и ровный пятачок в центре стал чудиться недостижимым. Но вместо раздражения это долгое движение по спирали, наоборот, будто убаюкивало эмоции, погружая в атмосферу спокойствия и оторванности от всего, что осталось где-то там, наверху. Так что к моменту, когда мы достигли цели, во мне почти не было нервозности, лишь желание знать, что же будет дальше. Вали же просто села на землю, вытянув длинные ноги, и похлопала рядом. Я опустилась, усаживаясь, как она, но женщина сделала мне знак, словно просила уложить голову ей на колени. Недоумевая и не будучи уверенной, что правильно ее поняла, я легла на бок и аккуратно опустила голову в указанное место. Женщина осторожно коснулась моего лба, будто спрашивая разрешения, и после кивка, стала поглаживать мои волосы. Открытых участков кожи неожиданно коснулся ветерок, и я едва не вскочила и не закричала, увидев вокруг лишь макушки древесных крон. Вали мягко удержала меня, продолжая успокоительно гладить. А я же во все глаза пялилась, не в силах понять, как так вышло, что опускаясь столько времени, мы на самом деле очутились на этом крошечном островке скалы, возвышавшимся над местными деревьями, открытые со всех сторон под местным небом. Прикосновения же предводительницы аборигенов буквально уговаривали отпустить понимание этого и погрузиться в себя. Мое дыхание становилось все спокойнее, и к тому времени, когда теплая ладонь прикрыла мне глаза, сознание стало смещаться, не вызывая, однако, страха перед потерей контроля. Я будто скользила куда-то вглубь себя, назад-назад, в некое потрясающее и давно забытое место, где и начиналась собственно я. И на мне были руки не едва знакомой женщины из чужого мира… это была мама, ее тепло и запах. Я слышала ее смех и голос, любимые фразы и обыденные выражения, вот только звуки всегда известных слов удивительным образом трансформировались, образуя новые сочетания, отпечатывавшиеся теперь в глубинах памяти так же четко, как и те, что я слышала с того момента, как стала осознавать себя. В моем горле и на языке поселилась щекотка, дразня возможностью совершенно нового произношения извечно знакомых слов и понятий.