Моё чужое имя
Шрифт:
— Пригласи ее танцевать! Живо! – наклонившись к нему, приказал дядя. – И постарайся ей понравиться, это дочь моего партнера.
Деваться было некуда – он пригласил. Ей, по—видимому, тоже деваться было некуда – наверное, посчитала, что неприлично отказывать дарителю в такой малости как танец.
— Право, не стоило присылать шампанское – это слишком дорого, — первой заговорила Астафьева. Она смотрела ему в глаза смело и изучающе.
— Для меня это недорого, — небрежно ответил Дима и добавил веско: — Моя фамилия Левченко.
Она
— Левченко?! Вы сын самого Левченко? Депутата Госдумы?
Вот после этой фразы Дима уже ничего, кроме раздражения к этой выскочке не чувствовал:
— Я не сын Левченко. Мое имя Дмитрий Николаевич Левченко, я – генеральный директор компании «Оникс»... Депутат Левченко мой дядя.
В ее глазах – сначала непонимание, потом усмешка. Она даже лицо наклонила, чтобы Дима не разглядел ее улыбку – но он все равно разглядел. Больше они не разговаривали.
Каково же было удивление Димы, когда на следующий день она позвонила ему сама:
— Дмитрий Николаевич, спасибо за цветы – очаровательный букет… Могу я узнать, откуда вы узнали мой адрес?
Немудрено было догадаться, что цветы ей прислал дядя. Приправив их запиской и телефоном Димы. Две недели подряд это продолжалось. С каждым разом Астафьева благодарила все более вяло, а Дима реагировал все более раздраженно.
— Дмитрий Николаевич… — сказала она однажды по телефону: после памятного танца в ресторане она называла его только так, но умудрялась говорить пренебрежительно, даже называя его по имени—отчеству. – Вы что за мной следите? Или у вас доверительные отношения с моим руководством?
— С чего вы взяли?
— Ну… зачитываю вам вашу же записку… так-так-так… это неинтересно…вот: «…Надеюсь, вы положительно относитесь к Жене Миронову, потому что у меня появилось два билета на его спектакль в субботу вечером. Отказ не принимается, тем более что я точно знаю, что в субботу вечером вы не заняты».
«Это уж слишком!» — взбесился Дима – на субботу у него были совершенно другие планы.
— Не знаю, что на меня нашло… — блеял он в трубку. – Я пойму, если вы откажитесь. И не обижусь. Честно…
— Почему же, откажусь? – перебила его Катя. – Хотя бы за вашу настойчивость, Дмитрий Николаевич, вас можно уважать. Тем более что я очень положительно отношусь к Жене Миронову.
— Я не пойду с ней в театр! Я вообще никуда с ней не пойду! Даже по телефону разговаривать больше не стану! – с порога заявил Дима Левченко—старшему – он кричал и бесновался, хлопал дверьми и ставил ультиматумы.
Вячеслав Петрович сидел в своем кабинете за столом. Он внимательно следил за негодующим племянником и молчал – ждал, когда тот прокричится. Правда, оказалось, что дядю все же тронул этот разговор: Левченко-старший неожиданно побагровел, напрягся и дрожащими руками начал шарить по карманам. Дима на полуслове замолчал. У дядюшки снова случился приступ – нужно было мчаться за водой,
«А что, если таблеток не найдется?..» — с любопытством подумал он. Впрочем, тут же устыдился собственной мысли и выбежал в секретарскую поднимать тревогу.
Спустя пятнадцать минут, когда жизни Вячеслава Петровича ничего не угрожало, он лежал на диване здесь же, в кабинете, с расстегнутым воротом и ослабленным галстуком. Дядя поймал Димину руку и прошептал сухими губами:
— Ты пойдешь с ней в театр. Будешь с ней любезничать, сколько понадобится. А потом ты отвезешь ее домой, и каждый день будешь присылать цветы!
В таком духе «роман» тянулся дальше.
Они никогда не ссорились, потому что почти ничего не обсуждали. То есть, они не молчали, конечно, друг с другом: Дима отлично знал, о чем говорить с девушками. Он часами рассказывал ей о своем личном знакомстве с московскими артистами, писателями, деятелями шоу-бизнеса. Обычно девушки млели от одного намека, что Дима когда-нибудь их с этими деятелями познакомит. Млела и Катя:
— Серьезно? Ты и его знаешь!? Был на твоем дне рожденья?! – с восторгом переспрашивала она.
Сама Катя пыталась несколько раз расспросить про то, чем занимается Димина фирма, иногда затевала разговоры о своей нуднейшей работе адвоката, но так как Диму это все совершенно не интересовало, темы быстро себя исчерпывали. А вот про Катю Дима все чаще начал думать, что она не такая уж выскочка, как показалась ему при первой встрече – внимательная к нему, обаятельная и улыбчивая. Нет, Дима был однолюбом и никакой другой женщины кроме Лены рядом с собой не представлял. Но Катя тоже очень мила.
На пике подобных отношений Катя и пригласила однажды его к себе домой. До этого Дима все надеялся, что постельных отношений можно будет как—нибудь избежать – он не любил ее, не хотел ее, ему вообще нравились совершенно другие женщины! Естественно, что ни во что большее это не переросло. Астафьева все чаще начала не принимать его предложения поужинать. Все чаще раздражалась. Все равнодушнее слушала его рассказы об артистах – у Димы даже начала мелькать мысль, что ей неинтересно. Что за такими ужинами не только он «отбывает повинность», но и она. Все подтвердилось после случайного признания Катьки – она, оказывается, решила, что он в нее влюблен едва ли не с первого взгляда.
Ну да… а как еще объяснить эти его ежедневные посылки с цветами, по—книжному красивые ухаживания и непонятную робость, едва они остаются наедине.
«Пожалела, значит!» — бесился Дима.
Он надеялся, что хоть теперь отношения сойдут на нет, но дядюшка, как будто почувствовав что—то, вдруг начал требовать, чтобы Дима бывал на светских раутах (раньше такого не наблюдалось – Дима развлекался с собственными друзьями в совершенно других заведениях), естественно, с таким расчетом, чтобы с ним бывала Астафьева.