Мои дневники: моя жизнь, моя борьба (1990-2020 годы)

Корнилова Галина Петровна

Вообще, присутствие мамы меня теперь очень сильно напрягает, от нее так и веет злобой и ненавистью ко мне и Маше, а когда она начинает проповедовать и запугивать меня – вообще невыносимо становится. Она говорит, что я не так верую, не так молитвы читаю, и все такое, я все делаю не так, по ее словам. Как же она меня уже достала! Раньше, после школы, я ходила в церковь, потому что мне нравилась та сказка, которая ощущается в церкви, запах ладана (наркотик, кстати, одурманивает людей на службе), свечки мерцают и тд, мне нравилось очень петь на клиросе многоголосием, как на хоре в музыкалке. И я не задумывалась про атрибуты, про смысл молитв и вообще про догматы не думала. А когда стала изучать историю человечества в МГУ, начала прозревать как будто, и поняла, что все религии – суть одна сказка, просто рассказанная в разное время разными людьми. Может, и не сказка, конечно. Ведь люди не сами по себе появились на Земле, нас создал кто-то. Но я про другое – про то, что все религии –это одна религия, по сути. Но все конфессии воевали друг с другом всегда. Считая только себя правыми. И вот эта ненависть к другим конфессиям меня и выбешивала всегда, когда мама и ее подруги по церкви начинали поливать грязью иудеев, а по ТВ я видела, как мусульмане убивают христиан по всему свету тоже за веру….Это так глупо! Так много нестыковок во всем этом, что невольно начнешь задумываться, особенно если изучаешь все это подробно в универе.

Конечно, иногда я злюсь на маму без особых, казалось бы, причин, когда она к нам приходит. Вот сегодня я разозлилась на нее за то, что она хорошие чистые банки из-под молока козьего заняла святой водой крещенской, себе заберет на поселок, а мне поставила грязную вонючую банку из-под огурцов, мол, вымоешь, ничего, типа ей нужнее для святой

воды (мы берем на поселке от козы молоко. Дедушка наш привозит, такой молодец, а раньше мы брали коровье, сама тетка привозила нам прямо домой из Жуковки две банки трехлитровые, покупали у нее долго, но потом она стала водой молоко разбавлять. Ну, по крайней мере, оно стало безвкусным, и мы отказались брать.). Так вот, мама часто такие вот вещи делает, вроде мелочь, но как бы мне назло, мне даже иногда кажется, что она специально так делает, показушно, чтобы меня разозлить и вывести из равновесия.

