Мое побережье
Шрифт:
Вздергивает подбородок, открывая пространство спустившимся к линии челюсти поцелуям.
Пальцы с силой стискивают плечи; то ли оттолкнет, то ли…
Не зная толком, как это делается, я все же попробовала немного втянуть губами горячую кожу его шеи. Шумный выдох над ухом.
— Пеп, какого хрена, — и толчок происходит. Только не от себя — к стене, моментально вжимая в твердую поверхность, затыкая рот сминающим поцелуем.
Какого? Не знаю. Просто не останавливайся на этот раз.
Руки несильно сжали грудь.
По коже бегут мурашки, когда Тони отпускает запястья и медленно ведет кончиками пальцев от ключиц, ниже. Хочется провалиться сквозь землю от стыда.
Подрагивающие пушистые ресницы. Приоткрытые, влажные губы, которые он рассеянно облизывает, встречаясь рассредоточенным взглядом со мной.
Слишком красивый.
Совершенный.
Собственные руки боязливо не слушаются, задирающие ткань его футболки. Спешным движением он стягивает ту через голову и небрежно бросает на пол, наклоняется и мягко прижимается к губам, тут же покорно встречающим.
То, что меня мелко трясет, доходит до меня не сразу — лишь когда впервые настолько обнаженное тело прижимается к его груди, и живот подводит от осознания чистого прикосновения кожи к коже.
Может, это далеко не то, как я все себе фантазировала в далеком прошлом, когда девочки начинали украдкой листать мамины журналы, после, в школе, делясь с подружками своими первыми познаниями о природе интимной близости. И не то, как каждая «взрослеющая принцесса» детально планирует в своей голове, непременно с лепестками роз и свечами по всему периметру шикарного номера в отеле.
Но какая разница, если напротив стоял он.
Душу не тревожил достойный мелодрам трепет. Была только нарастающая паника и стопорившие мысли из разряда: «какого черта я творю», ответов на кои не находилось.
— Мы еще можем остановиться.
Тони поглаживал меня по спине, наверняка ощущая эту не поддающуюся контролю дрожь.
Я обхватила его поперек талии, бездумно утыкаясь губами в грудь. Отрицательный кивок — сил на то, чтобы выдавить из себя какой-нибудь звук, не находится.
Пальцы подхватили подбородок и потянули вверх, вынуждая взглянуть в огромные, кажущиеся сейчас черными глаза.
— Приятно не будет.
— Я знаю.
И отчего-то чувствую себя продажной девушкой в борделе, когда он берет меня за руку и в пару шагов доводит до постели.
Фильмы врут, когда показывают, как главные герои в порыве страсти срывают друг с друга одежду и принимаются демонстрировать чудеса акробатики на шелковых простынях. На деле все оказывается чересчур… напряженно.
У меня не получается расслабиться ровно до того момента, пока Тони не вжимает меня собственным весом в матрас и не впивается в шею жестким поцелуем. Прикусывая, очерчивая хаотичный
Это безумие заразно.
Оно на кончиках пальцев, отчего-то оказывающихся подрагивающими, когда те цепляют тонкую полоску трусиков и тянут вниз. В натянувшихся до ультразвукового писка нервных окончаниях, до предела напряженных коленках, стискивающих его бедра.
Руки скользят вниз, по ребрам, бегло пробегают подушечками по каждому, очерчивают втянутый живот и двигаются ниже.
Он и сам замирает, когда проникает пальцем внутрь.
Я задыхаюсь, испуганно цепляюсь за его плечи. Тесно. Он не дает ногам сжаться. Движение кисти назад — пытается войти двумя, побуждая с шипением дернуться.
Звук расстегивающейся молнии. И — паника. Настоящая, неконтролируемая. Та, которую не могут перебить даже плавные толчки, от которых потолок затягивает в воронку, а пересохшие губы буквально горят.
Тони мажет губами щеку, отрывается от меня и судорожно сдергивает шорты с нижним бельем. Он словно бы пытается унять крупную дрожь, подкладывая локоть мне под голову и ощутимо сдавливая в объятиях.
— Постарайся расслабиться.
Я не сдерживаюсь и вздрагиваю, когда он прижимается членом ко мне. Без единой преграды в форме ткани. Горячий.
Он матерится сквозь зубы. Первая и вторая попытка войти терпит фиаско, но затем головка, наконец, плавно скользит внутрь, и я забываю, что нужно дышать. Ладонь исчезает, и он одним резким движением, сильно толкается вперед.
Собственный вскрик на пару секунд оглушает.
Руки стискивают его спину до того, что начинают неметь от напряжения.
Он целует меня неторопливо. Выворачивает мягким прикосновением душу наизнанку, прижимается к губам и не отстраняется, будто бы извиняясь за эти бесконтрольно потекшие по вискам, к подушке, слезы.
— Терпимо? — вопрос такой тихий, хриплый.
Едва различимый кивок.
И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопила с его первым слабым толчком. Погрузила, накрыла с головой.
Тони с тихим стоном глубоко целует, принимаясь двигаться медленно, размеренно, осторожно. Беспорядочно водит пальцами свободной руки вдоль бедер, к ребрам, очерчивает скулу и стирает высыхающие слезы. Успокаивая и постепенно тесня дискомфортное жжение.
Утягивая в омут своего сумасшедшего взгляда.
Глаза в глаза. Безумная нежность и выжигающая изнутри дикость. Настолько живой, что темно-карее пламя практически опаляет кожу.
Этот жар обволакивает мозги и затапливает. Сводит внутренности. Пульсацией вибрирует в пределах черепной коробки, горячит распаленные щеки, тянет тугим напряжением внизу — там, где все уверенней двигался его член.