Мои путешествия
Шрифт:
Я мокрый до самых трусов. Переодеться не во что. Все мокрое лежит кучей и гниет. Не могу высушить. Еще не было хорошей погоды. Да и соленую воду практически не высушить, все равно одежда будет сырой.
Там, за мысом Горн, ночь была короткая и светлая. Здесь же в 22:30 уже темно до 7 утра. Налил кружку вина, выпил. Включил магнитофон, чтобы заглушить рев урагана. Ревет так, что холодеет сердце. В этом реве можно все услышать: и крик детей, и стоны стариков.
16 января 1991 года
11:00. Злой рок, кажется, витает над «Карааной». Ветер усиливается, небо заволокло тучами, идет большая зыбь. «Джону»
Разве человеку в такие часы много надо? Вчера с утра до обеда направлял яхту с одной волны на другую, а делать это надо так, чтобы она проходила градусов под 50 к волне. Когда вошел в глаз циклона, где океан утихает на несколько минут, успел поменять паруса, откачать воду, выбрать тяжеленный плавякорь. Успел также заскочить в каюту и взять сухарей, банку ветчины и кока-колы. Это был и завтрак, и обед, и ужин. Переодеться не успел: снова налетел ветер, и уже нельзя было бросить штурвал и уйти из кокпита. Да и во что переодеваться, если все мокрое и заплесневело. Так и лежит горой в каюте, источая запахи, которые могут быть разве что в гробу.
После глаза циклона ветер не сменил направление. Снова задул с норд-оста и высвистывал только одно: «Не отпущу с сороковых широт!»
12:00. Почистил три последние картошки. Все, больше ничего у меня свежего нет, кроме трех головок чеснока. Да и они уже гниют.
16 января 1991 года
16:30. Осматривал припасы, многое испортилось. Бочки с пивом окислились и все протекли. Остатки я слил в кастрюлю. Сейчас пью, как в пивном баре. Правда, рыбки нет, но я с сыром. Провизии осталось мало, надо экономить.
Выбросил за корму блесну, может, что-нибудь поймаю. Мечтаю о тунце. Тогда бы я и наелся, и засолил бы рыбы. Такая прелесть — лечь на палубу раздетым и погреться на солнышке, оно светит сквозь тучи. Лег на матрас, сушившийся на палубе, взял книгу и начал читать. Работа подождет, я имею право отдохнуть, особенно после вчерашней передряги. Я думал, что мы с «Карааной» не выйдем из нее. Уж больно она нас прихватила. Был страшный момент, когда я на баке работал с парусами. Вдруг увидел впереди стадо китов. Крикнул «Джону»: «Сворачивай, лево руля, уваливайся!» Но что с него взять, ведь он же робот, я ему задаю курс, и он старается его выдерживать. Не помню, как одним прыжком я очутился у штурвала, отдал шкоты и повернул налево.
А великаны, не обращая на яхту никакого внимания, плавали, как бревна. Штормовые волны то поднимали, то опускали их. И так близко провел я возле них «Караану», что даже почувствовал запах их выдоха. Он вонял ужасной гнилью. Оно и понятно: киты зубы не чистят.
17 января 1991 года
08:20. Эта Атлантика нас с «Карааной» вымотает. Проснулся, выглянул, а океан словно полит маслом. Ни ветерка, только большая зыбь идет из-за горизонта. Паруса не работают. Но здесь погода коварная. Еще не прочитал утреннюю молитву — «К Тебе, Владыко Человеколюбче, от сна востав прибегаю, и на дела Твоя подвизаюся милосердием Твоим, и молюся Тебе…», — как налетел шквал. «Караану» будто кто стегнул хлыстом. Она, как ретивый конь, вздыбилась, все затрещало, заскрипело. Но ветер фордак, и ее не положило на борт, а понесло вперед. По небу видно, что этот шквал на несколько минут и даже секунд — убирать паруса не хочется. Так
18:30. Надо одеваться и идти на палубу. Сейчас океан задаст мне трепку. С норд-веста идет темная туча, в ней сверкают молнии. Барограф резко пошел вниз. У меня стоит большая генуя, и если шквал захватит, то раздерет ее, как волк барашка.
Вот уже нарастает гул, он движется на нас. По времени суток еще должно быть светло, но черные тучи накрыли нас, и стало темно, как в погребе.
Геную убрал своевременно. Когда привязывал ее к носовым леерным стойкам, почувствовал — именно не увидел, а почувствовал — откуда-то сверху свет. Поднял голову: батюшки, по ванте бежит шаровая молния — огненный шар размером чуть больше теннисного мяча. Дошла до палубы к ванпутенсам левого борта и пропала. Только я вздохнул, что пронесло, как такой же огненный шар снова появился у топа мачты и, дрожа, то медленно, то чуть быстрее спускается по той же самой ванте. Иногда остановится, замрет, словно не решается идти вниз. Но вот коснулся палубы и пропал.
Я как сидел на корточках, так и продолжать сидеть минуты три, боялся пошевелиться. Потом перекрестился и бегом в кокпит. Очутился в каюте, сразу стало спокойнее. Как будто переборки каюты могут меня защитить и спасти.
18 января 1991 года
Прошлой ночью я принял решение о строительстве часовни в бухте Врангеля [76] . Эту мысль я вынашивал несколько лет. Вслух об этом сказать боялся — вдруг не так поймут. Но кому как не мне, верующему человеку, поднять этот вопрос. Что мы, жители поселка Врангель, видим вокруг себя? Только однообразные коробки, называемые домами. Нас окружает великолепная природа, созданная самим Господом Богом. Но мы ею не любуемся и не учимся у нее. Напротив, уничтожаем. Уничтожили речку, протекавшую через поселок. Она несла талые воды с далеких таежных сопок. Мы ее превратили в помойку — стали сбрасывать в нее хлам и мусор всего поселка.
76
Бухта на востоке залива Находка Японского моря. Вход в бухту расположен между мысами Каменского и Петровского.
По рассказам старожилов, в эту речку заходила на нерест красная рыба. Но русло пустили по канализационным трубам, и от речки остались одни воспоминания. Сегодня по ней текут нечистоты и выливаются на берег моря. До чего мы опустились! Спускаем нечистоты туда, где купаемся, загораем.
Но больше всего меня волнует и не дает спокойно жить разорение кладбища. На моей душе лежит большой грех. Я видел, как бульдозером прямо по могилам прокладывали дорогу, и не заступился за покойных, не отстоял последнее их прибежище. Один только раз пошел к председателю поселкового совета и рассказал ему о варварах. Мы с ним ходили вместе смотреть на этот вандализм, но и он, вроде бы облеченный властью, развел руками и сказал, что дорогу прокладывают в соответствии с генеральным планом застройки. Кладбище старое, не действующее — там похоронены первые переселенцы, в конце прошлого века прибывшие на Дальний Восток.
Кто придумал этот генеральный план? Уверен, что его автор никогда не был в наших краях, не видел и не знал, что его дорога пройдет по праху умерших людей.
Когда мы в 1989 году ехали от Находки до Ленинграда на велосипедах, то сердце сжималось: по всей стране закрыты, обескрещены, обезглавлены сотни церквей и колоколен, создававших неповторимый ландшафт России. Почти что в каждом городке или деревне мы видели руины храмов, а большинство этих прекрасных архитектурных сооружений и вовсе стерто с лица земли.