Вообще, я заметила, что особенно раздражаюсь накануне дамских дней, хотя и в детстве была ингогда раздражительной. Особенно если мне никчемные замечания делали, просто чтобы сделать замечание. Особенно я сердилась на дядю Ваню нашего, когда он мне делал замечания, что я пятками по полу сильно стучу, когда по коридору иду, я всегда босиком дома ходила, и так получалось, что пятки сильно о паркет стучали. Но я не специально. А он мне замечания делал, мол, громко получается, и я обижалась, и ругалась на него часто. Дядя Ваня – мамин брат родной, он жил со всеми сестрами в деревне, потом дед взял себе новую жену, а детей выгнал, и они все пришли на квартиру к маме жить, она как раз получила от инутитута квартиру на Пионерской в нашем городке, потом дядя Ваня с нами уже с новую трехкомнатную квартиру переехал, когда маме или папе ее дали , потому что тетки –мамины сестры – не захотели брать к себе инвалида на колясочке, это обуза и лишний рот. И дядя Ваня с нами прожил всю свою жизнь, до середины почти 90-х годов, и он был просто удивительным человеком, несмотря на свое ужасное положение, в нем было столько смирения и кротости – просто удивительно! Он никогда, повторяю, н икогда не кричал, не раздражался, всегда шутил, улыбался, всегда был веселый, мне читал книжки всегда, был нам с братом как нянька, хотя и передвигался на колясочке по квартире. А сколько он всего знал – просто энциклопедия! К нему все ходили за советом и информацией, соседи, родственники, знакомые. А я злилась еще, когда он меня гнал гулять на улицу, а я не любила гулять, любила вязать дома, раскрашивать картинки и тд, а он мне говорил – детство-пора золотая, иди, гуляй, пока еще ребенок, наслаждайся. А мне надоедали эти советы, и я кричала ему «заткнись» или еще что-то грубое. Когда он просил принести ему чай, а дома никого не было, то я делала вид, что делаю ему огромное одолжение, что он меня от уроков отрывает и все такое, а потом меня совесть всегда мучила, мне было жалко дядю Ваню. Хотя ухаживать за инвалидом довольно муторно. Конечно, все, в основном, делала мама, утром она приносила ему завтрак, в обед он сам садился на коляску свою и ехал на кухню обедать, полдник я обычно ему приносила, тк уже приходила из школы, а родители еще работали, ужин – снова мама, и утки она выливала тоже, и все остальное меняла. Да уж, ее шустрые сестры радостно отказались брать дядю Ваню себе, и пришлось нам за ним ухаживать. Он лет, наверное, 50 был прикован к креслу инвалидному, в 16 или 17 лет прыгнул в речку нашу, а там воды было мало, спустили плотину фабричную, а дядя Ваня ехал с работы, с Ремзавода, уже после войны это было, и головой нырнул в речку, думал, нормально воды, хватит. Ударился головой о дно, сломал позвоничник, его вытащили, стали сажать, и только навредили еще хуже, тк сажать было нельзя, но они же не знали. Потом у него было много операций, потому что он даже сидеть не мог, только лежал. Ну, а потом уже сидел всю жизнь, машина у него была инвалидная, сначала на трех колесах, как коляска, в 60-е годы, потом уже Запорожец купили ему всей родней инвалидный, государство ничего не давало людям просто так, только за деньги. И вот он с 17 лет прикован к коляске был, его девушка Валентина долго его навещала, приходила в гости в деревню, когда бабушка Агафья была еще жива, и дед их еще не выгнал всех из дома ради новой жены. Потом его девушка вышла замуж. У дяди Вани на всех фотографиях столько тоски и боли в глазах – просто смотреть страшно, плакать сразу хочется. Особенно когда он молодой. Бабушка Агафья за него сильно переживала, ее парализовало ближе к 60 годам от тяжелой жизни, колхозы, лагерь немецкий трудовой, трое детей там умерли, потом снова колхозы и работа задаром на КПСС, потом вот дядя Ваня…Она рано умерла, в 65 лет, кажется, или раньше, точно не знаю. Мама, став религиозной, всех убеждает, что дядя Ваня пострадала за то, что бабушка и дед Иван прожили всю жизнь нерасписанными и невенчанными. Ну, мама теперь всегда все подгоняет под религиозные догматы. . И это так противно! Потому что это все ложь. Причем почему-то именно то подгоняет под догматы, что касается меня и моей семьи. Мишу не трогает, хотя он, вроде церковный (тоже теперь ходит в церковь, как и мама, ему всегда, с детства, нравились праздники, а в церкви вечный праздник как будто, иллюзия праздника), но живет во грехе с Ирой уже больше года, почти два, и не собирается расписываться, и мама его не трогает, потому что он на нее матом ругается, грубит и хамит, я сама была свидетельницей, она к нему со своими беседами – а он на нее матом и дверь своей комнаты на поселке перед носом захлопнул, и на крючок закрыл. Поэтому мама с ним не связывается, она меня донимает религией и бешенством этим своим религиозным, запугивает вечно, накликать что-то там пытается на нас.

Так интересно, Сережа мой такой ненаблюдательный! Вот, например, я, когда прихожу домой, всегда смотрю, какие тапки стоят, какие ботинки, кто дома, а кто – нет, это я так с детства еще привыкла, всегда смотрела, чья одежда висит и чья обувь стоит в прихожей, и кто у нас в гостях, и дома ли родители. И тд. Или в туалете всегда смотрела – свет там горит, или нет, дверь плотно закрыта, или нет, если плотно и свет горит – я даже не дургаюсь туда, а Сережа вечно дергает ручку, еще и спрашивает, кто там сидит, и тд. Это такая невоспитанность! Так меня это иногда раздражает! Ты разве не видишь, что дверь закрыта и свет горит? Значит, занято, что ломиться-то! А я всегда на мелочи обращаю внимание. Например, если женщина из нашего подъезда вышла в длинном пальто, значит, за рулем будет не она, а ее муж, но вот всякое такое я вечно замечаю, отмечаю, фиксирую. Это как-то само собой происходит у меня, я не специально.

