Мои семейные обстоятельства
Шрифт:
4. Запертые в купе проводника
Что вы знаете о панике? Абсолютно точно ничего. Пока вы не оставались в запертом купе со сдыхающим на ваших руках оберегом на границе его земель, не имея возможности остановить поезд или хотя бы вытащить придурка из вагона, вы ничего не знаете о панике. Вот они, земли Фьюринов, всего в тысяче шагов от меня. Но пока этот чокнутый кретин, он же оберег, придавливает меня к полке своим весом,
А этот хрен с горы медленно дохнет. Интересно, что по обыкновению оберег, потеряв связь с родной землей, околевает мгновенно. То ли у Фьюрина все, не как у людей, то ли мне по жизни все бракованное достается. Этот решил растянуть свою агонию. Вот уже скоро поезд двинется дальше, усугубляя сложившуюся ситуацию с каждой секундой.
— Эй! Помогите!
– ору. Я не фанат громких выкриков, но мне же нужно чем-то оправдать свое бездействие. Скажут еще, что строптивая невеста укокошила жениха, даже не дождавшись свадьбы. Общественный резонанс, публичные обмороки, моя депортация, народный суд и другие ужасы. От представленного меня передергивает.
— Помогите! Утопленника вам под одеяло! Оберег умирает! Насилуют! Пожар!
Бесполезно, конечно, но что тут еще сделаешь? Купе маленькое и забито всякими поглощающими звуки вещами. Окно закрыто, дверь тоже. Да и звукоизоляция здесь не настолько плоха, чтобы меня услышали на улице. Зато от шума Фьюрин начинает стонать интенсивнее.
— Да чтоб тебя располовинило! — в сердцах бросаю, но тут же быстро прикрываю ладонью губы. Не хватало еще этого. Умерший навалившийся на меня, но целый мужчина предпочтительнее такого же, но располовиненного.
«Да, Лайм, ты цинична как самая отъявленная ведьма», — говорю я сама себе и медленно выдыхаю, пытаясь успокоиться. С чего бы еще такие шуточки, как не от нервов? Руки у меня трястись начали с самого начала, губы чуть позже, а сердце так вообще колотится не переставая. А этот стонет, жалобно и обреченно. И я зачем-то ему волосы поправляю, касаюсь пальцами лба и глажу по щеке. Каким бы наглецом он не был, но живой все же человек. Пока.
Когда поезд дергает так, что вагон чуть ли не подпрыгивает, я вижу шанс. Если не выползти из-под тела Фьюрина, то, по крайней мере, улучшить свое положение. Вот такая вот я прагматическая тварь. Но иначе, когда нас найдут, здесь будет два трупа. И мой расплющенный будет смотреться куда более отвратно, чем оберега. Мне удается правильно угадать направление толчка и сдвинуть тело немного вбок. Потом следует еще один сдвиг — и поезд полностью становится на железнодорожное полотно Ламельского моста.
Фьюрин тяжело дышит мне в подмышку, я так же тяжело дышу, но уже от физических упражнений. В итоге у меня свободна еще одна нога, а оберег завалился слегка на бок. Но потребуется еще немало сил, чтобы скинуть его с себя окончательно. Хорошо бы он к этому времени жив остался.
Пока я раздумываю и размеренно дышу, поезд дает три гудка и начинает движение. Я все-таки не успела. С жалостью глажу по голове бессознательного идиота, размеренно и гулко дышащего. От этого легкого движения он вдруг приходит в себя, охает и мычит:
— Где я? Что происходит? Почему темно?
Я на несколько секунд прикрываю глаза, пытаясь успокоиться.
— Почему темно? — переспрашиваю, оглядываясь. В купе уже и не темно вовсе, время близится к рассвету. Не мог же он ослепнуть? Или мог? В панике я приподнимаю голову Фьюрина и, не придумав ничего лучше, укладываю себе на грудь. Первый осмотр — облегченно выдыхаю. Глаза у него просто закрыты.
— Придурок, — жалуюсь неизвестно кому. — Глаза раскрой.
— О, действительно, — раздается в ответ, и гляделки тут же распахиваются. Он вращает глазами, осматриваясь вокруг. И беззаботно спрашивает очевидное: — И на чем это таком мягком я лежу?
— Раз тебе так полегчало, то уже не лежишь! — пытаюсь столкнуть голову с себя и сталкиваюсь почти что с мольбой:
— Верни, верни обратно, и слова не скажу. Только поверни меня немного вбок, а то так нос упирается.
— Вот сам бы и повернул.
— Не могу, не понятно, что ли? — и тут я замечаю, что и с разговорами у него проблемы: челюсть практически не шевелится, только язык, из-за чего слова невнятные. И да, конечности так и остались вялыми и тяжелыми. Только глаза раскрываются и язык шевелится.
— Ты еще благодарна должна быть, я по нашему континенту в списках холостых и богатых на почетном пятом месте. И то из-за того, что у меня наследник есть и я оберег, а, значит, со мной не съездишь на побережье Аюри и не попьешь коктейлей в Сау-Доу, — бурчит, не унимаясь, Фьюрин. Я закатываю глаза и еще больше раздражаюсь. — И я все вижу! Точнее, не вижу, но знаю, что ты сейчас глаза закатила. А где твое спасибо за то, что я не умер? Жаль, что после свадьбы у меня не будет возможности подать на тебя в суд…
— Ах, ты ж, скотина! — пытаюсь столкнуть с себя тело. Мне некогда разбираться, предсмертный это бред или его личный отвратительный характер.
— Ты еще скажи, что тебе что-то не нравится!
— Не нравится! В общем, мне не нравишься ни ты, ни наша предполагаемая свадьба, ни сложившаяся ситуация. И у меня от твоей головы вмятина в груди будет, но это частности.
— Я — великолепная партия! К тому же наши семьи связаны договоренностями, которые необходимо чтить. И, знаешь, твое колено пытается отбить мне немаловажную часть моего тела, но я не жалуюсь.
— Что? Гадость какая, — пытаюсь убрать колено из подозрительных мест. — Ты мне судьбу испортил, придурок!
— Я даю твоим землям стопроцентный шанс на выживание. Это я напоминаю, вдруг у тебя склероз. За моей поддержкой стоят неплохие денежные вливания в вашу разрушенную экономику, — фыркает. — И не ерзай!
— Хочу и ерзаю! В карман дяде эти денежные вливания, а не в экономику. Продажная свинья, а не родственник. А ты ничем не лучше его, мажор, привыкший получать все за деньги, — от ярости я вцепляюсь Фьюрину в волосы и сильно тяну. А потом замечаю неладное: — Так, я не поняла. Руками-ногами ты, значит, шевелить не можешь, череп твой тяжеленный мне толком дышать не дает, вставать ты отказываешься. Дескать, сил нет. А что это мне в ногу такое упирается, а? Ты что издеваешься?!