Мое побережье

Luft_waffe

Когда Джуди, наконец, замаячила на горизонте, яркая вспышка резанула светом по глазам. Я непонимающе повернулась к окну. Показалось?

— Мороженое с карамельным топингом и… — окончание фразы затерялось в рычащем раскате грома.

— Да ладно вам, полчаса назад светило солнце, — Тони недовольно нахмурился и, раздвинув пальцами жалюзи, буквально прилип к пыльному стеклу.

От ассоциации, какую вызвал этот жест, к щекам прилил жар. Боже мой, откуда в моей голове столько ужасных, порочных мыслей?

Забыть. Хотя бы на время забыть все, что случилось

вчера, и попытаться сделать вид, что все в порядке.

Вон Старк, к примеру, хорошо держался. Взор отводил, но голос звучал ровно.

Из него, определенно, выходил куда лучший актер.

— …тему.

Как сглазила.

Повернув голову, я встретилась с приковавшимися к моему лицу карими радужками. Отрезвляюще. Я глупо хлопнула ресницами, поздно спохватываясь и понимая, что Тони о чем-то говорил.

— Прости?

— Мороженое, говорю, — он показательно ткнул ложкой в белый шарик, — совсем сейчас не в тему.

К месту десерт или нет, есть все равно придется — сейчас от факта, что Тони платил (смехотворную, в самом деле, и все же сумму) за нас обоих, отчего-то стеснял пуще прежнего.

За окном медленно, но стремительно сгущались тучи.

И правда: солнце вовсю грело лицо не прикрытые платьем участки рук, совершенно не предвещая внезапной смены погоды, когда я просила Майка подбросить меня до кафе, где мы со Старком условились встретиться.

Честно говоря, за столиком я его ждала с все разрастающимся внутренним опасением. Даже умудрилась распотрошить на клочки салфетку. Успела навыдумывать себе всего: начиная от того, что он захочет со мной поговорить, четко обозначив границы и озвучив нечто, вроде: «это ничего не меняет» (будто я сама не знала), и заканчивая внезапным разрывом дружбы. Пожалуй, именно на данном предположении бумага порвалась в моих руках.

Но Тони выглядел, как всегда.

Он вообще не поднимал тему дня своего рождения.

Кроме как в рассказах о том, что было, когда я уехала, кто из парней (на этом эпизоде я удивленно приоткрыла рот и переспросила на случай, ежели ослышалась) устроил стриптиз под музыку, и сколько шотов он успел выпить, прежде чем свалился лицом в диван. Кстати, разукрашенным взбитыми сливками и бисквитом — кто-то из подъехавших девчонок притащил с собой еще один торт, в кой его любезно окунули; Старк оказался слишком пьян и ленив, чтобы смыть все это безобразие со своего светлого лика в полной мере.

И — все.

Никаких многозначительных: «слушай…», ничего, сродни: «Пеп, вчера ночью…», от которого бы сердце разом оборвалось и провалилось в желудок.

Мы просто болтали.

О выпускном, Говарде, Хэппи, сетевом маркетинге и возможных каналах сбыта продукции в наиболее продуктивном для условленного лица ключе — как он вывел меня на последнюю тему, я не успела сообразить, но это же Тони. Порой мне казалось, он и мертвого разговорит.

Он заставлял меня смеяться.

До ноющего в груди волнения непривычно, до горящего лица, контраст с которым слишком ярко ощущался холодными пальцами, до нелепого хрюканья в трубочку

и возмущенного: «Я же пью, перестань!».

Вообще-то, Старк городил сущий бред. И, быть может, возьмись я пересказывать его реплики той же Наташе, она бы скептически повела бровью на мое весьма обыденное повествование о ничем сверхвеселым не выделяющихся фразах, но он умел захватывать внимание так, что хотелось слушать бесконечно.

— Что ты делаешь? — вопрос, обращенный к его сосредоточенному лицу, вперившемуся в экран телефона.

Для раззадоренного беседой Тони Старка молчание дольше двух секунд казалось недобрым знаком.

— Фотографирую тебя, — невозмутимо ответствовал тот и поудобней уперся локтями в стол.

— Что? Тони! — Рука с мобильником взмыла вверх настолько быстро, что мои пальцы схватили воздух и после неприятно ударились о твердую поверхность. — Удали… покажи.

— Так удалить или все-таки показать? — перебил со ставшей такой родной издевкой.

— Дай сюда! — мне удалось поймать его запястье и потянуть через стол к себе, однако говорить, что я контролировала ситуацию, было весьма опрометчиво.

Моя воля исполнялась ровно до тех пор, пока позволял Тони.

— А, нет, я передумал, — внезапно выдал он, едва кусочек снимка мелькнул перед моими глазами — в самом деле, паршивец, снимал! — и ловко вывернулся из моего захвата. — Нечего шарить в моем телефоне.

— Да сдался мне твой телефон, — порыв, не увенчавшийся успехом. — Удали ее!

— Еще чего, — невозмутимо фыркнул и демонстративно спрятал устройство связи в карман.

Я почти уверена, что получилась на запечатленном моменте ужасно.

Спорить дальше возможным не представлялось — на нас итак уже недовольно оглядывалась некая дама с лицом презирающей всю молодежь одинокой женщины за сорок. Умолять? Очень смешно. Как будто на Старка это когда-то действовало.

— Зачем она тебе? — решилась на тактику сбивания с толку, рассчитанную на невозможность нахождения с ответом и твердой аргументацией.

Однако Тони легкомысленно пожал плечами.

— Я бы ответил, — проговорил он с напускной серьезностью, для пущей убедительности скрестив руки на груди, — но, боюсь, это прозвучит слишком непристойно, а догадаться о том, что именно будет согревать меня холодными ночами в Нью-Йорке, ты и сама в состоянии.

Когда я возмущенно пинаю его коленом под столом, Тони фыркает и заразительно смеется.

Дурак.

Дождевая капля тяжело разбилась прямо о кончик носа. Я вздрогнула, торопливо вытирая лицо, и покосилась на обратившего взор к небу Старка. Крепче обхватив себя руками, я окинула отстраненным взглядом улицу, наблюдая, как проходящие мимо люди ускоряют шаги, стремясь спрятать головы под навесами. Заскакивают в первые попавшиеся кафе и магазинчики. Откуда-то льются смех, вскрики и недовольное ворчание, смешивающееся с периодическими проклятиями в адрес нерадивых синоптиков. По мере того, как дождь расходился, а улочка редела, мы брели вперед, и Тони хмурился от прохладных капель.