И еще я терпеть не могу, если пользуются моими вещами, чашками, кастрюлями, и потом их не моют и не убирают на место. Миша с Ирой иногда тут ночуют, в квартире, и после себя вечно оставляют грязную посуду, я уже столько раз делала замечания, но все без толку, даже чашки не помоют за собой. Я просто уже стала прятать все свои вещи. Почему я должна за ними все мыть? У меня и так полно посуды всегда, соковыживалки, кастрюли, мясорубки, кофемолки и тд, потому что я Маше целый день что-то готовлю. И еще за Мишей и его гуленой мыть посуду? Нет уж, извините! Я сама никогда не возьму чужое, перетопчусь как-нибудь, но пользоваться чужим не буду, так и свое не дам даже в аренду. Потому что чинить потом мне, и мыть тоже. Фигушки.

Вообще, у всякой вещи должен быть только один хозяин. Иначе вещь придет в негодность, упадок, превратится в хлам, будь то чашка, фабрика, машина или еще что-то. Типичный пример – наша страна. Если бы ее основой были единоличники, хозяева, собственники, рачительно относящиеся к своему имуществу – ферме, заводу, театру, и пр, как это было до революции, то и страна бы продержалась гораздо дольше, а не 72 года всего. Потому что вся эта общественная собственность, все эти колхозы – туфта полная! Это психология человека. Мы – биологический вид, как и животные, а у животных есть своя территория, за которую они отвечают. А в СССР все было общее, и никто ни за что не отвечал в результате, потому что зачем я буду тратить свои силы и здоровье на то, чем пользуются другие? Это не логично. Я поддерживаю то, что отойдет моим потомкам, я стараюсь для своей семьи. И это освершенно нормально. А вот идеология совка была ложной, потому что все люди так или иначе – собственники. Только лодыри и пьяницы – общественники, те, кто любит пользоваться, но ничего не любит делать. Вот так. Я все это прекрасно видела с самого моего рождения на примере своей деревни и многочисленной маминой родни. Раньше у нас был общий для всех огород, но тетки приезжали редко, и весь урожай выращивали мои родители и я, я с детства все каникулы проводила на этих общих грядках. Папа мой умел все мастерить, он сделал хороший умывальник в деревне, стол под умывальником, стол для еды отличный, крепкий, все качественно, на совесть, вся родня мамина многочисленная приезжала по выходням пьянствовать, радостно пользовалась этим на протяжении 10 и больше лет, и все пришло в негодность постепенно. И что же? Хоть кто-то из мужей материных сестер починил хотя бы что-то? Нифига подобного! Никто из них даже не почесался, все так и стоит, гниет. А баня наша, построенная вскладчину тоже? Мой заботливый и рачительный папа пытался многие годы поддерживать ее в порядке, вечно что-то там латал, хотя мы вообще и не паримся, у мамы давление было всегда, у меня астма, я задыхаться там сразу начинала. Только душем изредка пользовались, если ночевать оставались летом, в отпуске. А так – приезжали Табуновы, Саша со Светой Арсентьевы каждый выходной там парились, хотя они вообще ни копейки не вложили в нашу баню, но Света любит попариться. А папа вечно убирался там потом за всеми, когда мы приезжали, мы там грелись осенью или зимой, после прогулок, сидели в предбаннике. Чай пили с вареньем. И вот папа вечно там за всем следил, остальные попаряться, все кинут, как есть, листья от веников, полотенца, грязную посуда – и все, поехали домой, такие наглые! И вот совершенно во всем так русский человек, в колхозах, я имею ввиду, в совке все так было, а я этого терпеть не могла с детства. Мой папа для деревни наделал кучу лопат, грабель, тяпок, когда я еще в школе училась, и тетки все поломали радостно, со временем, разумеется, не сразу, а починить ни одну лопату никто из них так и не удосужился за все время, что я росла, то есть за 20 лет почти! Просто уму непостижимо! Я совершенно не колхозный человек. И я Сережа сказала, что наше – это наше, а не наше – мы и ухаживать за этим не будем. Поэтому теперь, если мы едем в деревню, например, с Сережей, инвентарь весь везем с собой, а потом забираем. Ибо нефиг, как говорится. Потому что только оставь там хоть лейку – потом не найдешь. Скорее бы тетки там все поделили, и забор поставить, и в доме старом перегородить комнаты, чтобы никто ничего у нас уже не брал. Ненавижу, когда мое берут, потом ломают или грязное оставляют мне, мол, не переломишься, Галочка, вымоешь. Нет уж. Идите лесом, деревня, блин!

