Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)
Шрифт:
В середине "нулевых" Каликинский оставил криминальную журналистику, снял ставшую ненужной кобуру и взялся за историческую прозу. Издал роман на 900 страниц и стал писателем. О чём пишет Каликинский? А о чём может писать литератор на Сахалине? Ну, конечно же, о каторге! Правда, до Каликинского о ней уже успели написать А.Чехов, В. Дорошевич и В. Пикуль, но большой беды в этом нет. Зато есть с чем сравнить, есть из чего покупателю подешевле каторгу выбрать.
Работал в газете ещё один Валера — Кульбаков, и тоже не без таланта штатного разоблачителя. В начале 90-х стало модно браться за темы, прежде закрытые для журналистов, и публиковать материалы с продолжением, привлекая
Как-то неуютно я ощущал себя в присутствии М. Войниловича. Вроде бы и автор интересный, и журналист опытный, но что-то мешало мне "притереться" к этому человеку. Возможно, его заметное нежелание в разговоре выходить за рамки обычных тем: погода, здоровье, цены…
На начало 90-х приходится время реформирования КГБ: сначала в ФСК, а затем — в ФСБ. В эпоху гласности детище Дзержинского и Урицкого активно открещивалось от своего бесславного прошлого. Требовались журналисты, которым можно было доверить полистать архивные папки с грифом "Совершенно секретно". Одним из них стал М. Войнилович. В начале 90-х он выпустил в Сахалинском издательстве добротный очерк "Жизнь и смерть комбрига Дрекова" — о начальнике Сахалинского НКВД, замешанного в репрессиях 30-х годов и позже расстрелянного своими же органами как враг народа. Очерк прошел почти не замеченным публикой: наступала эпоха разоблачений, на фоне которых Дреков смотрелся как школьник, разбивший из рогатки стекло.
Бесконечно далёким от злоупотреблений служебным положением, пыльных уголовных дел и расстрелянных дрековых был заведующий отделом культуры, режиссёр по образованию А. Губер. Помню, как он предложил мне написать пьесу по повести "Аквариум": хотел поставить её в народном драматическом театре при ДК "Железнодорожник", где был руководителем.
— Тоболяк тоже прозаик, а его "Денежная комедия" собирает полный зал, — убеждал меня Губер. — Попробуйте сделать пьесу. Думаю, у вас получится.
Я обещал попробовать, хотя, если честно, плохо представлял себя в качестве драматурга. Так и получилось: ничего театрального я из "Аквариума" не создал. Заедала текучка: то надо в совхоз "Ныш" съездить — репортаж с фермы написать, то сделать информацию о буровиках, сдавших очередную сверхглубокую скважину. А журналист Губер трагически погиб в августе 94-го: сбила машина. Произошло это недалеко от областного театра…
Редакционный коллектив в газете был преимущественно мужским, слабый пол можно было собрать в одном кабинете. Тогда ещё молодая О. Атачкина сидела в отделе писем с уже тогда пожилой О. Игошиной. О чём-то важном и политическом, а может, столь же важном, но общественном писала Т. Вышковская. Напрочь забыл, но уже почти вспомнил, как звали молодую журналистку, сидевшую с Вышковской в одном кабинете. В поисках новых тем она однажды прыгнула с парашютом, но как-то неудачно: после прыжка лучше писать не стала. Потом ушла из газеты и затерялась где-то в Тымовском районе. Может, прыгает там до сих пор, кто знает?
2.
Примерно раз в месяц я приезжал в редакцию: посидеть на планёрке, определить с заместителем редактора или ответственным секретарём темы будущих материалов.
— Завтра у губернатора пресс-конференция. Решили отправить тебя. Посидишь, послушаешь, корреспонденцию сделаешь строчек на двести, — сказал мне в один из таких приездов
"На Фёдорова" собралось журналистов тридцать из областных и районных газет. Марков тоже приехал, и камеру с собой привёз, хотя дальше Ноглик его передачу телевизоры принимать отказывались: не хватало мощностей. После той памятной летучки, открывшей мне дверь в отдел кадров рыбколхоза "Восток", мы с Марковым общаться перестали. Так только, поздороваемся при встрече — и всё, словно вместе и не проработали полтора года.
В. Федоров был человеком столичным, профессором торгового института имени Плеханова, и тонкости политического менеджмента знал досконально. Гостей выстроили в шеренгу. Появился Федоров, и начался торжественный смотр областных журналистских сил. Губернатор неторопливо двигался вдоль шеренги и здоровался с каждым за руку. Журналист представлялся по имени-отчеству и называл своё издание. Губернатор светлел лицом, и шёл дальше.
Потом началась пресс-конференция.
— Сахалин нуждается в инвестициях. А где их взять? Денег у государства нет и в ближайшее время не будет, — разъяснял губернатор текущий момент непонятливым журналистам. — Я знаю, где взять эти деньги! Мы создадим свободную экономическую зону — СЭЗ. Она и станет для нас залогом для активного развития областной экономики. Америка, Япония, Южная Корея мечтают о том, чтобы вложить свои доллары, иены и воны в сахалинские нефть, газ и лес. Мы дадим им такую возможность! Пусть приезжают на Сахалин и строят здесь заводы, нефтепроводы, жилые дома… Выгодно им — выгодно нам. Вот что такое СЭЗ! — губернатор зачем-то потрогал пальцами уши. — А теперь я готов ответить на все ваши вопросы.
Не помню, какие вопросы и кто задавал. Но помню, как оживились журналисты, когда Фёдоров признался, что на досуге пишет стихи. Что? Губернатор-поэт? Такого Сахалин ещё не видел. Тут же Фёдоров и прочитал нечто лирическое. Что-то про осень, а может, и про весну. А вот про СЭЗ ничего читать не стал. Поскромничал, наверное.
Мои иронические заметки в "Крабе" заметно раздражали районное начальство. А репортажи с рыбстанов и буровых вышек номенклатура дружно старалась не замечать. Стало сложно брать фактуру: нужный мне человек исчезал из кабинета ровно за пять минут до моего появления. И это не смотря на заранее обговоренное время встречи!
Приходилось действовать партизанскими методами: появляться неожиданно и задавать вопросы, не обговаривая тему заранее. Номенклатуру это нервировало. Однажды меня вызвали "на ковёр" к третьему секретарю. Я добросовестно изложил разговор "на ковре" в своём материале. Он был опубликован в газете. После этого третий к себе меня уже не приглашал, впрочем, второй и первый — тоже.
В феврале 92-го я в очередной раз приехал в Южный.
— Мне Лашкаев говорил, у вас проблемы с жильём? — спросил у меня Сорочан.
— Есть такое, — признался я. — Дом старый, деревянный, да ещё первый этаж. Чуть дождь, вода под половицами хлюпает.
— Ну, конечно, это не жильё для областного журналиста, а издевательство. Вы сколько уже в Ногликах?
— Семь лет.
— Семь… — редактор на секунду задумался. — Сделаем так: напишем письмо на имя председателя райисполкома с просьбой улучшить жилищные условия нашего корреспондента. Передадите письмо в райисполком. Послушаете, что они скажут.
Я так и сделал: вернулся — и передал письмо председателю райисполкома В. Середе.