Мама высказала тут новую идею, не менее сногсшибательную, чем все остальные, и опять меня завела. Она с пеной у рта злобно мне доказывала, что днем, даже если на улице потемки, как вот сейчас, зимой, нельзя свет включать и сидеть с закрытыми шторами, надо непременно свет выключать и сидеть в темноте, при естественном освещении. Потому что если сидеть за шторами весь день, то начнутся психические отклонения. Потому что надо обязательно видеть смену дня и ночи. Вот ведь интересно, то есть за Полярным Кругом, где полгода ночь, живут одни только психи? Смешно просто. Как раз наоборот, когда пасмурно, хочется свет включить, чтобы настроение улучшилось, потому что за окнами мгла и тоска, а свет в квартире – это радость! И еще я спросила – а вот я, например, вяжу или шью, и мне как быть без света? Может, лучину зажигать, а, как в средние века? Может, еще и лапти надеть? На что мама злобно ответила, что я должна просто садиться ближе к окну. Ну, да, точно, как в средние века в деревне. Сидеть у окна, за которым полутемки зимние, и глаза себе портить. Прямо я всю жизнь только об этом и мечтала! Там снег идет, темно за окнами уже в 12 часов дня, но свет нельзя включать ни в коем случае, иначе психика расстроится! И ведь если бы мама просто об этом мне сказала, нормально, спокойно, ну, сказала, и все, приму я это к сведению, и все, так ведь нет – она все с такой злобой говорит, с такой злобой пытается доказать свое! Именно прямо вот доказать свою правоту любыми путями пытается, чтобы мы ей в ножки кинулись тут же и сказали – да, царица, ты права, а мы такие тупые смерды, прости нас, дураков! Вот чего она от нас вечно хочет добиться. Покорства и поклонения. Только фигушки ей. Потому что она пытается нам какую-то фигню вечно доказать. Если бы что-то дельное – тогда да, тогда я понимаю. А так – неа. И можешь себе злиться, сколько влезет, мамуля!

В детстве я всегда слушала маму, следовала ее советам во всем. А теперь уже не могу, потому что у меня своя голова есть на плечах, и своя семья. Тем более, раньше мама не была такой фанаткой религиозной, она нормальной была, это после 40 лет у нее крышу снесло, а до этого с ней было нормально совершенно общаться, интересно. А теперь она на меня злиться именно от того, что я перестала к ней прислушиваться. Только она не может понять, что причина-то в ней самой, в ее фанатизме оголтелом, в ее каждодневных попытках на меня давить в плане регилии, ей надо, чтобы я снова ей подчинялась во всем, и Сережа тоже, и чтобы она нами манипулировала. Разумеется, это совершенно недопустимо, потому что, будь она прежней, Дорелигиозной, то я еще подумала бы над этим. А так – нет.

Я в детстве обожала наряжаться и воображать себя принцессой, да и просто воображать, как вот моя Маша сейчас, нацепит на себя тряпки какие-то, и воображает ходит перед всеми. Я тоже постоянно наматывала на себя тряпки старые, отрезы тканей, шторы тюлевые, платки мамины, ночнушки мамины с кружевами, и мне казалось, что я теперь точно принцесса, я ходила по квартире туда-сюда,виляя попкой, и в зеркало на себя любовалась. А однажды под Новый Год я выпросила у мамы ее свадебное платье, серебристое, в блестках, шелковое, в стиле 20-х годов и 60-х тоже, до колена, как у НЭПманов были, перчатки свадебные, платье взрослым по колено, а мне было до пола, я на голову тоже нацепила тряпочки блестящие от платья, и вообще чувствовала себя реальной принцессой, как из Три Орешка для Золушки! Это было такое чудо для меня, я ходила по всем комнатам, присаживалась в кресла, подбирая юбки, мне было тогда лет 8 или 10, не помню точно, но совершенно никто из материной родни, которая приехала к нам встречать НГ, не обращал на меня внимания! Мне было так обидно! Никто как будто меня не замечал, такие толстокожие все у мамы родственники. Им только балалайки и частушки подавай.

В детстве я еще была невероятной фантазеркой, каждый раз, когда к нам приезжала горластая мамина родня со своими детьми, я занимала детей спектаклями, сочиняла сама все на ходу, ставила стул, завешивала спинку пледом, набирала игрушек, садилась на пол позади стула, и начинала показывать кукольные спектакли. Что-то там городила, про дружбу и хорошие поступки, и всегда заканчивала этой моралью, мол, надо всегда помогать друзьям и тд. Откуда у меня брались сюжеты – я даже не помню, да и ни одного своего спектакля не помню, в смысле, по сюжету. Я была среди этих детей старшей сестрой, ну, кроме самых старших моих брата двоюродного и сестры, которые на 15 лет меня старше, и у которых уже у самих были дети, и в деревне всегда на меня ложилась обязанность развлекать всех детей, придумывать им игры, и у меня чудесно это получалось, мы ходили как банда мелких проказников, вечно лазали по деревьям на Гришиной горе, по старым дубам, иногда бегали на Ключик в лес за ягодами и ландышами, ходили на рыбалку, в общем, развлекались между прополкой грядок и поливом (правда, все это делала одна я, как самая сознательная и исполнительная, остальные сачковали, отлынивали, хотя и делали вид, что трудятся). А однажды я выкопала три больших ямы в форме треугольника на последних дубах Гришиной горы, пожгла там немного бумагу, чтобы пепел был, и сказала всей ребятне, что туда прилетали инопланетяне, и что этой ночью они тоже прилетят. И мы должны пойти их встречать. Ночью, одни. И вот мы ночью собрались тихонько, и пошли туда, правда, Саша Полежаев, самый ленивый из всех, остался спать, не захотел просыпаться и идти с нами. И еще Женя все своему папе рассказала, и он с нами потащился на Гришину гору, испортил все. Хотя все равно было прикольно, ночью пошли, развели три костра в ямах, которые я выковырила в земле еле-еле (там земля – один осот, корни сплошные травы, даже лопату не воткнуть было, настолько корнями все было переплетено, но я упорно наковыряла три ямы). А папа Жени и Паши потом спрятался и выскочил из-за кустов, изображая инопланетянина. Хотя нам гораздо интереснее было бы без него, однозначно. Еще я много придумывала страшилок и пугала малышню, про Пиковую даму, Гномиков, и тд, а еще про мамину мачеху тетю Нюру, ради которой дед выгнал всех дочерей и инвалида-сына из дома. Я внушала детям моих теток, что тетя Нюра убила бабушку Агафью через дырку в стене ядовитым дротиком, как в Шерлоке Холмсе (летом в деревне я читала запоем все книжки подрят, сказки, журналы научные, детективы, классику и тд), поэтому мы должны эту тетю Нюру ненавидеть и отомстить ей, напугать хотя бы. Она раз в неделю ходила мыться в нашу баню, хотя тоже ничего в нее не вкладывала, а из бани под гору шла труба для слива, довольно толстая, и торчала из горы, стоило только немного спуститься с горки. И, если в эту трубу что-то сказать, стоя под горой, то в бане все было здорово слышно. Мы все это проверили, и вот, когда тетя Нюра пошла мыться, мы начали в эту трубу завывать, как настоящие привидения, мне даже самой страшно было. Дудели мы что-то типа «ты убила бабушку Агафью, ты ответишь за это, дудудудудуду». И завывали в перерывах, как вьюга. Уж не знаю, удалось ли нам ее напугать, или нет. Криков мы не слышали, к нашему огромному сожалению. Но выскочила она оттуда довольно быстро и бойко, мы специально оставили около бани наблюдателя, Сашу или Ваню, не помню, чтобы он нам потом все рассказал.